Раскрашенные лица
Поделись знанием:
К:Фильмы 1988 года
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
| Раскрашенные лица | |
| кант. трад. 七小福, йель: Cat1 siu2 fuk1 англ. Painted Faces | |
 Мастер Ю прощается с учениками | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
100 мин[1] |
| Сборы |
14,73 млн $HK |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Раскрашенные лица» (кант. трад. 七小福, йель: Cat1 siu2 fuk1, пиньинь: Qī xiǎo fú, буквально: «Семеро везунчиков», англ. Painted Faces) — гонконгский драматический биографический фильм Алекса Ло[en]. Фильм рассказывает о Школе Пекинской Оперы, основанной Мастером Ю[en], о нём самом и его учениках, среди которых были такие будущие звезды гонконгского кинематографа как Джеки Чан, Саммо Хун, Юэнь Бяо и другие.
Содержание
Сюжет
Действие фильма разворачивается в 60-х годах двадцатого века. Мастер Ю обучает своих учеников искусству Пекинской оперы для выступления на сцене. Фильм начинается с того, что в школу зачисляется новый ученик по имени Чан Кунсан (в будущем ставший звездой гонконгского кинематографа Джеки Чаном). Все дни он, как и его новые друзья-братья по оперному искусству, проводят в тренировках, часами стоят на руках, обучаются акробатике, а также актерскому мастерству и пению.
В новую актерскую труппу для выступлений мастер Ю отбирает 7 лучших учеников, среди которых оказыкаются Кунсан (получивший прозвище «Носатый»), Саммо и Юэнь Бяо. Первое ихвыступление проходит неудачно; всё представление они буквально спотыкались на ровном месте, а Юэнь Бяо так и вообще уснул, пропустив свой выход на сцену. В наказание Мастер Ю лишил своих учеников ужина, а позже выпорол их, поймав их пробирающимися ночью на кухню. Прошло несколько лет, мальчики подросли, и теперь их выступления проходят успешно.
В какой-то момент популярность пекинской оперы падает, и мастеру Ю приходится закрыть школу. Перед прощанием ученики говорят своему мастеру, что решили работать на киностудии и посвятить этому делу всю свою жизнь, как когда-то мастер Ю отдал всю свою жизнь Пекинской опере.
В ролях
- Саммо Хун — Мастер Ю Чимъюэнь[en]
- Чжэн Пэйпэй — Чин
- Сиу Минфуй — Чань Кунсан/Носатый (в детстве)
- Чён Маньлун — Чань Кунсан (подросток)
- Чун Камъям — Саммо (подросток)
- Вон Кимвай — Юэнь Бяо (подросток)
- Лам Чинъин[en] — Ва
Неточности
Фильм имеет ряд неточностей и ошибок по сравнению с реальными событиями:
- Джеки Чана в школу Пекинской оперы на самом деле привел отец, а не мать, как в фильме. Мало того, в реальности мать Джеки Чана сначала была против зачисления сына в школу, наслышавшись о «жестоких» методах Мастера Ю.
- В фильме Джеки Чан начинает учиться в школе Пекинской оперы в возрасте 9 лет, в реальной жизни — в 6 лет.
- В школе всем ученикам давали новые имена, производные от имени учителя и содержащие его последний слог. Джеки Чана тогда звали Юэнь Ло, Саммо Хуна — Юэнь Лунг. Мальчику по имени Ся Линчжэн дали имя Юэнь Бяо, которое он впоследствии единственный из «трёх братьев» оставил в качестве творческого псевдонима. В фильме ученикам не выдают новых имен, хотя сам мастер Ю иногда обращается к ним по прозвищам, например «Носатый» («англ. BigNose») или Саммо. Стоит также заметить, что своё прозвище Саммо Хун получил не в оперной школе, а когда уже стал работать на кинокомпании Golden Harvest.
- В фильме Саммо в какой-то момент не выдерживает побоев от своего учителя и сбегает из школы, но через несколько дней, узнав что школу скоро закроют, возвращается обратно. Джеки Чан в своей автобиографической книге "Я - Джеки Чан" писал, что на самом деле из школы сбежал ученик по имени Юэнь Тин, который выполнял обязанности Старшего Брата. Назад в школу Юэнь Тин не вернулся и его дальнейшую судьбу никто не знает. После этого обязанности Старшего Брата перешли Юэнь Луну, то есть будущему Саммо Хуну. Саммо Хун впоследствии ушёл из школы после того как получил сильную травму ноги [2].
Премьеры
- 16 сентября 1988 — международный кинофестиваль в Торонто (Канада).
