Ран (фильм)

Ран
乱
Жанр	драма военный
Режиссёр	Акира Куросава
Продюсер	Серж Зильберман Масато Хара
Автор сценария	Акира Куросава Хидэо Огуни Масато Идэ
В главных ролях	Тацуя Накадаи Акира Тэрао
Оператор	Такао Сайто Содзи Уэда Асакадзу Накаи
Композитор	Тору Такэмицу
Кинокомпания	Greenwich Film Prod. Herald Ace Inc. Nippon Herald Films
Длительность	160 мин
Бюджет	11,5 млн $
Сборы	4,1 млн $ (в США)
Страна	Япония Франция
Год	1985
IMDb	ID 0089881
Выход фильма «Ран» (оригинальное название — 乱)

К:Фильмы 1985 года

«Ран» (яп. 乱 ран, «Смута») — историческая драма японского режиссёра Акиры Куросавы, вышедшая на экраны в 1985 году. Фильм является дзидайгэки (костюмированной исторической драмой), посвящённой падению Итимондзи Хидэторы, видного аристократа эпохи Сэнгоку Дзидай. Картина основана на легендах даймё Мори Мотонари, а также на трагедии Уильяма Шекспира «Король Лир». Фильм был удостоен премии BAFTA за лучший фильм на иностранном языке и ряда других наград.

Сюжет

Сюжет фильма — интерпретация классической трагедии У. Шекспира «Король Лир» с поправкой на японские реалии. Так, король разделяет своё королевство не между дочерьми, а между сыновьями.

После совместной охоты с лидерами соседних кланов Аябэ и Фудзимаки, Хидэтора должен дать им ответ чью из их дочерей он возьмёт в жёны для своего младшего сына Сабуро. Но вместо этого он объявляет о том, что передаёт первый замок и руководство над кланом Итимондзи своему старшему сыну Таро. Второй и третий замок достаются Дзиро и Сабуро соответственно. За собой же Хидэтора оставляет звание, ранг, и 30 человек свиты.

Сабуро выступает с резкой критикой действий Хидэторы, за что оказывается лишён всего и изгнан из клана. Фудзимаки пораженный манерой поведения Сабуро, разыскивает его и предлагает взять в жены свою дочь и жить на его земле.

Таро, под влиянием своей жены Каэдэ, начинает притеснять Хидэтору. Вплоть до того, что заставляет его подписать и скрепить кровью официальное отречение от власти в клане. Также Таро требует, чтобы отец распустил всю свою свиту и полностью подчинился ему. Хидэтора обвиняет Таро в том, что он пляшет под дудку Каэдэ, и уезжает во второй замок. Каэдэ говорит Таро, что рада своему возвращению в замок, потому что она выросла в нём, а Хидэтора уничтожил всех её родственников и захватил замок.

Во втором замке Дзиро отказывается принять Хидэтору, если тот не откажется от своей свиты. Оскорбленный Хидэтора уезжает в поля. Там, вместе со своими самураями, он голодает, потому что Таро объявил его изгнанным, и пообещал казнить каждого, кто будет помогать ему. Крестьяне при его приближении покидают деревни, забирая с собой всю еду.

В лагерь к Хидэторе приезжает самурай Танго и сообщает, что Сабуро с радостью примет своего отца на землях Фудзимаки. Хидэтора практически решает ехать к Сабуро, но в это время узнает, что гарнизон третьего замка ушел к Фудзимаки. Под влиянием генерала Икомы Хидэтора решает ехать в третий замок. Шут Куями и самурай Танго остаются в полях одни.

Как только Хидэтора занимает третий замок, его начинают штурмовать объединенные войска Таро и Дзиро. Генералы Икома и Огуна предали Хидэтору. Всех людей Хидэторы убивают. Жены Хидэторы кончают жизнь самоубийством. Во время битвы один из генералов, Дзиро, убивает Таро. Хидэтора пытается совершить сэппуку, но его меч сломан, а других под рукой нет. Хидэтора начинает сходить с ума. Солдаты не решаются его убить и дают ему уйти.

