Рапопорт, Алек

Алек Рапопорт
Автопортрет, 1990
Имя при рождении:	Александр Рапопорт
Дата рождения:	24 ноября 1933(1933-11-24)
Место рождения:	Харьков, Украинская ССР
Дата смерти:	4 февраля 1997(1997-02-04) (63 года)
Место смерти:	Сан-Франциско, США
Гражданство:	СССР СССР США США
Учёба:	Ленинградское художественное училище имени В. А. Серова Ленинградский театральный институт

Алек Рапопорт (24 ноября 1933, Харьков, Украинская ССР — 4 февраля 1997, Сан-Франциско, США) — русский художник-нонконформист, живописец, график, теоретик искусства и педагог.

Биография и творчество

Алек Рапопорт провел детство в Киеве (Украинская ССР). Во время сталинских «чисток» его родители были арестованы как «враги народа». Отец расстрелян, мать сослана в лагерь. Мальчик остался на попечении тёти, с которой был эвакуирован в 1941 году в Уфу (Башкирская АССР). Здесь, в голодные и холодные военные годы, пришло увлечение рисованием.

После войны АР оказался в городе Черновцы на Западной Украине. Учась в Доме народного творчества, находился под влиянием своего первого учителя Е. Я. Сагайдачного (1886—1961), члена формалистических групп 1910-х годов «Союз молодёжи» и «Ослиный хвост». Большую роль в жизни мальчика сыграла и художница [vernissage.kiev.ua/Author/Details/d370382d-b96a-4ef8-86eb-9d0b00ba0cdc И. М. Беклемишева] (1903—1988), которая, заметив незаурядные способности АР, способствовала его отъезду в Ленинград для учёбы в специальном художественном учебном заведении.

В 1950 году АР поступил в Ленинградское художественное училище имени В. А. Серова на Таврической улице (бывшая Школа императорского Общества поощрения художеств, ОПХ), с которым он будет связан восемь лет с перерывом на службу в армии (Биробиджан, Еврейская автономная область, РСФСР) как студент и три года (1965—1968) - как преподаватель. В училище ещё работали его основатели, скрывавшие своё формалистическое прошлое: Я. К. Шабловский, В. М. Судаков, А. А. Громов. Они приблизили студентов к пониманию современного изобразительного искусства и отрицанию социалистического реализма как единственного творческого метода. Дипломная работа АР «Возложение венков на Марсовом поле» была объявлена формалистической. Это клеймо будет сопутствовать художнику всю его жизнь в России.

В 1960-е годы художник много занимался самообразованием, изучая литературу и копируя в Эрмитаже старых мастеров. «Моё развитие как художника было медленным процессом, — вспоминал АР, — ни долгие, тёмные ленинградские зимы, ни подавляющие 1950-е годы не способствовали развитию чувства цвета в моей работе. Цвет пришёл позже через выставки П.Сезанна, Ж.Руо, П.Кончаловского. Копирование в Эрмитаже Сезанна, который дал понимание цветовой структуры, очень убедительно наложившейся на аналитическую систему рисунка, было для меня наилучшей школой живописи».

Вскоре произошла судьбоносная встреча, повлиявшая на формирование АР как художника независимого направления. Он показал свои работы известному художнику и режиссёру Н. П. Акимову и, сдав экзамены, был принят на его художественно-постановочный факультет в ЛГИТМиК им. Черкасова (Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства, Моховая ул.).

Несмотря на то, что изобразительный стиль самого учителя был чужд ученику (Акимов тяготел к искусству Вермеера и Дали), личное воздействие, структурность мышления и режиссёрский талант Акимова сильно помогли АР в преподавательской и дизайнерской работе, книге, кино, а также в техническом дизайне, которым он будет впоследствии, в течение девяти лет, заниматься в Сан-Франциско.

