Харадинай, Рамуш

Рамуш Харадинай Ramush Haradinaj<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Косова (UNMIK)
3 декабря 2004 — 8 марта 2005
Предшественник:	Байрам Реджепи
Преемник:	Адем Салихай (и.о.) Байрам Косуми
Рождение:	3 июля 1968(1968-07-03) (55 лет) село Глоджане, близ Дечани, Косово, СФРЮ
Отец:	Хилми Харадинай
Супруга:	Анита Харадинай
Дети:	четверо
Партия:	Альянс за будущее Косово (с 2000)

Раму́ш Харади́най (алб. Ramush Haradinaj; 3 июля 1968) — косовский политик, бывший премьер-министр края Косово. Бывший лидер вооружённых формирований косовских албанцев, влиятельный полевой командир. Обвинялся в совершении массовых убийств косовских сербов в ходе этнических чисток албанцами. 3 апреля 2008 года был полностью оправдан Гаагским трибуналом, однако 21 июля 2010 года оправдательный приговор был отменён. 29 ноября 2012 года Гаагский трибунал вновь оправдал Харадиная.

Биография

Родился в косовском селе Глоджане в окрестностях города Дечани, в Метохии. Он провел свою юность в родном селе с родителями, братьями и сёстрами, и закончил начальную школу в Ирзнике и среднюю школы в Дечанах и Джаковице. После окончания средней школы в 1987 году, он был призван на обязательную военную службу в Югославскую народную армию, где его позже повысили до командира взвода. После войны в Косово Харадинай посещал Юридическую школу в Университете Приштины. Харадинай также получил степень магистра в области бизнеса от Американского университета в Косово, который ассоциирован с Рочестерским технологическим институтом в штате Нью-Йорк.

В 1989 году эмигрировал в Швейцарию, пытался вступить во французский иностранный легион), работал охранником в ночных клубах. В Приштину он вернулся в 1990 году, чтобы принять участие в албанских демонстрациях, из-за чего был арестован и начал отбывать срок в сербской тюрьме. Далее Харадинай бежал из тюрьмы и снова вернулся в Швейцарию, где вступил в Народное движение Косова, в рамках которого в дальнейшем была сформирована УЧК.

В 1996 году прошёл диверсионно-террористическую подготовку в лагере боевиков на территории Албании. Харадинай участвовал в создании базовых лагерей боевиков в районе албанских городов Тропоя и Кукес.

В конце 1990-х годов был начальником штаба Армии освобождения Косово (АОК).

Премьер-министр Косово

Деятельность Харадиная на посту премьер-министра получила высокую оценку западных лидеров.

Обвинения в военных преступлениях

Суд и оправдание по 37 обвинениям

8 марта 2005 Международный трибунал по военным преступлениям в бывшей Югославии (МТБЮ) предъявил Харадинаю обвинения, согласно которым Рамуш Харадинай в 1998 году руководил операциями по насильственному выселению сербов и цыган, а также в расправах над цыганами и этническими албанцами, которых подозревали в сотрудничестве с сербскими войсками.

На следующий день Рамуш Харадинай добровольно сдался международному правосудию, подав в отставку с поста главы правительства Косово. Через три месяца он был отпущен из-под стражи до начала суда в родное село Глоджане, где во время конфликта находился штаб ОАК. 26 февраля Харадинай вернулся в Гаагу и предстал перед судом.

Международный трибунал по бывшей Югославии (МТБЮ) вынес 03.04.2008 оправдательный приговор Рамушу Харадинаю: не виновен по всем 37 пунктам обвинений. Представители Демократической партии Сербии, комментируя приговор, назвали МТБЮ «антисербским судом».

По утверждению российского информационного агентства Регнум, из 98 свидетелей 9 убиты или умерли при невыясненных обстоятельствах, часть отказалась от показаний, остальные в суд не явились. Так, Куйтин Бериш был сбит автомобилем в Черногории, Илир Сельмай был убит в спровоцированной драке. Свидетели утверждают, что он якобы с голыми руками напал на 6 громил, которые зарезали его на глазах у остальных посетителей. Беким Мустафа и Ауни Элезай были расстреляны из огнестрельного оружия. Сабахета Тава и Исук Хакляй, сотрудники косовской полиции, согласившиеся свидетельствовать против Харадиная, были убиты, а автомобиль с их телами был сожжен после ликвидации. Из 9 убитых свидетелей 3 были «специальными свидетелями» Гаагского трибунала, которым он пообещал свою защиту. Все трое — Джейдин Муста, Садрик Муричи и Весел Муричи — были убиты в профессионально организованных заказных убийствах. Последний — Рамир Муричи был ранен, и после этого отказался свидетельствовать. Всего после 1999 года в Косово погибло около 40 албанских свидетелей преступлений, которые совершила Освободительная армия Косова.

Отмена оправдательного приговора и повторное оправдание

2 мая 2008 года главный прокурор Международного трибунала по бывшей Югославии Серж Браммерц обжаловал оправдательный приговор, вынесенный по делу Харадиная. 21 июля 2010 года приговор был отменен. Председательствующий судья Патрик Робинсон мотивировал отмену приговора тем, что он мог быть несправедливым, так как, возможно, имело место запугивание свидетелей.

29 ноября 2012 года МТБЮ принял решение об оправдании Харадиная и двух его соратников — бывших полевых командиров Идриза Балая и Лахи Брахимая. Судебная палата решила, что инкриминируемые им преступления имели место, но обвиняемые не несут за них ответственности.

Скандалы

В 2000 году Рамуш Харадинай устроил драку с российскими солдатами на контрольно-пропускном пункте СДК и был ранен. Согласно докладу немецкой газеты Tagesspiegel, солдаты обнаружили швейцарскую штурмовую винтовку в багажнике Харадиная.

Семья и личная жизнь

Ранее он был женат на финнке, от которой имеет несовершеннолетнего сына, Шкельзена. Рамуш Харадинай в настоящее время женат на репортере RTK Аните Харадинай, у них есть трое маленьких детей, двое мальчиков и одна девочка.

У Харадиная было пятеро братьев. Двое из них, Луан и Шкельзен, были убиты как члены АВК во время боев с сербскими силами безопасности. В декабре 2002 года брат Харадиная Даут приговорён судом ООН в Косово за участие в похищении и убийстве четырёх косовских албанцев, принадлежавших к FARK, вооруженному формированию косовских албанцев и конкурентов АВК, до пяти лет тюрьмы. Энвер Харадинай, другой брат Рамуша, был убит в апреле 2005 года выстрелами из проезжающего автомобиля в Косово. Согласно данным сил безопасности ООН, это было противостоянием между конкурирующими косовско-албанскими кланами. Младший брат Фрашери был ещё студентом по состоянию на 2007 год и работал на службе теперь уже бывших Временных Институций Самоуправления.

Его отец, мать и другие члены семьи до сих пор живут в семейном доме в Глоджане.

Харадинай не считает себя мусульманином, он заявил, что «из поколения в поколение члены моей семьи были католиками. Я не знаю, почему я мусульманин. Я никогда не был в мечети, не просил о чём-то ещё».

Он свободно владеет сербским языком, использует его в интервью и выступлениях перед общиной косовских сербов, чтобы, как он говорит, «показать уважение».

Ссылки

• [icty.org/x/cases/haradinaj/cis/bcs/cis_haradinaj_al_bcs.pdf HARADINAJ i drugi] (серб.). The International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia. — Tužilac protiv Ramusha Haradinaja, Idriza Balaja i Lahija Brahimaja. Проверено 18 сентября 2011. [www.webcitation.org/65dBATXX1 Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Харадинай, Рамуш

Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.