Рансьер, Жак

Жак Рансьер
Jacques Rancière
Жак Рансьер
Дата рождения:	1940(1940)
Место рождения:	Алжир
Страна:	Франция
Период:	Философия XX века / Философия XXI века
Основные интересы:	политическая философия, эстетика
Значительные идеи:	разделение чувственного, несогласие
Оказавшие влияние:	Альтюссер

Жак Рансьер (фр. Jacques Rancière; род. 1940) — французский философ и политический теоретик. Почетный профессор университета Париж VIII; руководитель программы Международного философского колледжа.

Разошёлся с Альтюссером в трактовке студенческих волнений 1968 года. Основал журнал «Логический бунт».

Эволюция взглядов

Первую известность получил как участник сборника «Читать „Капитал“» (Lire le Capital; 1965), созданного Луи Альтюссером со своими студентами по материалам семинара о «Капитале» Карла Маркса. В сборнике также приняли участие Этьен Балибар, Роже Эстабле (Roger Establet) и Пьер Машерей (Pierre Macherey). Однако в дальнейшем размежевался с Альтюссером, в первой опубликованной книге (сборнике статей «Урок Альтюссера»,1974) подвернув критике структуралистский проект как основанный на дискурсе господства и поиске «скрытых истин». Расньер также противопоставлял себя постструктурализму, постепенно разрабатывая свою собственную систему взглядов с оригинальным понятийным аппаратом.

Политическая философия

Основные понятия

Для политической философии Рансьера характерны ряд ключевых понятий: политика, несогласие, полиция, равенство, постдемократия.

Политика – деятельность, предметом которой является равенство.

Несогласие – непреодолимый конфликт между людьми, который заложен в природе человека и проявляется в речевой ситуации, когда один из собеседников сразу и понимает, и не понимает другого.

Полиция – символическое упорядочивание социального, направленное на определение доли участия или отсутствия участия у каждой части. Понятие восходит к работам Мишеля Фуко 1970-х годов.

Равенство – совокупность практик, направленных на удостоверение равенства кого угодно с кем угодно.

Постдемократия – консенсусная система современности, основанная на тождестве общества и индивида и рассмотрении общества как суммы его частей.

Несогласие

Несогласие – фундаментальный концепт философии Рансьера. Это конфликт между теми, кто говорят одно и то же, но подразумевают разное. Несогласие распространяется не только на слова, но и на ситуацию тех, кто говорит (в этом отличие от понятия «распря» у Лиотара). Сущность несогласия — в непреодолимом конфликте между людьми, который происходит не от недоразумения, недопонимания или злонамеренности, а от изначальной двусмысленности, заложенной в самой природе человека, в разделении логоса на логику и слово.

Политика

Рансьер прежде всего различает политику и распространенное понятие политической жизни какого-либо сообщества. Политика в собственным смысле слова есть крайне редкое явление . Она возникает, когда естественный порядок полиции прерван причастностью несогласных (несопричастных). Политика формирует общность какого-либо сообщества как общность. Вне этого никакой политики нет, есть только порядок господства или беспорядок мятежа. В основе политики – кривда, неправота, искривление. С ХIХ века по настоящее время в рамках либерализма утверждается, что нет никакой «причастности несопричастных», а есть разные социальные группы (умные, глупые), которые суть части целого. Политика не есть отношения и осуществление власти, а есть отношения разных субъектов. Один субъект пытается навязать с помощью языка язык приказа, а другой субъект понимает, что ему лгут, преподнося в качестве общего языка язык власти. Политика по сути есть тяжба по поводу существования самой политики. Единственным предметом политики является равенство, а единственным бытием политики – бытие-между, бытие между идентичностями, между мирами.

Политика предшествует любому типа сообществ и демократии. Демократия не дает проявиться политике в полной мере, поскольку помещает справедливость в форму спора и приводит к «арифметическому» равенству. Демократия есть лишь форма (режим) субъективации политических субъектов, она есть по сути проявление политики и в определенном смысле одно и то же.

Рансьер обращается к истории философской мысли выделяет три «идеальных типа» политики: параполитика, архиполитика, и метаполитика.

Параполитика есть вариант Аристотеля, где проблема равенства решается с помощью управления лучших. Человек, по Аристотелю, обладая логосом, то есть речью, способен различать полезное и вредное, а значит, справедливое и несправедливое. Это создает проблему утилитаризма для мыслителей типа Лео Штрауса, однако Рансьер считает её мнимой, поскольку в любом случае сама проблема возможна только для части сообщества. Рансьер критикует позицию Аристотеля, поскольку у того речь идет о «арифметическим» (утилитаристском) распределении благ и услуг. Параполитика получает развитие в Новое Время, а частности, у Томаса Гоббса.

