Расизм в Израиле

Расизм в Израиле — проявление расизма представителями одних частей населения Израиля по отношению к представителям других рас.

Основные конституционные принципы Израиля

Право еврейского народа на своё национальное государство получило международное признание в Декларации Бальфура, в мандате, полученном Британией от Лиги Наций, и в других документах.

Статус Израиля как «еврейского и демократического государства» был закреплён в Декларации независимости Израиля, в судебных постановлениях и с 1992 года в Основном законе о достоинстве и свободе человека. Как еврейское государство Израиль предоставляет всем евреям право иммиграции, установленное в Законе о возвращении. Являясь демократическим государством, Израиль в соответствии с Основным законом о достоинстве и свободе человека стремится «защитить жизнь, физическую неприкосновенность и достоинство каждого человека независимо от расы, этнического происхождения, пола или вероисповедания».

Некоторые организации пытаются оспаривать основные конституционные принципы Израиля. Например, центр «Моссауа», финансируемый Новым израильским фондом и Европейским союзом, выступает против статуса Израиля как «еврейского и демократического государства» и хочет отменить Закон о возвращении. Согласно организации NGO Monitor, центр «Моссауа» ставит своей целью делегитимизировать Израиль посредством огульных обвинений (blanket charges) в расизме и при этом игнорирует или приуменьшает те меры, которые предпринимает Израиль для борьбы с терроризмом.

О существовании расизма в Израиле

Расизм в Израиле чаще всего наблюдается между арабами и евреями Израиля. Несмотря на то, что законодательство Израиля запрещает дискриминацию по расовым, религиозным и политическим взглядам (ссылка), отмечается, что в Израиле довольно велико число «расистских инцидентов», причём объектами расизма и дискриминации являются не только арабы, но также иностранные рабочие, беженцы из Африки, и даже евреи, приезжающие из других стран, в том числе России, Эфиопии, а также различные религиозные общины.

Согласно социологическому опросу, проведённому профессором Хайфского университета Сами Смуха (Sammy Smooha), в израильском обществе нарастает как радикализация израильских арабов, так и чувство отчуждения израильских евреев от арабов.

Американский юрист Алан Дершовиц приводит доказательства того, что дискриминации в Израиле меньше, чем в любом другом ближневосточном государстве, и того, что в области соблюдения прав человека Израиль входит в число лучших стран. Он приходит к выводу:

… в Израиле существуют механизмы, помогающие улучшить состояние гражданских свобод и соблюдения прав человека. Таких механизмов нет в других ближневосточных или мусульманских странах. Даже если сравнить с европейскими странами, уровень соблюдения прав человека в Израиле весьма высок.

В 1975 году Генеральная ассамблея ООН приняла резолюцию, в которой ставила Израиль в один ряд с практикующими апартеид странами и называла сионизм формой расизма и расовой дискриминации, но в 1991 году эта резолюция была отменена.

В 2001 г. на проходящей в Дурбане (ЮАР) Конференции ООН против расизма представители нескольких тысяч неправительственных организаций обвинили Израиль в преступлениях против арабов Палестины, геноциде, апартеиде, этнических чистках. Сама конференция и её проведение были подвергнуты критике, такие организации как Human Rights Watch, Amnesty International, «Lawyers Committee for Human Rights» и другие, не поддержали её решения в отношении Израиля и евреев в целом, а профессор Ирвин Котлер назвал её «расистской конференцией против евреев».

В том же году центр «Адва» представил удручающую картину социальной разобщённости во всех областях израильской жизни: между ашкеназской и восточной общинами, евреями и арабами, мужчинами и женщинами. Однако центр не объясняет разрыв в доходах между разными слоями населения расизмом, разницей в уровне образования или какой-либо иной причиной.

В 2009 г. Госдепартамент США обвинил Израиль в в дискриминации неевреев и неортодоксальных течений иудаизма, а в 2010 г. — в религиозном диктате и продолжающейся дискриминации неевреев и представителей неортодоксальных течений иудаизма.

Расизм по отношению к арабам

Несмотря на то, что арабы, являясь гражданами Израиля и по закону обладая теми же правами, что и граждане-евреи, согласно арабскому центру «Адала», они испытывают ряд сложностей из-за своего происхождения, например, при поступлении в высшие учебные заведения и при регистрации культурных организаций.

