Расовые классификации
Поделись знанием:
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
Расовые классификации группируют человеческое население согласно расовым типам индивидуумов или внешним чертам, свойственным популяциям. Они отличаются по принципам построения и использованным данным, включенным группам и положенным в основу признакам.
Вплоть до современности в антропологической литературе значительное место заняли попытки построить всё более и более полную и объективную классификацию человеческих рас. В основном они базировались на морфологии. До сих пор активно дебатируется проблема числа основных рас[1].
Содержание
- 1 Варианты классификаций
- 2 Классификации древности
- 3 Первые научные расовые классификации (XVII—XVIII веков)
- 4 Расовые классификации XIX века
- 4.1 Классификация Ж. Кювье
- 4.2 Классификация Ж. Вирея
- 4.3 Классификация Л. Демулена
- 4.4 Классификация Ж. де Сен-Венсана
- 4.5 Классификация А. Дюмериля
- 4.6 Классификация И. Каупа
- 4.7 Классификация Дж. Причарда
- 4.8 Классификация А. Ретциуса
- 4.9 Классификация С. Мортона
- 4.10 Классификация И. Сент-Илера
- 4.11 Классификация Т. Гексли
- 4.12 Классификация В. Флауэра
- 4.13 Классификация П. Топинара
- 4.14 Классификация Ж. де Катрфажа
- 4.15 Классификация Э. Геккеля и Ф. Мюллера
- 5 Расовые классификации XX века
- 6 Критика
- 7 Примечания
- 8 Литература
- 9 Ссылки
Варианты классификаций
Практически во всех схемах расовых классификаций обязательно выделяются как минимум три общие группы (три большие расы): монголоиды, негроиды и европеоиды, хотя названия этих групп могут меняться.
Так, монголоидов иногда называют азиатской или азиатско-американской расой, негроидную — экваториальной или австрало-негроидной, европеоидную — кавказоидной или евразийской. Иногда в качестве больших рас выделяются также австралоиды, американоиды (индейцы), койсаноиды (бушмены и готтентоты), реже — океаноиды (полинезийцы), курильская раса (айны) и лапоноиды (лопари, или саамы).
Классификации древности
Судя по различным историческим источникам, люди давно обратили внимание на существование территориальных различий во внешнем облике. В Библии выделяются три расы, происходящие от сыновей Ноя - Сима (желтокожие), Хама (чернокожие), Иафета (белокожие). Схожие представления были у египтян, которые в середине 3 тысячелетия до н. э. использовали четыре цвета при изображении людей разного происхождения: красный — для египтян, жёлтый — для народов востока, белый — для народов севера, чёрный — для южных народов. Для многих народов основным разграничительным морфологическим признаком является пигментация, и в первую очередь цвет кожи[2].
Первые научные расовые классификации (XVII—XVIII веков)
Автором первой расовой классификации следует считать Франсуа Бернье (1684 г.), различавшего четыре человеческие расы:
- «первая раса»: европейцы, североафриканцы, переднеазиаты, индусы, американские индейцы;
- «вторая раса»: африканские негры;
- «третья раса»: восточные азиаты;
- «четвёртая раса»: лопари [3][4].
Шведский естествоиспытатель Карл Линней в 1746 г. создает первую расовую классификацию, основанную на психосоматических и физиологических признаках:
- Americanus — американец. Рыжеволос, холерик, держится прямо, упорен, самодоволен, подчиняется традиции.
- Europaeus — европеец. Блондин, сангвиник, мускулист, подвижен, остроумен, изобретателен, подчиняется закону.
- Asiaticus — азиат. Желтолиц, меланхолик, гибок, жесток, скуп, любит роскошь, одевается в широкие одежды, подчиняется мнению общества.
- Africanus или Afer — африканец. Черного цвета, флегматик, вялого телосложения, хитер, равнодушен, малоподвижен, умаслен жирами, подчиняется произволу[5][6].
Французский натуралист Ж.-Л. де Бюффон, возражая Линнею, выделил (1749) шесть рас:
- европейская раса;
- татарская или монгольская раса;
- эфиопская раса;
- американская раса;
- лапландская или полярная раса;
- южноазиатская раса[3][7].
Немецкий философ И. Кант выделил четыре расы[8]:
- белую,
- чёрную,
- гуннскую (мунгальскую или калмыцкую, к которой он причислил и американцев),
- индийскую или индостанскую.
Немецкий учёный Иоганн-Фридрих Блуменбах в 1776 г. выделил пять человеческих рас, уже привлекая краниологические характеристики[9]:
- кавказская раса (европейцы, исключая лопарей);
- монгольская раса (азиаты);
- африканская раса;
- американская раса;
- малайская раса (индонезийцы, австралийцы и полинезийцы)[10].
Расовые классификации XIX века
В XIX в. расовые классификации усложнялись и дополнялись. В пределах больших рас стали выделяться малые, но признаками такого выделения в системах XIX в. зачастую служили черты культуры и язык[9].