- 10 ноября 1988 — премьера в Гонконге.
- 12 октября 1990 — премьера в Швеции.
- 22 февраля 1992 — премьера в Японии.
Награды и номинации кинофестивалей
35-й Азиатско-тихоокеанский кинофестиваль (1988)
- Приз за лучшую мужскую роль — Саммо Хун
27-й Тайбэйский кинофестиваль Golden Horse (1988)[3]
- Приз за лучший художественный фильм — режиссёр Алекс Ло, продюсеры Леонард Хо, Мона Фон
- Приз за лучший сценарий — Алекс Ло, Мэйбл Чён
- Приз за лучшую операторскую работу — Дэвид Чун
- Приз за лучший монтаж — Ю Тунь, Кхуон Чилён
- Приз за лучшую музыку к фильму — Лоуэлл Ло
- Приз за лучшие звуковые эффекты — Shaw Bros. Recording Studio, Golden Studios Ltd.
- Номинация в категории «Лучшая мужская роль» (Саммо Хун)
- Номинация в категории «Лучшая мужская роль второго плана» (Лам Чинъин[zh])
25-й Международный кинофестиваль в Чикаго (1989)
- «Серебряный Хьюго» за лучший дебютный художественный фильм
8-я церемония награждения Hong Kong Film Awards (1989)
- Приз за лучшую мужскую роль — Саммо Хун
- Приз за лучшую операторскую работу — Дэвид Чун
- Номинация в категории «Лучший фильм» (Леонард Хо, Мона Фон)
- Номинация в категории «Лучшая режиссура» (Алекс Ло)
- Номинация в категории «Лучший сценарий» (Алекс Ло, Мэйбл Чён)
- Номинация в категории «Лучшая арт-режиссура» (Янк Вон)
- Номинация в категории «Лучшая музыка к фильму» (Лоуэлл Ло)
- Номинация в категории «Лучший монтаж» (Ю Тунь, Кхуон Чилён)
Кроме того, фильм был выдвинут от Гонконга на «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке, однако не вошёл в «шорт-лист» номинации.
Интересные факты
- Мастер Ю когда-то обучал искусству пекинской оперы Саммо Хуна — знаменитого гонконгского актера и режиссёра, собственно фильм и повествует о годах обучения Пекинской оперы таких звезд гонконгского кинематографа как Джеки Чан, Саммо Хун, Юэнь Бяо и других. Интересно также то, что сам Саммо Хун играет в фильме самого Мастера Ю.
Напишите отзыв о статье "Раскрашенные лица"
Примечания
- ↑ [ipac.hkfa.lcsd.gov.hk/ipac20/ipac.jsp?profile=hkfa&uri=full=3100024@!54656@!0&ri=3&aspect=basic_search&menu=search&staffonly=&term=Painted+faces&index=FILMBRP Профиль фильма] (англ.) (кит.) в базе Гонконгского Киноархива при Департаменте культуры и отдыха правительства Гонконга.
- ↑ [knigosite.ru/library/read/13878 Автобиография Джеки Чана] ...И все же я не мог уснуть. Не знаю, что было тому причиной - боль в челюсти или синяки на ягодицах, - но, сколько я ни ворочался, мне никак не удавалось удобно устроиться. И тут я услышал какой-то шум - не привычные громовые раскаты храпа Юань Луна и не возню спящих тел. Я открыл глаза и ждал, пока они привыкнут к темноте. Кто-то ходил по комнате.Это был Юань Тин. И на плече у него была сумка. - Эй! - прошептал я и резко сел. Он обернулся и увидел в призрачном, отраженном лунном свете мой силуэт. Мы несколько мгновений смотрели друг на друга, и каждый ждал, пока другой заговорит. Юань Тин поднес палец к губам, попросив меня хранить молчание, а затем осторожно открыл дверь в коридор и исчез. Я был ошеломлен. Самый Старший Брат убегал. Большую часть ночи я провел без сна, гадая о том, какой сюрприз принесет утро. Ответ подсказывало тошнотворное ощущение в животе: ничего хорошего.
- ↑ [www.goldenhorse.org.tw/ui/index.php?class=ghac&func=archive&search_regist_year=1988&nwlist_type=award Номинации и призы 27-го награждения Golden Horse] (англ.) (кит.) на официальном сайте кинофестиваля.
Ссылки
- [www.kinopoisk.ru/film/37150/ Страница фильма на сайте КиноПоиск]
- [www.imdb.com/title/tt0095937/ Страница фильма на сайте IMDB]
Отрывок, характеризующий Раскрашенные лица
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