Отношения граждан-евреев к арабским гражданам характеризуется подозрительностью и недоверием. Согласно опросу, проведённому израильской организацией Geocartographia для Центра по борьбе с расизмом, об отношении израильских евреев к арабским согражданам, широко распространены расистские взгляды. В частности, более двух третей евреев не желает жить в одном доме с арабами, почти 50 % не хочет пускать арабов к себе домой, а 41 % опрошенных не хотели бы посещать с арабами одни и те же развлекательные заведения.

Аналогичный опрос на тему «Восприятие „другого“ среди еврейской и арабской молодёжи в Израиле», проведённый среди израильских школьников, показал, что еврейские школьники более неприязненно относятся к арабским, нежели арабские — к еврейским. Доктор Хагай Куперминц из Хайфского университета, организовавший этот опрос вместе с доктором Игалем Розеном и Рабией Хасайси, прокомментировал это следующим образом:

В результате проведенного исследования мы обнаружили, что в мышлении еврейских школьников преобладают более глубокие стереотипы, в сравнении с арабскими учениками

Центр «Мосава» по защите гражданских прав арабского населения Израиля утверждает, что в Израиле усиливаются антиарабские настроения, а власти Израиля никаких мер по этому поводу не предпринимают.

Арабам труднее занимать государственные должности, наблюдается также дискриминация арабов и со стороны судебной системы Израиля. Израиль обвиняется также в создании сложностей при браках граждан Израиля с палестинцами: формально брак разрешён, но палестинский супруг или супруга не имеет права проживать на территории Израиля, равно как и дети от такого брака старше 12 лет. Арабы нечасто появляются в средствах массовой информации в «положительном» образе, и ещё реже — в роли ведущих и комментаторов, что создаёт тенденциозное отношение к ним со стороны израильских евреев. Заметно различаются и системы образования: арабские школьники должны изучать иудаизм, иврит и еврейскую литературу, в то время как еврейские школьники изучать арабские язык и культуру не обязаны. Арабские школы хуже снабжаются учебными материалами, в силу чего в израильских ВУЗах число студентов-арабов значительно меньше числа студентов-евреев, а количество преподавателей-арабов — незначительное меньшинство. Наблюдается дискриминация арабов в вопросах службы в армии и трудоустройства.

Озабоченность проблемами дискриминации арабов выражается как на высшем уровне власти в Израиле, так и на международном уровне.

Согласно опросу, проведенному в 2008 году социологической службой «Паланс» по заказу телеканала Кнессета о допустимости выселения израильских арабов в палестинское государство, в дискриминации арабов уверены 43 % израильтян, но более 50 % считают, что никакой дискриминации арабов нет. Одновременно 75% израильтян выступали за идею частичного и полного переселения израильских арабов в палестинское государство. Факт проведения такого опроса вызвал обвинения в расизме со стороны некоторых депутатов..

Расизм по отношению к евреям

Израильские евреи также испытывают проявления расизма по отношению к себе. Опрос в израильском обществе показал, что 30 % израильских арабов хотели бы исчезновения Израиля, а 38 % не верят в существование Холокоста. Профессор Алан Дершовиц пишет об отношении израильских арабов к евреям и их расистских атаках:

Они [атаки] ориентированы на каждого еврея, независимо от его или её отдельных политических взглядов… Это расизм в чистом виде^{[неавторитетный источник? 2991 день]}

Однако, в некоторых случаях, эти атаки затрагивают также арабов.

Расизм между еврейскими этническими группами

В настоящее время в Израиле проживают несколько этнических групп евреев. Это ашкеназы, сефарды, арабские евреи, эфиопские евреи и др. Между ними также нет единства. В частности, в прессе описывались скандалы, когда дети сефардов подвергались дискриминации в религиозных школах, где учатся дети ашкеназов, а также другие случаи проявления нетерпимости.

Определённая неприязнь со стороны израильских евреев наблюдается к репатриантам из бывшего СССР, где их считают чужаками и называют «русскими». По данным социологического опроса, проведенного профессором Э. Лешемом для международной еврейской организации «Джойнт», 25 % израильтян-выходцев из России сталкивались с дискриминацией, и чаще всего при трудоустройстве в госструктуры, а их дети подвергались дискриминации в школе со стороны учителей (40 % опрошенных) и насилию со стороны неговорящих по-русски школьников (31 % опрошенных).

Некоторые сложности испытывают репатрианты из Эфиопии, в частности, в вопросах образования.

