Ранетки (телесериал)
Поделись знанием:
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
| Ранетки | |
 Постер телесериала | |
| Жанр |
драмеди |
|---|---|
| Создатель | |
| В ролях |
Анна Руднева |
| Страна | |
| Количество серий |
340 |
| Производство | |
| Продюсер | |
| Сценарист |
Татьяна Донская |
| Хронометраж |
~ 48 мин. |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах | |
«Ране́тки» — российский телесериал, главными героями которого являются участницы группы «Ранетки». Сериал начал сниматься в феврале 2008 года, премьера состоялась 17 марта 2008 года на телеканале СТС. Производство кинокомпании «КостаФильм».
С 15 февраля 2014 года по 9 июня 2014 года на канале СТС Love транслировались премьерные серии (были показаны все 6 сезонов — 340 серий). С 9 июня 2014 года по настоящее время выходят повторные серии на канале СТС Love.
Содержание
Создание
Генеральный продюсер СТС Вячеслав Муругов [web.archive.org/web/20080628133220/www.rbcdaily.ru/2008/06/25/media/355116 заявляет], что в настоящее время российская публика ждет новых оригинальных идей о нашей, российской жизни. Поиск российских тем привел его и президента СТС Александра Роднянского к идеям сериалов «Кадетство», «Папины дочки», а также «Ранетки».
Идея сериала возникла после знакомства Вячеслава Муругова с участницами тогда ещё малоизвестной группы «Ранетки» (Муругов взял несколько их песен для саундтрека «Кадетства»)[1]. Сюжет сериала отчасти автобиографичен и знакомит зрителей с творчеством группы.
Сюжет
Первый сезон
Рассказ ведётся от лица Ани Прокопьевой, ученицы 10 класса, недавно приехавшей из Екатеринбурга в Москву. Девушка приходит в новый класс, где её вначале совсем не замечают. Она влюбляется в скейтера Антона, на которого претендуют практически все девушки школы. Параллельно с этим директор школы дает задание физруку — собрать музыкальную группу. После долгих поисков музыкантов среди парней, получается так, что образовалась девичья группа из пяти разных девчонок — любвеобильной Леры, обворожительной Наташи, спортсменки Лены, отличницы Жени и Ани, соответственно. Во втором сезоне Антон покидает школу и уезжает учиться в морское училище.
Второй сезон
Во втором сезоне сериала создатели решили отойти от дневниковых записей и от рассказчика в лице Ани Прокопьевой. Дневник больше не используется сценаристами для расшифровки чувств главной героини. Теперь все «Ранетки» находятся на «равных» условиях и никаких главных ролей в их коллективе нет. По ходу сериала возникают различные сюжетные линии, связанные с разными персонажами. Неприятности в семьях «Ранеток» и сотрудников школы сменяются радостями и счастливым разрешением обстоятельств. В ходе второго сезона сценаристы использовали почти все приемы сериала. Так, в одной из серий, Наташа Липатова и её мама оказались похищенными бандитами, которые до этого терроризировали Лену Кулёмину и заставляли играть на боях без правил, зарабатывая на этом большие деньги.
Третий сезон
В третьем сезоне рассказывается о втором полугодии, приходе в коллектив новой ранетки Нюты, девочки из интерната, впоследствии удочерённой Борзовой и Шинским. Аня расстаётся с Белутой и принимает его новые отношения с Нютой. Лера возвращается из Англии. Впереди экзамены и выпускной, ранетки прощаются со школой, а впереди у них совершенно новая жизнь, ведь они стали студентками Снегинки.
Четвёртый сезон
Четвёртый сезон сериала встретил поклонников отсутствием половины второстепенных персонажей, которые так или иначе были связаны с «Ранетками». Школа, которую весной закончили девочки, превратилась в филиал музыкального училища имени Снегиных. В новый музыкальный класс были зачислены ученики из разных городов России. Дочка бизнесмена из Санкт-Петербурга, деревенская девушка, девочка из неблагополучной семьи, победительница конкурса красоты, и прочие."Ранетки" всем составом поступили в музыкальное училище имени Снегина. Савченко открывает музыкальный класс. Лера преподаёт вокал. Калерия стала заместителем директора, а Маргарита (преподаватель сольфеджио) стала завучем по музыкальной части. Савченко увольняет Калерию и она отравляется газом, но её спасает Милославский. Романовский увозит её в больницу. Лена остаётся жить со Степновым. А Лера отказывается от Миши в пользу Гуцула.
