Ранкович, Александр

Александр Ранкович
Александар Ранковић
Прозвище	Лека Марко
Дата рождения	28 ноября 1904(1904-11-28)
Место рождения	село Дражевац (около города Обреновац)
Дата смерти	20 августа 1983(1983-08-20) (78 лет)
Место смерти	Дубровник, СФРЮ
Принадлежность	Югославия Югославия
Род войск	сухопутные войска, контрразведка
Годы службы	1941—1966
Звание	генерал-полковник
Командовал	Органы госбезопасности Югославии
Сражения/войны	Народно-освободительная война Югославии
Награды и премии

Алекса́ндр Ра́нкович, серб. Александар Ранковић, известен также как Лека Марко (28 ноября 1909, село Дражевац ок. гор. Обреновац — 20 августа 1983, Дубровник, Хорватия) — югославский политический деятель, заместитель председателя СФРЮ, народный герой Югославии.

В 1950—1960 годах курировал органы госбезопасности в Югославии (советские газеты использовали термин «клика Тито — Ранковича»), в 1966 году в результате политического скандала снят со всех постов.

Биография

Детство

Родился в бедной семье. Рано остался без отца. Отправился на заработки в Белград в 1922 году. В 1924 вступил в профсоюз (синдикат). В 1927 познакомился со своей будущей супругой Анджей, и с тех пор принимает активное участие в деятельности Союза коммунистической молодёжи Югославии.

Партийная карьера в подполье

В 1928 вступил в КПЮ и стал секретарём окружного комитета Союза коммунистической молодёжи Югославии по Сербии. Диктатура Шестого января не прервала его революционную деятельность. Как руководитель окружного комитета, издавал подпольную газету, которая распространялась по Белграду и Земуну. Один из арестованных распространителей выдал партийное руководство, в том числе и Ранковича, который был арестован.

Процесс Ранковича был одним из первых процессов против политических диссидентов времён Диктатуры 6 января. В заключении Ранкович подвергся жестоким пыткам. «Суд по защите государства» осудил его к 6 годам заключения, которое он отбывал в тюрьмах Сремска Митровица и Лепоглава. Находясь в тюрьмах, Ранкович вербовал молодёжь в коммунистическое движение.

Вышел из тюрьмы в начале 1935 г. В том же году отслужил воинскую повинность. Затем переехал в Белград, работал в профсоюзе (синдикате). В 1936 г. стал членом Окружного комитета КПЮ по Сербии, а в 1937 — членом Политбюро ЦК КПЮ. Находясь под постоянным надзором полиции, в январе 1939 перешёл на нелегальное положение, где был известен под псевдонимом «Марко». На Загребской конференции (1939) повторно избран в ЦК КПЮ.

Партизанство в годы Второй мировой войны

Когда гитлеровская Германия напала на Королевство Югославию, Ранкович находился в Загребе. После пленума ЦК КПЮ переехал в Белград. В конце июля 1941 г. после взрыва белградской радиостанции попал в руки полиции, передан гестапо. При помощи агентов-подпольщиков он был переведен в больницу, откуда было организовано его бегство. Некоторое время после этого находился в Белграде, затем перебрался на занятую партизанами территорию. Вошёл в состав Верховного штаба партизанского движения. В это же время погибла его супруга (посмертно объявлена героем Югославии).

Государственный деятель

После создания Отделения по защите народа (Одељење за заштиту народа, ОЗНА) 13 мая 1944 назначен руководителем по Югославии. На заседании Великой антифашистистской скупщины народного освобождения Сербии в ноябре 1944 в Белграде, избирался народным депутатом и первым заместителем председателя Народной скупщины Сербии первого и второго созыва. Как первый заместитель маршала Тито, в отсутствие последнего издал указ о прорыве Сремского фронта (1945).

С 1946 по 1966 — министр внутренних дел Югославии. Организовал репрессии против коллаборационистов (рупниковцы, усташи), конкурирующих партизанских движений (четники).

