Кальцабиджи, Раньери де

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Раньери де Кальцабиджи»)
Перейти к: навигация, поиск
Раньери де Кальцабиджи

Раньери Симоне Франческо Мария де Кальцабиджи (ит. Ranieri Simone Francesco Maria de’ Calzabigi; 23 декабря 1714, Ливорно, — июль 1795, Неаполь) — итальянский либреттист, драматург и поэт.





Жизнь и творчество

Раньери де Кальцабиджи получил образование, по всей видимости, в Ливорно и в Пизе. Под псевдонимом Либурно Дрепанио был членом тосканской Академии Этруска (Accademia Etrusca) и Аркадской академии. В 1743 году поступает на службу одного из министерств в Неаполитанском королевстве. Здесь же, в Неаполе он начинает писать оперные либретто. Будучи замешанным в некоем убийстве путём отравления, Кальцабиджи был вынужден уехать из Неаполя. Остановившись в Париже, он в 1750 году здесь знакомится с Джакомо Казановой, и на протяжении ряда лет поддерживает с ним дружеские отношения. К этому времени относится его комически-героическая поэма Люллиада («La Lulliade»), высмеивающая придворную карьеру Жана-Батиста Люлли и полная намёков на проблематику соперничества парижских театральных трупп.

Проведя несколько лет во Франции, Кальцабиджи уезжает в Вену, где в 1761 году принимается на должность «consigliere alla Camera dei Conti dei Paesi Bassi», а затем и «consigliere di S.M.I.R. Apostolica». Благодаря посредничеству интенданта Венского придворного театра, графа Джакомо Дураццо, он знакомится с композиторами Кристофом Виллибальдом Глюком и Гаспаро Анджолини. Для Глюка Кальцабиджи пишет три оперных либретто. Он становится ведущим деятелем так называемой оперной реформы Глюка, предписывавшей чёткое разделение речитатива и арий неаполитанской оперы и вводившей строгую последовательность драматургических сцен с простыми, певучими ариями и драматически звучавшим хором. В предисловии к либретто оперы Алкеста Кальцабиджи формулирует для Глюка основы реформирования для Opera seria: Смысл моей работы был направлен на то, чтобы музыку вновь поставить на надлежащее для неё место: служить драме в её выразительности и её сменяющихся сценах — без того, чтобы нарушать действие или обесценить его, охладить чрезмерными украшениями.

Вследствие некоего скандала Кальцабиджи был вынужден по личному распоряжению императрицы Марии-Терезии покинуть Вену. В 1775 году он приезжает в Пизу, а затем в Неаполь. Здесь драматург остаётся до конца своих дней, активно участвуя в литературной жизни южной Италии.

Сочинения

Либретто для К. В. Глюка

Другие тексты

  • либретто к L’opera seria, опера-буфф Флориана-Леопольда Гассмана (1769)
  • Popoli di Tessaglia … Io non chiedo, eterni Dei (из Alceste), концертария KV 316 (1778/79) В. А. Моцарта. Также и либретто к опере Моцарта Мнимая садовница (La finta giardiniera) приписывается Кальцабиджи
  • Данаиды (Les Danaïdes) А. Сальери (1784), Либретто: Ф. дю Рулье и Ж. Чуди по проекту Кальцабиджи
  • Орфей (Orfeo) Ф. Бертони (Венеция 1776) основано на либретто Кальцабиджи, написанном им для К. В. Глюка

Литературные сочинения

  • Dissertazione su le poesie drammatiche del sig. abate Pietro Metastasio (Диссертация о драматическом сочинительстве господина аббата Пьетро Метастазио), Париж 1755, Турин 1757 и Ливорно 1774.

Напишите отзыв о статье "Кальцабиджи, Раньери де"

Примечания

Литература

  • C. Gabanizza: CALZABIGI (Calsabigi, Casalbigi), Ranieri Simone Francesco Maria de. Изложено в: Dizionario biografico degli Italiani, том 17 ([www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?pathFile=/sites/default/BancaDati/Dizionario_Biografico_degli_Italiani/VOL17/DIZIONARIO_BIOGRAFICO_DEGLI_ITALIANI_vol17_009007.xml online на treccani.it'], на итальянском яз.)'

Отрывок, характеризующий Кальцабиджи, Раньери де

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.