Пятый сезон
О «Ранетках» в этом сезоне не упоминается, лишь в первом и пятнадцатом эпизодах (частично). На экран возвращается Полина Зеленова. Гуцул отказывается от Леры в пользу Полины. Полина устраивается на работу официанткой в кафе, и становится коллегой Нади. Надя встречается с Глебом, но вскоре они расстаются. Зеленова попадает в больницу…В школу возвращается Калерия. Лера уезжает в Питер.
Шестой сезон
Ранетки не участвуют в сериале. Фильм захватывает группа «Балабама», у которой появляется продюсер. У Калерии напряжённые отношения с Романовским. Жанна уезжает, но возвращается. Лера приезжает из Питера. Музыкальный класс празднует выпускной.Основные персонажи
- Лера Новикова (Валерия Козлова) — девушка с крутым нравом, постоянно ищущая приключений. Влюбчивая, обаятельная, уверенная в себе, весёлая, так же Лера бывает легкомысленна и прямолинейна. Неисправимая оптимистка, ударница и солистка группы «Ранетки», некоторое время учится музыкальному искусству в Англии, но затем возвращается обратно. Позже стала учительницей по вокалу в её переформировавшейся школе. Очень сильно изменилась, выпрямила волосы и поубавила свой пылкий нрав.
- Наташа Липатова (Наталья Мильниченко) — соло-гитаристка группы, в сериале имеет достаточно непростой характер, категорична, эмоциональна, иногда бывает эгоистичной, но в душе очень романтичная и ранимая девушка. В начале сериала влюблена в друга детства Антона (Артур Сопельник), из-за чего часто конфликтует с Аней, тоже в него влюблённой. Затем она знакомится с художником Юрой, в которого также влюбляется. Далее она узнаёт, что Юра болен СПИДом. Узнав о его смерти, Наташа теряет дар речи, но после вновь его обретает. Когда же выяснилось, что Юра жив и у него другая девушка, Наташа поступает удивительно мудро — остаётся его другом и желает им счастья.
- Аня Прокопьева (Анна Руднева) — ритм-гитаристка, девушка впечатлительная, понимающая, романтичная и мягкая. В первом сезоне очень переживает из-за разрыва своих родителей. Влюблена в первом сезоне в Антона, позже в Матвея, в третьем встречается со Стёпой Белутой, но видя, что он любит Нюту, уступает им.
- Лена Кулёмина (Елена Третьякова) — в сериале, как и в жизни Лена — рассудительная, серьёзная и ответственная девушка, спортсменка. Живёт с дедом Петром Никаноровичем Кулёминым, так как родители работают и живут в Нигерии. У Лены непростые отношения с физруком Степновым, но они преодолевают трудности и уже в третьем сезоне «официально» встречаются.
- Женя Алёхина (Евгения Огурцова) — клавишница группы, отличница, очень умная и прилежная девушка, покладистая и мягкая, однако часто «бунтует». В третьем сезоне конфликтует с родителями из-за того, что те против её поступления в училище имени Снегина, однако потом мирится с ними.
- Нюта (Аня) Морозова (Анна Байдавлетова) — девочка из детского дома, добрая, целеустремлённая, упорная, застенчивая. Сначала фанатка группы «Ранетки», позже научилась играть на ударных и заняла место уехавшей Леры. Из-за этого её часто били ребята из детдома. Затем Нюту удочерили Борзова и Шинский, и она вместе с остальными «Ранетками» поступила в музыкальное училище имени Снегина.