Когда в конце 1940-х гг. Сталин начал борьбу против Тито, Ранкович поддержал своего шефа. На Пятом конгрессе КПЮ осудил действия Сретена Жуйовича и Андрия Хебранга как «антипартийные», после чего оба были исключены из партии. Руководил репрессиями против сталинистов; лично посетил в 1951 г. Голый остров, где содержались противники Тито, после чего условия их содержания улучшились.

С 1956 — заместитель председателя Союзного исполнительного веча (вице-премьер), член Секретариата Верховного комитета ЦК СКЮ, член ЦК Союза коммунистов Сербии, занимал ряд других государственных и партийных постов.

Когда Тито женился на Йованке Будиславлевич в 1952 году, Александр Ранкович был кумом Тито, а генерал Иван Гошняк — кумом Йованки.

В 1963 г. ввёл в строй автомагистраль «Братство — единство» из Словении через Хорватию и Сербию в Македонию. По большому счёту, дорога не отвечала международным критериям автомагистрали, однако для Югославии того времени это был большой технологический прорыв. Автомагистраль сооружали молодёжные бригады добровольцев со всей Югославии.

Скандал с прослушиванием и Брионский пленум

В 1966 г. Тито обнаружил устройства для прослушивания в своей резиденции на Ужичкой ул. 15 в Белграде — в своём рабочем кабинете и в комнате своей супруги. Кто именно установил эти приборы, так никогда и не стало достоянием гласности. Тито немедленно сообщил партийной верхушке о том, что его прослушивали, и что виновной в том он считает Службу государственной безопасности и её руководителя Ранковича. Была создана следственная комиссия. Тито назначил заседание Исполкома на 16 июня 1966 г., где было принято решение о проведении внеочередного пленума ЦК, который начался 1 июля 1966 г. в гостинице «Истра» на Бриони.

Ещё до заседания пленума Ранкович подал в отставку с должностей членов ЦК СКЮ и Исполкома. Позднее, 15 сентября 1966 г., Ранкович был исключён из партии. Были сняты с должностей ряд его высокопоставленных сторонников — в основном сербов.

1 декабря 1966 года правительство приняло секретное «Сообщение о противоправной деятельности группы Александра Ранковича и о злоупотреблении Службы государственной безопасности в политических целях». В этом постановлении было сказано, что существовала некая группа, стремившаяся через Службы безопасности влиять на принятие решений. Также постановление предлагало сократить численность Службы безопасности на 700 человек, а в отношении А. Ранковича применить меры общественного осуждения, но уголовного дела не возбуждать.

После отставки

После Брионского пленума Александр Ранкович не участвовал в общественной жизни, проживал на своей вилле в Дубровнике, писал мемуары. Умер от сердечного удара. На похоронах собралось около 100 тыс. человек, что свидетельствовало о его сохранившейся популярности, даже несмотря на опалу.

Семья

Во время войны погибла его первая жена Анджа. После войны женился на Славке Ранкович. Имел двух сыновей: Слободана и Мирослава. Внучка Аня Ранкович в настоящее время — ведущая сербского телевидения.

Награды

Александр Ранкович награждён следующими орденами и медалями СФРЮ:

• Орден Героя Социалистического труда
• Орден Национального освобождения
• Орден Партизанской звезды
• Орден «За заслуги перед народом»
• Орден «Братства и единства» I степени,
• Орден «За храбрость»
• Орден золотой ленты
• Партизанский памятный знак 1941 г.
• Орден Народного героя

Александр Ранкович награждён следующими орденами СССР:

• Орден Суворова I степени (15.10.1945)
• Орден Кутузова I степени (6.09.1944)

Литература

• Војин Лукић, «Сећања и Сазнања — Александар Ранковић и брионски пленум», Титоград, 1989.
• Народни хероји Југославије, «Младост», Београд, 1975.

Отрывок, характеризующий Ранкович, Александр

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.