Архиполитика есть вариант Платона, основанный на понятии добродетели, духе закона (а не законе), где закон заменяется воспитанием. Воспитание обеспечивает гармонию между индивидом и коллективом, где у каждого есть своё место; политика исчезает. Платон заменяет «арифметический» порядок «геометрическим», задающим нормы и ценности истинного блага, которое выгодно всем.

Для Рансьера оба варианта – арифметический порядок Аристотеля и божественный порядок Платона – неудовлетворительны.

Метаполитика появляется в XIX веке. Центральное понятие метаполитики – понятие класса в трактовке Маркса. Метаполитика подразумевает, что политика произрастает из социального и исчезает в формальных институтах демократии.

Полиция

Полиция по сути есть закон, она не социальная функция, а символическое упорядочивание социального. Она не есть «дисциплинирование» тел в духе Фуко, а скорее «правильные» идеи, правила, по которым происходит конфигурация, формирование социального порядка должным образом. Политика же есть место встречи полиции и равенства, суть политики в нахождении разногласия как присутствия двух миров в одном. Политика подрывает общественный порядок полиции, в котором все части целого должны быть должным образом учтены.

Равенство

Равенство есть вторая главная этико-философская категория Рансьера.

Это совокупность практик, направляемых допущением о равенстве какого-либо существа с любым другим существом для удостоверения этого равенства. Равенство является дилеммой: чтобы не превращаться в неравенство, оно должно пониматься как изначальная предпосылка, а не как конечная цель, к которой надо стремиться. Можно сказать, что равенство универсально и первично в смысле происхождения по сравнению с неравенством, в то время как неравенство – следствие социального. Например, нижестоящий понимает вышестоящего, поскольку между ними есть изначальное равенство.

Процесс равенства есть процесс различения. Равенство основано на доверии, тогда как неравенство – на недоверии. Равенство есть главное неполитическое условие политики и её единственный принцип.

Постдемократия и конец политики

Для анализа современности используется понятие постдемократии , для которой характерны следующие черты: существование видимости народа, существование народа как неопределенной единицы и наличие места видимости народа в месте ведения спора. При постдемократии существует консенсусная система, состоящая из режима мнения и режима права, при этом народ есть сумма его частей (индивидов, предпринимателей, социальных групп и т.д.), и политика исчезает . Конец политики есть последний этап метаполитики и конец политической философии. Конец политики и возвращение политики в скрытой форме обозначают одно и то же – упразднение политики через консенсус.

Парадоксально реализуются обе программы – Платона и Аристотеля – через сообщество, управляемое наукой, которое каждого ставит на место с подобающим этому месту мнением. Каждый находится на своем месте и занимается своим делом – это и есть мысль Платона. Сведение политического к социальному по сути есть реализация идей Аристотеля по уменьшению социальных антагонизмов. Эти идеи реализовались в появлении среднего класса. Постдемократическое мнение постулирует тождество народа и населения, науки целого и мнения каждого, единство закона и чувства. Восходящая Аристотелю «свобода народа» суть фикция. Власть заполняет пустоту несопричастных «идентичностью» и «социальными связями».

Итоги политико-исторических исследований сформулированы Рансьером в основном в работе «Несогласие» (1995).

Эстетика

В работах 2000-х годов Рансьер обращается к теме эстетики. Решающую роль в понимании и актуализации значимости эстетики играет политика. У не сопричастных нет возможности свободно и последовательно синтезировать и артикулировать собственные точки зрения в мире чувственного опыта. Рансьер переопределяет понятие политики: политика есть событие, которое происходит, когда люди совместно участвуют в создании эстетического опыта. Она неотделима от подлинной демократической справедливости, при которой люди создают эстетику, которую они ранее никогда не признавали. Такое творчество возможно через эстетические сознательные практики, в которых предъявляются права на так называемое «разделение чувственного».

Жак Рансьер и Россия

Подписал вместе с Жаком Деррида и другими французскими интеллектуалами протестное письмо Президенту России В. В. Путину о нелегитимности референдума в Чечне 2003 года.

В ноябре 2006 года Жак Рансьер принял участие в Международной конференции по философии, политике и эстетической теории «Создавая мыслящие миры» в Москве, которая состоялась в преддверии Второй Московской биеннале современного искусства.