Н. П. Акимов строил свой курс театральной композиции на основах русского супрематизма-конструктивизма, поощряя при этом учеников раскрывать свою индивидуальность и реализовывать собственное видение. Сам АР идентифицировал себя как продолжателя русского конструктивизма, уходящего корнями в старое искусство Средиземноморья и Византии. В 1963 году художник окончил институт. Его дипломной работой было оформление пьесы И.Бабеля «Закат».

Для подготовки к ней художник углубился в изучение еврейского наследия. Путешествуя по югу России, он обнаружил исчезающие синагоги с первоклассными анонимными росписями, зарисовал символы могильных плит старых кладбищ, исходил всю Одессу в поисках нужных персонажей и общего аромата произведений И. Бабеля. Эти материалы пригодились художнику и в его последующей работе.

Деятельность АР в 1960—1970-е годы чрезвычайно многообразна и направлена на попытку примирить собственное творчество и официальное искусство. В этом стремлении наибольшую возможность давала работа над театральными постановками для Домов народного творчества Ленинграда и театра в Волхове: «Страх и отчаяние в Третьей Империи» Б.Брехта, «Пиковая дама» А. С. Пушкина, «Бронепоезд 14-69» Вс. Иванова, «Тётка Чарлея» Т.Брэндона и др.

Большое удовлетворение приносила и преподавательская работа в Серовском училище, где АР пытался перешагнуть через косность и рутинность преподавания по системе «социалистического реализма». Он использовал курс пропедевтики Н. П. Акимова, ввёл в новый курс «Техническая эстетика» элементы бионики, знакомил учеников с работой структуралистов Ю.Лотмана Тартуской школы, с «Модулором» Ле Корбюзье, с учебными упражнениями Баухауза, с русским конструктивизмом, русской иконой, с современным искусством Запада. Результатом было увольнение с работы за «идеологическую диверсию».

Теперь художник переключается целиком на творческую работу. После Шестидневной войны 1967 года усилился рост самосознания среди интеллигенции, в том числе еврейской, возрос интерес к еврейской культуре в её высоком библейском смысле. АР откликнулся большой серией живописных и графических работ.

События художественной жизни Ленинграда 1970-х годов определили дальнейшее развитие творчества и деятельности АР. Он примкнул к возникшему движению «художников-нонконформистов», объединившихся в группу ТЭВ (Товарищество экспериментальных выставок), участвовал в знаменитых выставках во Дворце культуры им. Газа (1974), в Невском Дворце культуры (1975), в серии квартирных выставок Ленинграда и Москвы. «Я считаю движение нонконформизма крупным событием в современной живописи, — вспоминал АР, — это была борьба не только за демократизацию и независимость изобразительного искусства, но также против насилия и жестокости властей. Творчество „отвергнутых“ оказывалось как бы исходной точкой социальной критики. Это был самый настоящий нонконформизм. И возник он не вдруг, но всегда тлел в советской жизни. Первыми были Филонов, Татлин, Фальк, Ларионов, Гончарова. Потом наше поколение. Власти всячески пытались затушевать творчество нонконформистов, свести на нет их значимость, но оно все же было признано и оценено».

В 1974—1976 годах АР стал одним из организаторов другого неофициального объединения АЛЕФ — группы ленинградских еврейских художников, объединившихся и показавших свои работы сначала в Ленинграде, а потом в Москве. Эта деятельность АР усилила конфликт с властями и привлекла внимание КГБ. Обстановка накалялась, жить и работать становилось опасным. В октябре 1976 года художник с женой и сыном покинули Россию.

Семья прошла обычный путь эмигрантов через Австрию, Италию в Америку. Полугодовое пребывание в Италии слегка смягчило горечь потери России. «Через Византию, Тинторетто, Сезанна, вплоть до нас, русских художников, всё вышло из Присредиземноморья, всё было заварено в этом котле. Это здесь была та колыбель, где родились наши религии, наши храмы, города, наши ритмы, наше искусство. Конструкция европейского города с его освещением дала начало системам перспективных построений, в которых прежде всего воплотилась идея монотеизма, идея Бога». В Италии АР был приглашён выставить две работы на Биеннале 1977 в Венеции, сделал телевизионную передачу о нонконформистском искусстве в СССР, создал несколько живописных и графических работ.

