Рамстедт, Густав
| Густав Йон Рамстедт | |
| швед. Gustaf John Ramstedt | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
| Известные ученики: | |
| Известен как: |
монголовед, японист, кореевед, один из основателей сравнительно-исторического языкознания |
Густав Йон Рамстедт, (швед. Gustaf John Ramstedt; 22 октября 1873, Экенес — 25 ноября 1950, Хельсинки) — финский лингвист и дипломат, специалист по исторической лингвистике уральских, алтайских, корейского и японского языков. Основоположник сравнительно-исторического монгольского и современного алтайского языкознания. По происхождению швед.
Биография
Высшее образование получил в Хельсинкском университете, по окончании которого преподавал в гимназии в городе Турку. Изучал финно-угорские языки в Хельсинкском университете под руководством Э. Н. Сетяля. Позднее увлёкся алтайскими языками и отправился в экспедицию в Монголию для их изучения. Позднее стал экстраординарным профессором алтайских языков в том же университете.
В 1904 году вместе с монголоведом Андреем Рудневым совершил поездку в Калмыцкие степи в составе экспедиции, организованной Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии.
Во время экспедиций в Монголию Рамстедт подружился с бурятом Агваном Доржиевым — полномочным представителем Далай-ламы XIII. По этой причине Рамстедт стал одним из немногих иностранцев, удостоенных права посетить Лхасу, однако дальнейшие события помешали его поездке в Тибет. В 1911 году монгольская делегация в Санкт-Петербурге попросила Рамстедта быть их посредником в переговорах с царским правительством о предоставлении Монголии автономии в составе Китая. Рамстедту удалось убедить русское правительство в добрых намерениях монголов, в результате чего в Монголию поставили 15000 современных винтовок, чтобы поддержать монгольское национально-освободительное движение против Китая.
В 1912 году, когда Рамстедт находился в Урге, влиятельные монгольские лидеры Да-лама, Ханддорж-чинван и Хайсан-гун обратились к нему за помощью в переговорах с российскими представителями, которые возражали против намерений монгольской администрации объединить Внешнюю Монголию, Урянхай, Внутреннюю Монголию и Бурятию в единое монгольское государство. В ответ Рамстедт порекомендовал монголам ходатайствовать о международном признании монгольского государства перед такими странами, как Япония, Великобритания, Германия, США и Франция. Рамстедту не было известно о секретном соглашении между Россией и Японией, где стороны соглашались на то, что Внутренняя Монголия останется в составе Китая.
После провозглашения независимости Финляндии он стал первым посланником Финляндии в Японии в ранге «поверенного в делах» с 1920 по 1929, и в течение данного срока неоднократно читал лекции в Токийском университете. Оказал влияние на таких японских лингвистов, как Кунио Янагита, Идзуру Симура, Кёсукэ Киндаити и Симпэй Огура. Также возглавлял финское общество эсперантистов.
Научная деятельность
В 1902 году защитил диссертацию «О спряжении халха-монгольского языка». С 1898 по 1912 год совершил ряд лингвистических экспедиций, в ходе которых собрал материал по горно-марийскому языку, диалектам нижневолжских калмыков, побывал в Афганистане и Китайском Туркестанe. Изучал древнетюркские и монгольские диалекты. Преподавал в Хельсинкском университете с 1917 по 1919 год и с 1930 по 1934 год.
C 1943 года занимал пост первого вице-президента Финно-угорского общества.
Рамстедт — автор фундаментальных трудов по алтайской лингвистике. Подвергнув критике гипотезу об урало-алтайском генетическом родстве, Рамстедт включил в круг алтайских языков корейский и японский языки. Исследования Густава Рамстедта в области тюрко-монгольских лингвистических связей были направлены на реконструкцию тюрко-монгольского языка-основы. В своей работе «Введение в алтайское языкознание» рассматривает морфологию алтайских языков. Опираясь на примеры тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских и корейских языков, проводит анализ грамматических форм и на основе лингвистических закономерностей выводит общую формулу, которая характерна для общеалтайского языка-основы.
В последние годы своей жизни Густав Рамстедт посвятил написанию обобщающих работ по сравнительно-историческому изучению грамматик алтайских языков.
Публикации
- Грамматика корейского языка, пер. с англ., М., 1951.
- Введение в алтайское языкознание. Морфология, пер с нем., М., 1957.
- Сравнительная фонетика монгольского письменного языка и халхаско-ургинского говора, СПб, 1908.
- Kalmückisches Wörterbuch, Hels., 1935; Einführung in die altaische Sprachwissenschaft, Bd 1—3, Hels., 1952—66.
- Bergtscheremissische Sprachstudien, Helsinki, 1902 (Hill)
- A Korean grammar. Helsinki: Suomalais-ugrilainen Seura, 1939.
- Einführung in die altaische Sprachwissenschaft, 'Introduction to Altaic Linguistics', 2 volumes. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1952—1957.
Напишите отзыв о статье "Рамстедт, Густав"
Литература
- Poppe, Nicholas. «Obituary: Gustav John Ramstedt 1873—1950.» Harvard Journal of Asiatic Studies 14, no. 1/2 (1951): 315-22.
- Henriksson К. E., Sprachwissenschaftliche Veröffentlichungen von Prof. Dr. G. J. Ramstedt, «Studia Orientalia», 1950, v. 14, № 12;
- Poucha P., GustafJohn Ramstedt. (Ein Nachruf), «Archiv Orientální», 1951, t. 19, № 3—4.
Ссылки
- bse.sci-lib.com/article095421.html
- [www.finland.or.jp/doc/en/embassy/ramstedt.html «First envoy G.J. Ramstedt» by the Embassy of Finland in Tokyo]
Отрывок, характеризующий Рамстедт, Густав
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