«Ранетки» в сериале
По задумке, героинями сериала являются девушки из реальной поп-группы — «Ранетки». Имена и музыкальные инструменты, на которых играют девчонки, соответственны реальным.
- Аня — ритм-гитара, вокал, стихи к песням
- Наташа — соло-гитара, музыка к песням
- Нюта — перкуссия, ударные
- Лена — бас-гитара,вокал, автор текста песен «Я уйду» и «Лети Лети»
- Женя — клавишные, вокал, автор текста песни «Наслаждайся»
В ноябре 2008 года группу «Ранетки» покидает солистка Лера Козлова. В декабре в состав группы была включена новая участница Нюта Байдавлетова. В феврале 2009 года PR-служба СТС распространила новость о том, что новая участница группы Нюта также начала сниматься в сериале.
Несмотря на то, что Лера Козлова начала сольную карьеру без группы «Ранетки», она продолжает сниматься в сериале.
Остальные персонажи
Школа
Учащиеся школы/молодёжь
- Станислав Комаров — Стас Шмелёв — Хорошо учится, любит читать рэп.
- Антон Маркин — Артур Сопельник — Любил кататься на скейте, но повредил ногу. Живёт с мамой и младшей сестрёнкой. Позже покинул школу, где учились ранетки, для поступления в морефлот.
- Борис Южин — Арсений Постнов.
- Игорь «Гуцул» Гуцулов — Дмитрий Тихонов.
- Николай Платонов — Артём Лысков. Лучший друг Жени. Любит показывать фокусы.
- Степан Белута — Павел Сердюк.
- Михаил Семёнов — Юрий Яковлев. Ученик, который обожает над всеми подшучивать.
- Полина Зеленова — Янина Студилина. Бывшая фотомодель. Работала в кафе Шинского.
- Рита Лужина — Линда Табагари. Раньше была лушей подругой Полины Зеленовой, но позже перестала с ней общаться. Первая ссора с Полиной произошла, когда Полина хотела подставить Риту на концерте Боба Кантера, на котором выступали «Ранетки», где Рита заменила Женю.
- Ольга Лебедева — Тамта Лано.
- Инесса Стародубцева — Татьяна Науменко.
- Михаил Кожевников-Романовский — Максим Амельченко. Участник Балабамы. Биологический сын Романовского.
- Саша Щукин — Алексей «Хитман» Черномордиков.
- Кира Мишина — Алла Подчуфарова.
- Алексей Смирнов — Василий Лыкшин.
- Арсений Ратов — Арсений Гурьянов.
- Марина Шестакова — Дарья Носик.
- Арина Шестакова — Екатерина Носик.
- Жанна Рябоконева — Виктория Чернышёва.
- Иван Черепанов — Артём Богучарский.
- Юлия Миланович — Мария Афанасьева.
- Галина Назарова — Анна Куркова.
- Роман Громов — Антон Аносов.
- Антонина Петрова — Маргарита Иванова.
Педагогический коллектив
- Николай Павлович Савченко (директор школы, учитель физики с 1 сезона) — Валерий Баринов. Носит клечку «Шрек».
- Людмила Фёдоровна Борзова-Шинская (завуч, учитель математики (с 1 сезона), мать Октябрины, приемная мать Нюты) — Елена Борзова. Раньше была строгой учительницей, которая ненавидит рок, но сейчас обычный учитель, с советскими взглядами на жизнь. Увлекается астрологией.
- Зоя Семёновна Кац-Новикова (учитель биологии 1-3 сезон, мачеха Леры) — Елена Галлиардт. Занимается репетиторством. Участвовала в школьном Ансамбле «Птички»
- Ирина Ренатовна Каримова (учитель химии 1-3 сезон) — Ольга Недоводина.
- Игорь (Дмитрий) Ильич Рассказов (учитель истории 1-3 сезон) — Александр Стефанцов. Участвовал в школьном ансамбле «Птички».
- Виктор Михайлович Степнов (учитель физкультуры 1-3 сезон, возлюбленный Лены Кулеминой (3-4 сезон)) — Виталий Абдулов.