В 1977 году семья получила разрешение на въезд в США и волею судьбы поселилась в Сан-Франциско. В самом начале пребывания в Америке АР был под впечатлением обманчивого чувства свободы. Вскоре он осознал, что свобода, то есть её видимость при реальном отсутствии, есть здесь лишь для тех художников, которые подчинились коммерциализму, бороться с которым оказалось труднее, чем с социалистическим реализмом. Эмиграцию художник переживал тяжело, но ни на один день не прекращал своей творческой работы. В первые годы он пытался перекинуть мостки между своим творчеством и американским зрителем. Он создал большую серию «Образы Сан-Франциско», а затем эта тема стала одной из ведущих в его творчестве. В этих работах зрители увидели новое восприятие города, который предстал перед ними как большой непредумышленный театр с его уникальным интернациональным духом, призрачно-прозрачным светом, идущим от Тихого Океана, но и со своеобразной обречённостью.

В 1977—1978 годах при содействии BACSJ (Bay Area Council of Soviet Jews, San Francisco) АР, в качестве представителя группы АЛЕФ, известной в Америке под названием «12 from the Soviet Underground» («Двенадцать из советского подполья»), объехал много городов Америки с лекциями и сопровождая передвижную выставку работ художников АЛЕФ.

АР вырос в антирелигиозной атмосфере. Библия, попавшая в руки 16-летнему юноше, в соединении с влиянием глубоко религиозного искусства русских (византийских) икон, в сочетании с искусством Возрождения, под воздействием учений русских религиозных философов — сыграла определяющую роль в последующем творчестве художника. Начиная с 1960-х годов он постоянно прибегает к сюжетам Ветхого и Нового Завета. Изображение Пророков на много лет становится главной темой его творчества.

1980-е годы были насыщены творчеством и богаты событиями внешней жизни: участие в многочисленных выставках Сан-Франциско и США, продажа работ на аукционах, поездки в Европу. Пребывание в Испании породило серию живописных работ, оставило неизгладимый след в памяти художника и ощущение кровного родства со страной Эль Греко. Продолжилось сотрудничество с галереей Майкла Дунева в Сан-Франциско. В то же время идея «товарищества» художников никогда не оставляла АР. Эта тоска по «братству» воплотилась в созданной им в 1992 году группе «Санкт Петербург — Сан-Франциско», состоявшей первоначально из четырёх участников, петербуржцев. Они осознавали себя наследниками привезённых с собой великих традиций и преемниками нового знания, полученного в Сан-Франциско. Их выставки привлекали множество русских и американских зрителей.

1993 год прошёл в подготовке и проведении большой выставки в Москве (Национальный выставочный зал) и Петербурге (Выставочный зал Манеж) . «Автопортрет в виде маски Мордехая» был выбран для пригласительного билета не случайно. АР всегда протестовал, громко и открыто. В России против отсталости и косности преподавания искусства, засилья социалистического реализма и цензуры. В Америке — против коммерческой направленности искусства, его бездуховности и предательства нравственных ценностей. «Когда Мордехай узнал всё, что делалось, разодрал одежды и возложил на себя вретище и пепел; и вышел на середину города, и взывал с воплем великим и горьким» (Ветхий Завет. Книга Эсфирь 4.1).

Глубокое разочарование в идеалах как «несвободного», так и «свободного» мира всё более приводит художника к христианству в жизни и творчестве. Истоки вдохновения для религиозной живописи АР нашёл в мудрости Ветхого и Нового Завета, в живописи и иконах Древней Руси. Поддержку у русских религиозных философов — С. Булгакова, Н. Бердяева, В. Соловьёва и, особенно, Отца Павла Флоренского — священника, энциклопедиста, погибшего в советском концлагере. Ему АР посвятил работу на тему византийской легенды «Краткое Житие Евфросина-Повара».

