Рангаку

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Рангаку (яп. 蘭学, букв. «голландские науки») — свод европейских научных знаний, проникавших в Японию в период действия политики сакоку, преимущественно через голландскую торговую факторию на насыпном островке Дэдзима в гавани Нагасаки.

До 1720 года распространение этих знаний в японском обществе считалось достаточно опасным. Существовала монополия на перевод голландских книг. Это дело было поручено замкнутому цеху переводчиков, которые на протяжении ряда поколений занимались переложением западных знаний на японский лад.

После 1720 года политика изоляции была несколько ослаблена, что привело к аккультурации западных научных знаний в японском обществе. Способствовала этому и почти поголовная грамотность японцев, особенно жителей городов.

В замкнутое государство стали поступать такие западные изобретения, как механические часы, микроскопы, телескопы и насосы, которые тщательно исследовались местными учёными. Пользовались спросом и безделушки вроде волшебных фонарей; со временем было налажено изготовление их японских аналогов. Наибольший интерес вызывали книги медицинского содержания, а также сведения об изучении возможностей электричества.

После 1803 года запреты на распространение рангаку были постепенно сняты; последние гонения на «специалистов по варварским наукам» были отмечены в 1839 году. Активное изучение и освоение рангаку позволило японцам подготовиться к открытию страны для европейцев и в сжатые сроки сократить своё инфраструктурно-технологическое отставание от Европы.



См. также

Напишите отзыв о статье "Рангаку"

Литература

  • Кин Д. Японцы открывают Европу: 1720—1830. — М.: Наука, 1972. — 208 с.
  • Кацугарава Хосю. Краткие вести о скитаниях в северных водах. — М.: Наука, 1978.

Отрывок, характеризующий Рангаку

– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.