Госдепартамент США также выражает озабоченность тем, что в Израиле наблюдается нарастание религиозности в ущерб светскости, а также избирательное государственное финансирование ортодоксальных и ультра-ортодоксальных организаций и институтов в ущерб остальным, ущемление права на брак, свободу ритуалов, достоинства женщин, ущемление прав репатриантов, прав нееврейских общин. Ортодоксальные евреи также настаивают на раздельном обучении детей евреев-ашкеназов и детей евреев — выходцев с Ближнего востока и с севера Африки, хотя это признано Верховным судом Израиля незаконным.

Расизм по отношению к эфиопским евреям

В течение многих лет власти Израиля подозревались в государственном расизме по отношению к эфиопским иммигранткам (фалаша). В начале 2013 года Минздрав Израиля впервые признал обвинения о введении «чёрным еврейкам» гормональных контрацептивов «Depo-Provera» (Депо-Провера) без их согласия. Не исключено, что падение рождаемости в эфиопской общине Израиля приблизительно на 50 процентов за последние десять лет связано с насильственной контрацепцией. По данным «Ассоциации гражданских прав в Израиле» (АГПИ) в 2008 году «Depo Provera» был введен около 5 тыс. женщин, более половины из них приехали из Эфиопии. Адвокат Шарона Элиягу-Хай в письме генеральному директору израильского министерства здравоохранения, профессору Рони Гамзу написала, что «полученные данные свидетельствуют о деспотичном, высокомерном и расистском отношении, которое ограничивает свободу эфиопских иммигрантов путём контрацепции, что они с медицинской точки зрения должны решать для себя сами».

Расизм по отношению к русским (русскоязычным) жителям Израиля

В последнее время проблемы расизма по отношению к выходцам из бывшего Союза стали настолько актуальны, что на 3-й Ашдодской конференции этому вопросу была посвящена специальная дискуссия. По сообщениям израильской прессы наиболее сильно расизм проявляется в школах Беэр-Шевы.

В ответ на это, в 1999 году было создано молодёжное движение «Русские пантеры против расизма».

На известном израильском портале «ynet» была опубликована статья «Oscar-winners fight deportation». Из неё и из обсуждения статьи видно проявление расизма по отношению к русскоязычной общине

«Чёрные евреи»

«Чёрные евреи» — этническая группа афроамериканцев США, отождествляющих себя с евреями. Тем не менее, израильские евреи не принимают их в свою общность, и чёрные евреи не отождествляют себя с ними.

Небольшая группа в 300 человек из общины афроамериканцев США прибыла в Израиль в 1969 г. Однако Правительство Израиля не признало «черных евреев» евреями. Им было отказано в праве получить израильское гражданство на основании закона о возвращении. Некоторые представители этой общины в 1970-80-х гг. участвовали в антиизраильских акциях и даже провозгласили себя настоящими евреями, а «белых евреев» назвали самозванцами. В силу этого, в 1984 году МВД Израиля выдворило большую часть «черных евреев» обратно в США. В настоящее время «чёрные евреи» инкорпорировались в общину Израиля

Борьба с расизмом

Проявления дискриминации осуждаются на высшем государственном уровне. На высшем уровне также принимаются меры по уменьшению противоречий. В частности, это отказ от приоритетного финансирования только еврейских школ. Кнессет призвал к борьбе с проявлениями расизма в русскоязычной прессе Израиля. Левые палестинские и израильские партии подписали совместное заявление в поддержку израильской борьбы за социальную справедливость и потребовали единства в борьбе против оккупации и расизма.

В Израиле возникли гражданские инициативные программы, финансируемые на частные средства. Цель этих инициатив — интеграция и сотрудничество между евреями и арабами. К таким организациям относятся, например, «Тааюш» (Арабско-Еврейское Сотрудничество), «Реут-Садака» («Дружба», молодёжное арабско-еврейское движение). Существуют поселки совместного арабо-еврейского проживания (Неве-Шалом/Уахат-эль-Салам), а также двуязычные арабско-еврейские школы.

См. также

• Сионизм
• Обвинения Израиля в апартеиде

Ссылки

• А. Эльман. [cursorinfo.co.il/blogs/Elman/vse-na-borbu-s-rasizmom-/ Все на борьбу с расизмом!]

Отрывок, характеризующий Расизм в Израиле

– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.