Последние пять лет своей жизни (1993—1997) АР жил, стремясь к добровольному одиночеству, замкнувшись в себе, своём творчестве, своём мире — строгом мире предназначения и долга. Религиозные работы этих лет, по общему мнению, отмечены магической силой воздействия. «Неверие Фомы», «Троица в тёмных тонах», «Благовещение», серия апостолов, которых художник определяет как иудео-христианских. В 1996 году АР писал: «Я не изобретаю своего искусства … Мои религиозные верования восходят к Ветхому и Новому Завету, к ранним иудео-христианам … Согласно религиозному философу Владимиру Соловьёву, иудаизм завершается в христианстве так же, как христианство заключает в себе иудаизм». В конце концов иудейские и христианские реалии совпали в духовном развитии и творчестве АР.

В 1996 году художник почти не покидал своей мастерской, как бы спеша осуществить как можно больше замыслов. Особое место занимает последняя законченная работа «Анастасис 1», в основе которой лежит апокрифическое Евангелие от Никодима 4-го века. Внутренняя жизнь художника была накалена до предела. Скончался Алек Рапопорт 4 февраля 1997-го года в своей мастерской в Сан-Франциско, за работой, едва успев начать новую «Троицу».

«Тихий гений взволнованного мира … Он — из колыбели и у гроба евро-еврейской культуры, на прекрасных и наивных окраинах которой — Россия и Америка, равнинный Питер и холмистый Сан-Франциско. Он ещё и там, где нас ещё нет и где другие, неведомые нам генерации, будут с удивлением говорить „Он — наш“ … Что ж, мы так и не успели узнать от него секреты потаённой мудрости чистой совести и веры. А теперь будем в картинах искать ответы на не заданные при жизни мудреца вопросы».

Основные персональные выставки

• 1980 — Галерея «Трифалько», Рим, Италия
• 1981 — «Образы Сан-Франциско», Галерея Э. Нахамкина, Нью-Йорк, США
• 1984 — «Образы Сан-Франциско», Университет Стоктон, США
• 1986 — «Образы Сан-Франциско», Галерея М. Дунева, Сан-Франциско, США
• 1988 — «Экуменические работы», Галерея М. Дунева, Сан-Франциско, США
• 1992 — «Россия—Америка», Музей Города, Санкт-Петербург, Россия
• 1993 — «Калифорнийские ветви—Русские корни», Манеж, Петербург, Россия; Национальный Выставочный Зал, Москва, Россия
• 1996 — «Экуменическая живопись», Галерея SOMAR, Сан-Франциско, США
• 1997 — «Последние живописные работы». Мемориальная выставка. Галерея М. Дунева, Сан-Франциско, США; «Ранние рисунки». Мемориальная выставка. Галерея Дж. Кревского «20 ВЕК», Сан-Франциско, США; «Иконы Алека Рапопорта», Международный Институт по изучению Св. Марии, Университет Дэйтон, Охайо, США
• 1998 — «Ангел и Пророк», Центр Искусства и Религии, Вашингтон ДС, США
• 2004 — «Образы Сан-Франциско», Центр Искусств им. С. Дягилева, Санкт-Петербург, Россия
• 2007 — «Алек РАПОПОРТ». Мемориальная выставка. Галерея «Бэлчер», Сан-Франциско, США

Основные коллекции

• Гос. Русский музей, Санкт-Петербург, Россия
• Гос. Третьяковская галерея, Москва, Россия
• Гос. Эрмитаж, Санкт-Петербург, Россия
• Коллекция службы эмиграции и гражданства при американском правительстве, Эллис Айлэнд музей, Нью-Джерси, США
• Личная коллекция Папы Иоанна-Павла II, Ватикан, Италия
• Международный Институт по изучению Св. Марии, Университет Дэйтон, Охайо, США
• Мемориальный музей им. И.Магнеса, Беркли, Калифорния, США
• [www.zimmerlimuseum.rutgers.edu//collections/?state=6 Музей Зиммерли, Университет Ратгерс, Нью-Брунсвик, Нью-Джерси, США]
• Музей изящных искусств Почётного Легиона, Сан-Франциско, США
• Музей искусства Университета Дюк, Дюрхэм, Северная Каролина, США
• Музей Калифорнии, Окланд, Калифорния, США
• Музей нонконформистского искусства, Санкт-Петербург, Россия
• Музей современного искусства, Москва, Россия
• Центр искусств им. Дягилева, Санкт-Петербург, Россия