- Агнесса Юрьевна Круглова (учитель музыки 1-2 сезон) — Галина Лебедева. Боится, что Савченко уволит её из-за пенсионного возраста. Участвовала в школьном ансамбле «Птички».
- Елизавета Матвеевна Копейкина (учитель литературы и русского языка 1-2 сезон) — Галина Польских.
- Калерия Викторовна Разина-Романовская (учитель географии 2,5,6 сезон (Последний аккорд), директор расформированной школы (2 сезон), завуч по музыкальной части 4 сезон) — Ольга Спиркина. Когда-то была строгой, но позже изменилась.
- Мирослав Николаевич Милославский (учитель литературы со 2 сезона) — Егор Рыбаков.Пришёл из расформированной школы. Имеет аллергию на алкоголь.
- Виктор Львович Шинский (учитель истории, отец Октябрины, отец Нюты (с 3 сезона)) — Арнис Лицитис.
- Виктория Дмитриевна Шубина (учитель физкультуры, мать Белуты 2-3 сезон) — Светлана Свибильская.
- София Сергеевна Денисова (учитель химии 3-4 сезон) — Екатерина Астахова.
- Маргарита Дмитриевна Чернявская (преподаватель сольфеджио 4 сезон, завуч по музыкальной части с 5 сезона) — Екатерина Конисевич.
- Глеб Сергеевич Зайцев (преподаватель музыкального класса с 4 сезона) — Андрей Самойлов.
- Евгений Валентинович Марков (учитель химии с 4 сезона) — Максим Радугин. Когда-то предподавал в школе, где Калерия была директором. Классный руководитель музыкального класса.
- Валерия Андреевна Новикова (как преподаватель музыкального класса в 4-5 сезонах) — Валерия Козлова.
Работники школы
- Яна Ивановна Малахова, психолог — Ирина Томская.
- Светлана Михайловна Уткина (Светочка), библиотекарь — Анна Марлиони — Пробовала себя в качестве Эмо и гламура. Влюблена в Степнова.
- Елена Петровна Сорокина, заведующий хозяйственной частью — Ольга Прохватыло.
- Пётр Степанович, охранник — Сергей Стёпин — Любит разгадывать кросворды.
- Тётя Лида, уборщица — Галина Стаханова — Когда-то служила поваром на военной базе. Чемпионка среди сотрудников по держанию швабры на указательном пальце.
Родители/Родственники/Взрослые
- Михаил Прокопьев, отец Ани — Евгений Редько
- Ирина Прокопьева, мать Ани — Ирина Чериченко
- Ольга Липатова, мать Наташи — Елена Мольченко
- Андрей Новиков, отец Леры — Вадим Андреев
- Пётр Никанорович Кулёмин (дед Лены) — Михаил Чигарев
- Елизавета Алёхина, мать Жени — Наталья Третьякова
- Владимир Алёхин, отец Жени — Александр Никулин
- Наталья Кулёмина, мать Лены — Антонина Венедиктова
- Никита Кулёмин, отец Лены — Сергей Бездушный
- Светлана Маркина, мать Антона — Нина Персиянинова
- Агаша Маркина (сестра Антона) — Полина Лунегова
- Эмилия Карповна Зеленова (бабушка Полины Зеленовой) — Людмила Дребнёва
- Елизавета Федотова — Анастасия Калманович
- Борис Лагуткин (отец Наташи) — Юрий Коренев
- Октябрина Шинская-Суханова (дочь Борзовой и Шинского) — Анастасия Шеховцова
- Артем Суханов (муж Октябрины) — Сергей Комаров
- Надежда Гущина (двоюродная сестра Леры Новиковой) — Виктория Алашеева
- Любовь Кирилловна Гущина (мать Нади, повар в школе) — Наталья Унгард
- Павел Жданов (бывший инспектор ГАИ) — Олег Комаров
- Василий Белута (отец Степана Белуты) — Алексей Огурцов
- Мать Нюты (биологическая) — Юлия Полынская
- мать Семёнова — Светлана Чернова
- Валентин Мишин, отец Киры — Владимир Виноградов