Куями и Танго находят Хидэтору во время бури, собирающего цветы и практически не реагирующего на окружающую действительность. Они отводят Хидэтору в крестьянскую лачугу. Хидэтора начинает понемногу приходить в себя. Хозяином лачуги оказывается Цурумару, брат дамы Суэ, жены Дзиро. Когда Цурумару, был ещё ребёнком, Хидэтора убил всю его семью, сжёг его замок, и приказал его ослепить. Цурумару, хоть и принял буддизм, до сих пор испытывает к Хидэторе ненависть. Поэтому Цурумару, играет на флейте, чтобы хоть таким образом оказать гостеприимство. От звуков этой музыки Хидэтора падает в обморок и окончательно теряет рассудок.

Дзиро поселяется в замке Таро. Выгоняет генералов Икому и Огуну, так как не хочется запятнать себя присутствием предателей. Дама Каэдэ соблазняет Дзиро и уговаривает его убить свою нынешнюю жену Суэ.

Хидэтора, Танго и Куями живут на развалинах замка семьи Суэ и Цурумару. Танго убивает проезжающих мимо Икому и Огуну. Икома перед смертью кричит, что Дзиро убил Таро, но не будет убивать Хидэтору, пока тот сумасшедший. Танго решает ехать за помощью к Сабуро.

Дзиро пытается уговорить генерала Куроганэ убить Суэ, но тот отказывается. Когда же дама Каэдэ начинает настаивать на том, чтобы Куроганэ привёз засоленную голову Суэ, тот предупреждает Суэ об опасности.

Армия Сабуро входит на территорию клана Итимондзи. Сабуро сообщает Дзиро, что хочет только забрать отца, и, сделав это, сразу уедет. В это же время у границ клана появляются войска Фудзимаки и Аябэ. Каэдэ уговаривает Дзиро начать войну.

Суэ вместе с братом и служанкой уходят в бега. Однако Цурумару обнаруживает, что забыл флейту. Служанка решает вернуться за ней, договарившись о встрече с ними на развалинах фамильного замка.

Сабуро вместе с десятком всадников оправляется на поиски отца. Дзиро отправляет за ним отряд аркебузиров, пообещав хорошую награду тому, кто убьёт Сабуро. После этого приказывает начать атаку на армию Сабуро. Во время битвы Дзиро узнает, что его замок атакован войсками Аябэ. Он приказывает оставить поле боя.

Суэ оставляет Цурумару одного на развалинах замка и отправляется за флейтой.

Сабуро находит Хидэтору, лежащего на спине посреди камней. Хидэтора думает, что умер, и просит не доставать его из могилы. Сабуро разговаривает с ним, и к Хидэторе возвращается разум. Они едут на лошади. Звучит выстрел. Сабуро падает на землю, он убит. Хидэтора отталкивает пытающегося его утешить Танго и умирает.

Замок Дзиро в осаде. Прибывает самурай со свёртком. В свёртке голова дамы Суэ. Генерал Куроганэ убивает Каэдэ и говорит Дзиро приготовиться к смерти. Войска Аябэ наступают.

Слепой Цурумару стоит на крутом обрыве возле развалин фамильного замка.

В ролях

• Тацуя Накадаи — князь Хидэтора Итимондзи
• Акира Тэрао — Таро Итимондзи
• Дзинпати Нэдзу — Дзиро Итимондзи
• Дайсукэ Рю — Сабуро Итимондзи
• Миэко Харада — леди Каэдэ
• Ёсико Миядзаки — леди Суэ
• Хисаси Игава — Сури Куроганэ
• Пита — шут Кёами
• Масаюки Юи — Танго Хираяма