Библиография

Теоретические и полемические сочинения художника, о нём, о нонконформизме

• Rapoport A. Tradition and Innovation in the Fine Arts. Canadian-American Slavic Studies. Publisher BRILL, Volume 45, Number 2, 2011, P. 183-206 ISSN 0090-8290
• Боулт Дж. Перепутья. Украинский модернизм 1910—1930-е годы. Ж. Наше наследие, No 82, Москва, 2007
• From Gulag to Glasnost: Nonconformist Art from the Soviet Union. The N&N Dodge Collection. Thames and Hudson, New York, 1995
• Нонконформизм остаётся. Алек Рапопорт. ДЕАН, СПб, 2003. ISBN 5-93630-215-6
• Газаневщина. ПРП, СПб, 2004. ISBN 5-901724-09-7
• Андреева Е. Художники «газа-невской культуры». Современный ленинградский авангард. Художник РСФСР, СПб, без пагинации
• Левенгарц В. Глаза и память. Нестор-История, СПб, 2009. С.164-173. ISBN 978-5-98187-400-0
• Гуревич Л. Художники ленинградского андерграунда. Искусство,СПб, СПб, 2007. ISBN 978-5-210-01613-3
• Из Падения в Полёт. Независимое искусство Санкт-Петербурга, вторая половина ХХ века, СПб, 2006. ISBN 5-93630-559-7
• Рапопорт А. «Ленинградский андерграунд в Москве». СПб. «Ленинград, 70-е в лицах и личностях», СПб, без выходных данных
• 12 from the Soviet Underground. Catalogue, Berkeley, CA, 1976
• Creativity Under Duress: From Gulag To Glasnost. Catalogue, Louisville, KY, 1989
• Соловьёва Р., Манусов А. Снова ALEF. Ж. Век, No 2(5), Рига, 1990. C. 49-51.
• Островский Г. «Человек из Сан-Франциско». Вести, No 1465, 25-26/03, Тель-Авив, 1999
• La Nuova Arte Sovietica. La Biennale di Venezia. Marsilio Editori, 1977, 10-0463-8
• Soltes Ori Z. «III. Art, Politics, Literature and Religion», Art and the Holocaust. B’nai B’rith Klutznick National Museum, Washington DC. C. 6-8
• Scharlach B. California Dreamin’, Hadassah, Volume 68, Number 4, December 1986. С. 50
• [www.port-folio.org/2004/part875.htm Бернштейн Б. Рапопортово пространство.] Собрание, No 4, Декабрь, 2006, Москва. C. 58-67. Тоже Параллелошар, No 2, Пушкинская-10, СПб, 2006, C. 59-73.
• Bernstein B. Rapoportian Space. Canadian-American Slavic Studies. Publisher Charles Schlacks, vol.41, No 2, Summer, 2007, California, USA, C. 205—216.
• Alek Rapoport. An Artist’s Journey. Album, Michael Dunev Gallery, San Francisco, 1998. ISBN 0-9661190-0-2
• Dunev M. Art of Conscience: The Paintings of Alek Rapoport. ARTS, Eleven one, 1999, New Brighton, MN, USA, C.36-37
• Юдин E. Санкт-Петербург — Сан-Франциско. Новое Русское Слово, Декабрь 28, 1992, Нью-Йорк
• Лемхин М. Осколки разбитого колосса. Панорама, No 709, Ноябрь 9-14, 1994, Лос-Анджелес
• Барановский В. Из провинции виднее. Новое Русское Слово, Февраль 28, 1995, Нью-Йорк
• Jane R. Russian Artists at OPTS Art. Asian Art News, vol.5, No1, January-February, 1995, San Francisco, CA
• Барановский В. Нонконформизм остаётся …, C.190
• Рапопорт И. Памяти Алека Рапопорта. Ж. Terra Nova, 2/8, Февраль, 2006, Campbell, CA, С. 38-39.
• Alek Rapoport. St.Petersburg — San Francisco. Catalogue, APOLLON, St. Petersburg, 1993
• Левинтов А. Алек Рапопорт и другие. Американская Россия. Москва, Полиграфикс, 1999. ISBN 5-93621-001-4. С. 209—224.

