Рам Мохан Рой

Рам Мохан Рой
Дата рождения:	22 мая 1772(1772-05-22)
Место рождения:	Радхнагор
Дата смерти:	27 сентября 1833(1833-09-27) (61 год)
Место смерти:	Стэплтон-Гроув, Великобритания

Рам Мохан Рой, также Раммохон Рой, Рай Раммохан, Раджа Рам Мохан Рой (Бенгали: রাজা রামমোহন রায়), (22 мая, 1772, Радхнагор, Бенгалия — 27 сентября, 1833, Стэплтон, Великобритания) был основателем Брахмо Самадж, одного из первых социально-религиозных реформаторских движений в Индии. Рам Мохан Рой получил широкую известность благодаря общественной деятельности, направленной на отмену практики сати, индуистской традиции самосожжения вдовы вместе с телом мужа, и полигамии. Оставил заметный след также в области политики, административного права, образования и религии.

Биография

Рам Мохан Рой родился в 1772 г. в Бенгалии. Его семья жила в поселке Радханагар, находящемся на территории нынешнего индийского штата Западная Бенгалия. Отец Роя происходил из семьи кришнаитов, а семья матери принадлежала к касте браминов традиции Шакти. Аристократическое происхождение давало ему право на титул раджа. Рой окончил высшую мусульманскую школу в Патне. Уже в возрасте 15 лет он в совершенстве владел арабским, персидским и санскритом, превосходно разбирался в индийской индуистской философии и исламе. Благодаря британскому влиянию в Индии, Рой постепенно заинтересовался западной цивилизацией, её историей, культурой, философией и наукой. Для их углубленного изучения он выучил ещё несколько языков: английский, латинский, древнегреческий, иврит.

Юношей, Рой много путешествовал, прежде чем вернулся домой для управления делами семьи. Впоследствии он работал кредитором в Калькутте, а в период с 1803 по 1814 работал в Британской Ост-Индской компании.

В 1828 Рам Мохан Рой основал Брахмо Самадж, движение, ратующее за религиозные реформы в индуизме, а связанные с ними социальные и интеллектуальные реформы в Бенгалии.

В 1831 Рой прибыл в Великобританию в качестве посла Империи Моголов. Он также посетил Францию.

Рам Мохан Рой умер в 1833, от менингита, в г. Стэплтон, недалеко от Бристоля, и был похоронен в Бристоле, на кладбище Арнос Вейл. В 1997 в центре Бристоля в его честь был воздвигнут памятник.

Социальные и религиозные реформы

Борьба за отмену религиозных обрядов

Рам Мохан Рой активно выступал против обряда сати, настаивая, что этот обряд не является частью индуизма. Он приводил в пользу этого утверждения религиозно обоснованные аргументы.

На тех же основаниях Рой выступал против полигамии, широко принятой в то время. Он разъяснял, что священные тексты позволяют многоженство только в особых случаях (бесплодие или тяжелая болезнь первой жены и пр.). Подобные заявления встретили на первых порах резкую критику со стороны священнослужителей.

Образование

Рам Мохан Рой пытался провести в жизнь ряд образовательных реформ, введя обучение наукам в школьный курс. В переписке с генерал-губернатором Индии Рой указывал на важность «математики, натурфилософии, химии, анатомии и других полезных наук».

В 1817 основал «Хинду Колледж» в г. Колката, Западная Бенгалия (в 1855 переименован в «Президенси Колледж» и стал открыт для учеников, принадлежащих другим исповеданиям, а с 1897 стал доступен и для женщин).

Наряду с этим, в 1826 Рой основал «Веданта Колледж», где дети, принадлежащие к высшим кастам обучались священным текстам на санскрите.

Ценности

Рой придерживался идеи единого Бога, трактуя древние тексты упанишад в монотеистическом духе. Он использовал для этого учение о Брахмане и высшем Абсолюте. Подобная трактовка индуизма сблизила его с монотеистическими идеями ислама и xристианства.

В 1828 Рой основал общество Брахмо Самадж, которое, будучи эклектичным и синкретическим по своей природе, сочетало идеи нескольких религий. Ядро членов этого общества составляли богатые брамины. Они давали клятву не поклоняться идолам, исполняли гимны в честь единого Бога и изучали именно те тексты упанишад, которые способствовали укреплению монотеистических тенденций.

Отношение к Западу

В 1830 отбыл в Англию, чтобы представить перед Парламентом точку зрения коренного населения Индии. В то время Парламент обсуждал мандат Ост-Индской компании. Рой написал статью о положительном и отрицательном влиянии английской колонизации, выдвигая технический и научный прогресс в качестве положительного фактора.

Литература

• Скороходова Т. Г. Раммохан Рай, родоначальник Бенгальского Возрождения (опыт аналитической биографии). - СПб.: Алетейя, 2008. - 372 с. ISBN 978-5-91419-063-4

Отрывок, характеризующий Рам Мохан Рой

– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.