Награды и номинации

Награды

• 1985 — две премии Национального совета кинокритиков США: лучший фильм на иностранном языке, лучший режиссёр (Акира Куросава)
• 1985 — приз OCIC Award на кинофестивале в Сан-Себастьяне (Акира Куросава)
• 1986 — премия «Оскар» за лучший дизайн костюмов (Эми Вада)
• 1986 — премия «Аманда» (Норвегия) за лучший зарубежный фильм (Акира Куросава)
• 1986 — три премии Японской Киноакадемии: лучшая работа художника-постановщика (Ёсиро Мураки, Синобу Мураки), лучшая музыка к фильму (Тору Такэмицу), специальная награды (Масато Хара)
• 1986 — три премии «Майнити»: лучший фильм (Акира Куросава), лучший режиссёр (Акира Куросава), лучший актёр второго плана (Хисаси Игава)
• 1986 — премия «Бодил» (Дания) за лучший европейский фильм (Акира Куросава)
• 1986 — премия «Давид ди Донателло» за лучшую режиссуру зарубежного фильма (Акира Куросава)
• 1986 — премия имени Жозефа Плато (Бельгия) за лучший вклад в искусство
• 1986 — две премии Национального общества кинокритиков США: лучший фильм, лучшая операторская работа (Такао Сайто)
• 1987 — две премии BAFTA: лучший иностранный фильм (Серж Зильберман, Масато Хара, Акира Куросава), лучший грим (Сёхисиро Мэда, Тамэюки Айми, Тихако Найто, Норико Такэмидзава)

Номинации

• 1986 — три номинации на премию «Оскар»: лучшая работа художника-постановщика/декоратора (Ёсиро Мураки, Синобу Мураки), лучшая операторская работа (Такао Сайто, Масахару Уэда, Асакадзу Накай), лучшая режиссура (Акира Куросава)
• 1986 — четыре номинации на премию Японской киноакадемии: лучшая операторская работа (Такао Сайто, Масахару Уэда), лучшее освещение (Такэдзи Сано), лучший звук (Фумио Яногути, Сотаро Ёсида), лучший актёр второго плана (Хитоси Уэки)
• 1986 — две номинации на премию «Сезар»: лучший зарубежный фильм (Акира Куросава), лучший постер
• 1986 — номинация на премию «Золотой глобус» за лучший зарубежный фильм
• 1986 — номинация на специальную премию «Независимый дух»
• 1987 — три номинации на премию BAFTA: лучшая операторская работа (Такао Сайто, Масахару Уэда), лучший дизайн костюмов (Эми Вада), лучшая работа художника-постановщика/декоратора (Ёсиро Мураки, Синобу Мураки), лучший адаптированный сценарий (Акира Куросава, Хидэо Огуни, Масато Идэ)

Интересные факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Одна из сцен фильма фигурирует в заставке игры Shogun: Total War.
• Костюмы для фильма создавались вручную два года. Дизайн одежды воинов разрабатывал сам Акира Куросава.
• В фильме было задействовано около 1400 статистов и 200 лошадей.
• В течение десяти лет Акира Куросава прорисовывал каждый кадр будущей картины. В итоге рисунки, созданные режиссёром, были опубликованы вместе со сценарием фильма.
• Замок, разрушенный в середине фильма, был специально выстроен на склоне горы Фудзи, а затем сожжён.
• Во время съёмок фильма умерла жена Акиры Куросавы Ёко Ягути. Режиссёр прервал съёмки только на один день траура.

Ссылки

• «Ран» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v40236 Ран] (англ.) на сайте allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/ran/ «Ран»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.jmdb.ne.jp/1985/di001530.htm 乱 (Ран)] (яп.). Japanese Movie Database.
• Гайдин Б. Н. [world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/4660.html «Ран» (фильм А. Куросавы)]. Электронная энциклопедия «Мир Шекспира» (2014). Проверено 21 октября 2014. [www.webcitation.org/6TUEF2qaq Архивировано из первоисточника 21 октября 2014].

Отрывок, характеризующий Ран (фильм)

На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.