Избранные изобразительные публикации

Образы Сан-Франциско

• San Francisco Opera, Arts Programs, 2003-04 Season, La Boheme, C. V
• Art Now/California: Gallery Guide, West Coast, May 1997, C. 34
• Art of California, Magazine, January 1990, C.68
• Contemporanea International Art Magazine, November 15 — December 20, Vol.II, No.8 58
• Encyclopedia of Living Artists in America, An illustrated guide, Third Edition, 1988, ISSN 0-940899-03-5
• ZYZZYVA, the last word: west coast writers & artists, Magazine , Vol.III, No.3
• Art & Antiques magazine, Nov. 1987, C.37
• ARTnews magazine, New York, Volume 86, Number 6, Summer 1987
• Art Now/California: Gallery Guide, West Coast and Northwest, Summer 1986
• Левинтов А. Отражения. Terra Nova 35-36, Октябрь-Декабрь 2008. C.186-193

Религиозные сюжеты

• Bible Review (BR) magazine: June 2001, volume XVII, number 3, C. 38, April 1999, volume XV, number 2, C. 48, October 1996, volume XII, number 5, C. 10
• The Learning Bible, Contemporary English Version, American Bible Society, 2000, New York. ISBN 1-58516-025-3. C. 1083, 1467
• Dunne Cl. Carl Jung: Wounded Healer of the Soul. Parabola Books, NY, 2000. C.173. ISBN 0-930407-49-0
• National Catholic Reporter magazine, December 24, 1999, C.28 (c участием в выставке «Jesus 2000,»
• The Gallery, Schimmel Center for the Arts, Pace University, NY
• Christianity and the Arts magazine: Images of Christ, Spring 1999, Vol.6, No 2, C. 25
• Modern Liturgy magazine: September 1985, Vol.12, No.6, p. 43, September 1984, Vol.11, No.6, C. 43
• CIVA — Christians in the Visual Arts: «Things to Think On» exhibit catalog, May 4-25, 1997, New Brighton, PA, C. 7. CIVA 1997—1998 Directory, p. 91; CIVA 1995—1996 Directory, C.80
• «Art and Religion: The Many Faces of Faith» exhibit, Balch Institute for Ethnic Studies, Villanova University Art Gallery, PA, July — August 22, 1997, catalog, C. 45, С.107-108 (Kay Z.Myers, стихотворное посвящение к выставленной картине АР «Judeo-Christian Apostles Simon-Peter & Saul-Paul»
• EKPHRASIS exhibit, Visual Arts Gallery, Adirondack College, Queensbury, NY, March 12 — April 16, 2009, catalog, C.50, C.51 (Kathleen McCoy, стихотворное посвящение к выставленной картине АР «Ангел Отверзает Очи и Уста Пророку»
• Cornerstone magazine, Volume 29, Issue 120, cover illustration
• Old Voices — New Faces. (Soviet) Jewish Artists from the 1920’s-1990’s. B’nai B’rith Klutznick National Jewish Museum, Washington DC, 1992, cover illustration
• The B’nai B’rith International Jewish Monthly magazine, April 1992, C. 41
• Jewish Themes: Northern California Artists. Judah L. Magnes Museum, Berkeley, January 25 — April 26, 1987. Exhibit catalog. C. 30

Ссылки

• [www.alekrapoport.com/index.html Официальная мемориальная страница Алека Рапорта]

Отрывок, характеризующий Рапопорт, Алек

Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.