- Дина Игоревна Мишина, мать Киры — Галина Шевякова
- Отец Полины Зеленовой — Дмитрий Готсдинер
- Романовский Юрий Аркадьевич (директор Снегинки)(Отец Миши) — Дмитрий Ячевский
- Татьяна Петрова, мать Тони — Галина Петрова
- Виолетта Петрова (сестра Тони) — Ольга Зиньковская
- Юрий Алексеевич Петров (отец Тони) — Вячеслав Баранов
- мать Вани— Ольга Демидова
- Владимир Шестаков (врач, отец Арины и Марины) — Георгий Мартиросян
- Александра Шестакова (мать Арины и Марины) — Ирина Сенотова
- Федор Щукин, отец Саши — Виктор Супрун
- Михаил Миланович, отец Юли — Андрей Андреев
- Отец Ромы — Владислав Сыч
- Мать Ромы — Марина Куделинская
Прочие персонажи
- Лёха (милиционер-стажёр) — Игорь Гудеев
- Егор — Константин Третьяков
- Дина — Вероника Иващенко
- Руководительница секты «Радуга» — Елена Ласкавая
- Маша («Палящее солнце») — Елена Антипова
- Галицкий (поэт) — Александр Шатохин
- Бизон (парень Леры) — Евгений Власенко
- Антонина Григориевна (директор детдома) — Татьяна Косач-Брындина
- Делец Иван — Виталий Кудрявцев
- Делец № 2 — Ростислав Королькевич
- Русланчик — Антон Эльдаров
- продюсер Евы — Андрей Лебедев
- Максим — Юрий Квятковский
- Ева (певица) — Лада Марис
- Толик (звукорежиссёр) — Александр Спиридонов
- мать девочки, которую спасли песни Ранеток — Ольга Мюнхаузен
- Вадим (Женин репетитор по англ. языку)— Виталий Кузьмин
- Матвей — Нил Кропалов
- Юра — Митя Горевой
- администратор в парикмахерской — Ирина Померанцева
- Вольдемар (аферист-мошенник) — Владимир Малков
- Тамара (аферистка, сообщница Вольдемара) — Татьяна Аугшкап
- Валерий (бизнесмен, муж Виолетты) — Юрий Горбач
- Инна (любовница Владимира Шестакова) — Валерия Забегаева
- Варвара Никитична (мама Милославского, учителя литературы) — Елена Мельникова
Сезоны
17 марта 2008 года на телеканале СТС-Россия начался первый сезон сериала. В эту трансляцию вошли 20 серий и фильм о съемках, в котором рассказывалось о первом актёрском опыте «Ранеток», об актёрах сериала, о курьезных случаях на площадке, о том как все начиналось и о том, что ждет зрителей в продолжении.
За время летнего периода было отснято продолжение сериала, включающее в себя 80 серий. 1 сентября 2008 года начался новый сезон сериала «Ранетки». В феврале 2009 года начали снимать 3-й сезон сериала. 18 марта 2009 начался третий сезон сериала. 19 июня 2009 года показали заключительную (65-ю) серию 3-го сезона. 31 августа 2009 года состоялась премьера четвёртого сезона. 13 ноября 2009 года показали заключительную (55-ю) серию 4-го сезона. 28 июня 2010 года начали показ пятого сезона на канале СТС.
Съёмочная группа
|
Продюсеры
|
Режиссёры
|
Сценаристы
|
Операторы
|
Композиторы
|
Художники |
Реклама
В сериале активно используется вирусный маркетинг и «продакт-плейсмент» — рекламируются тампоны o.b., кремы Nivea, телефоны Nokia Express Music[2].
Напишите отзыв о статье "Ранетки (телесериал)"
Примечания
Ссылки
- [ctc.ru/projects/serials/ranetki/ Страница сериала на официальном сайте «СТС»]
- [ruskino.ru/mov/11007/ Страница сериала] на сайте RUSKINO.RU
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ранетки (телесериал)
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