Сочинения

• La parole ouvrière, avec Alain Faure, 10/18, 1976 — La Fabrique, 2007 (avec une postface inédite)
• La nuit des prolétaires. Archives du rêve ouvrier, Fayard 1981, Hachette Pluriel (Poche), 1997
• Le philosophe et ses pauvres. Fayard, 1983
• Louis-Gabriel Gauny : le philosophe plébéien, Presses universitaires de Vincennes, 1985
• Le maître ignorant : Cinq leçons sur l'émancipation intellectuelle, Fayard 1987 — 10/18 Poche, 2004
• Courts voyages au Pays du peuple. Le Seuil, 1990
• Les noms de l’histoire. Essai de poétique du savoir, Le Seuil, 1992
• Mallarmé, la politique de la sirène. Hachette, 1996
• Aux bords du politique. Osiris, 1990, La Fabrique 1998, Folio, 2003
• La mésentente. Galilée, 1995
• Arrêt sur histoire. avec Jean-Louis Comolli, Centre Georges-Pompidou, 1997
• La chair des mots. Politique de l'écriture, Galilée, 1998
• La parole muette. Essai sur les contradictions de la littérature, Hachette, 1998
• La fable cinématographique. Le Seuil
• Le partage du sensible. La Fabrique, 2000
• L’inconscient esthétique. La Fabrique, 2001
• Le destin des images. La Fabrique, 2003
• Les scènes du Peuple. Horlieu, 2003 (réédition des articles parus dans Les Révoltes logiques)
• Malaise dans l’esthétique. Galilée,2004
• L’espace des mots: De Mallarmé à Broodthaers, Musée des Beaux Arts de Nantes, 2005
• La haine de la démocratie. La Fabrique, 2005
• Chronique des temps consensuels. Le Seuil, 2005
• La philosophie déplacée. Autour de Jacques Rancière, Actes du colloque de Cerisy. Horlieu, 2006
• Politique de la littérature, Galilée, 2007
• Le Spectateur émancipé, La Fabrique, 2008
• Et tant pis pour les gens fatigués. Entretiens, Éditions Amsterdam, 2009
• Moments politiques — Interventions 1977-2009, La fabrique (pour l'édition française) et Lux (pour l'édition canadienne), 2009.
• Les Écarts du cinéma, La Fabrique, 2011
• Aisthesis, Scènes du régime esthétique de l'art, Galilée, 2011

На русском языке

• Рансьер, Ж. Несогласие: Политика и философия = Lа mésentente: Politique et philosophie / Пер. и прим. В. Е. Лапицкого. — СПб.: Machina, 2013. — 192 с. — (XX век. Критическая библиотека). ISBN 978-5-90141-107-0
• Рансьер, Ж. До и после 11 сентября: Разрыв в символическом строе? / Пер. В. Лапицкого // Мир в войне: победители/побежденные. 11 сентября 2001 года глазами французских интеллектуалов: Антология. — М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2003. — 204 с. ISBN 5-7333-0232-2
• Рансьер, Ж. Эстетическое бессознательное = L’inconscient esthetique / Пер. и сост. В. Лапицкого. — СПб.: Machina, 2004. — 128 с. — (XX век. Критическая библиотека). ISBN 5-90141-012-2
• Рансьер, Ж. Разделяя чувственное = Le partage du sensible / Пер. В. Лапицкого, А. Шестакова. — СПб.:Изд-во ЕУСПБ, 2007. — 264 с. [magazines.russ.ru/km/2005/2/ra8.html отрывок]
• Рансьер, Ж. На краю политического = Aux bords du politique / Пер. Б. М. Скуратова. — М.: Праксис, 2006. — 240 с. ISBN 5-901574-55-9 [www.politizdat.ru/outgoung/26/ отрывок]
• Рансьер и сообщество равных // Бадью А. Можно ли мыслить политику? Краткий трактат по метаполитике / Пер. с фр. Б. М. Скуратова и К. Голубович. — М.: Логос, 2005.
• Рансьер, Ж. Понятие анахронизма и истина историка // Социология власти №2 (2016) Политика времени / Пер. с фр. В. Земсковой. — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016. [socofpower.ranepa.ru/uploads/2(2016)/10%20-%20%D0%A0%D0%B0%D0%BD%D1%81%D1%8C%D0%B5%D1%80.pdf]

Ссылки

• [magazines.russ.ru/authors/r/ranser/ Рансьер, Жак] в «Журнальном зале»
• [www.politizdat.ru/interview/40/ Демократия как политическая форма] — интервью от 6 марта 1997 года.
• [www.svobodanews.ru/Transcript/2006/07/03/20060703231303423.html Интервью] для радио «Свобода» от 3 июля 2006 года.
• [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000657/st007.shtml Беседа Мишеля Фуко с П. Дэ, Ф. Гави, Ж. Рансьером и Я. Яннакакисом.] — Часть 8 книги Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью — М.: Праксис, 2002. — 384 с. — («Новая наука политики»). (Первопубликация: La mort du рёге // Liberation. № 421, 30 апреля. С. 10-11.)
• [www.artinfo.ru/ru/news/main/Alain_Badiou-manifeste_pour_la_philosophie_appendix.htm#2 Доклад] Ж. Рансьера о книге Алена Бадью «Бытие и событие» (1988).
• 2nd.moscowbiennale.ru/ru/rancier/

Отрывок, характеризующий Рансьер, Жак

В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.