Раскадровка

Раскадровка — последовательность рисунков, служащая вспомогательным средством при создании фильмов, мультфильмов или рекламных роликов.

Раскадровка — это очень длительный и сложный процесс. Она создаёт предварительную визуализацию кадров. История раскадровки берёт своё начало в эпоху немого кино.

Форма раскадровки, которая широко известна сегодня, была разработана в студии Walt Disney в начале 1930-х годов. В биографии своего отца, Уолта Диснея, Диана Дисней Миллер объясняет, что первая полная раскадровка была создана в 1933 году. Первая раскадровка появилась из комиксов в 1920-х годах для иллюстрации концепций короткометражных мультфильмов, таких как «Безумный самолёт» и «Пароходик Вилли». В течение нескольких лет эта идея распространилась по студиям.

По словам Кристофера Финча, идея нарисовать сцены на отдельных листах бумаги и закрепить их на доске пришла аниматору Уэббу Смиту. Фильм «Унесённые ветром» (1939) был весь раскадрован, что само по себе являлось новшеством, в процессе создания фильма. Раскадровка стала популярной в игровых фильмах. В начале 1940 года вырос спрос на раскадровки, так как студии и режиссёры хотели видеть предварительную визуализацию фильмов.

Распространённым заблуждением является то, что раскадровки не используются в театре. Режиссёр Константин Станиславский разработал раскадровку спектаклей в своих подробных планах производства для Московского Художественного театра (в качестве примера можно привести «Чайку» Чехова, 1898).

См. также

• Спрайт

Ссылки

• [webmascon.com/topics/development/22a.storyboarding.asp Методика создания сторибордов]
• [www.osetrovka.ru/?content=6&i=1 Раскадровка к кино «9 рота»]
• [www.osetrovka.ru/?content=25 Раскадровка к кино «Водитель для Веры»]
• [www.kinocafe.ru/blog/?id=91 Статья о раскадровках на сайте студии «КиноКафе»]
• [snimifilm.com/almanakh/predproizvodstvo/podgotovka-vvedenie/raskadrovka Статья о раскадровке — «Сними Фильм!»]

Отрывок, характеризующий Раскадровка

«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.