Классификация Ж. Кювье
Знаменитый французский естествоиспытатель и натуралист Жорж Кювье (1800 г.) разделял людей на три расы по цвету кожи и некоторым другим признакам:
- кавказская раса;
- монгольская раса;
- эфиопская раса[11].
Классификация Ж. Вирея
Французский учёный Жюльен-Жозеф Вирей в начале XIX в. разделил человечество на две большие группы, которые потом делятся на племена[11]:
- белая раса
- белое племя
- смугловатое племя
- медно-красное племя
- чёрная раса
- тёмно-смуглое племя (индийцы и малайцы)
- чёрное племя (негры и кафры)
- смугло-чёрное племя (готтентоты и папуасы)
Классификация Л. Демулена
Французский физиолог Луи-Антуан Демулен в 1825 г. предложил классификацию человеческого рода на одиннадцать видов[11]:
- кельто-скифо-арабы;
- монголы;
- эфиопы;
- восточные африканцы;
- южные африканцы;
- малайцы или океанийцы;
- лапландцы;
- негры океанийские;
- австралийцы;
- коломбийцы;
- американцы.
В следующем году он довёл число видов до шестнадцати[12].
Классификация Ж. де Сен-Венсана
Французский учёный Жан-Батист Бори де Сен-Венсан в своем сочинении 1827 г. выделял 15 разновидностей человеческого рода[11]:
- Иафетская, подразделена на 4 племени;
- Арабская, подразделена на 2 племени;
- Индийская;
- Скифская;
- Китайская;
- Гиперборейская;
- Нептунийская (малайская), подразделена на 3 племени;
- Австралийская;
- Коломбийская;
- Американская;
- Патагонская;
- Эфиопская;
- Кафрская;
- Меланийская;
- Готтентотская.
Классификация А. Дюмериля
Французский зоолог Андре-Мари Дюмериль в своей книге [books.google.ru/books?id=YxsAAAAAQAAJ Elemens des sciences naturelles] (1830) делит человечество на пять рас[11]:
- кавказскую, или арабо-европейскую;
- гиперборейскую;
- монгольскую;
- негрскую;
- американскую.
Классификация И. Каупа
Немецкий зоолог Иоганн Кауп в работе [books.google.ru/books?id=wkc-AAAAIAAJ Das Thierreich in seinen Hauptformen] (1835) делил человечество на 15 рас. Из них 5 считаются коренными, а остальные производными[11]:
- кавказец (Homo Iapeticus) — производные индеец (Homo Indicus), араб (Homo Arabicus);
- монгол (Homo Scythicus) — производные китаец (Homo Sinicus), лапландец (Homo Hiperboreus);
- малаец (Homo Neptunians) — производные новоголландец (Homo Australaticus), малаец (Homo Melaninus);
- североамериканец (Homo Colombicus) — производные американец (Homo Americanus), патагонец (Homo Patagonicus);
- негр (Homo Aethiopicus) — производные кафр (Homo Caffer), готтентот (Homo Hottentotus).
Классификация Дж. Причарда
Английский психиатр и этнограф Дж. Причард в сочинении 1843 г. «Естественная история человека» (Natural History of Man) выделил семь главных рас[13]:
- индо-атлантическая раса;
- туранская раса;
- американская раса (кроме эскимосов);
- готтентоты;
- негры;
- негритосы (папуасы);
- Alfurus — племена Австралии и австралийских островов.
Классификация А. Ретциуса
Шведский анатом А. Ретциус ввёл в антропологию термин «черепной указатель», и его четыре расы (1844 г.) различались по сочетанию степени выступания лица и головному указателю[14]. Это были долихоцефалы и брахицефалы, которые, в свою очередь, подразделялись на прогнатных и ортогнатных[15].
Классификация С. Мортона
Американский учёный Сэмюэль Дж. Мортон полагал, что существуют пять рас: кавказская, монгольская, малайская, американская и негритянская[16]. Каждую расу он делил на семьи, всего получив 22 семьи[17].
Классификация И. Сент-Илера
В 1861 г. французский биолог И. Жоффруа Сент-Илер представил четырехрасовую схему: к трём расам Кювье он добавил готтентотскую, а в их составе выделил 11 малых рас (сам он называл большие расы «типами», а малые расы — собственно «расами»[18]):
- кавказская раса;
- кавказская раса;
- аллеганская (краснокожие индейцы) раса;
- монгольская раса;
- эфиопская раса;
- кафирская раса;
- эфиопская раса;
- негритянская раса;
- меланезийская раса;
- готтентотская раса[19].
Классификация Т. Гексли
К пятичленной схеме приходит английский зоолог и анатом Т. Гексли (1870), разделивший европейскую группу на две: светло- и темнопигментированную (ксантохроев и меланохроев); наряду с меланодермным (чернокожим) и лейкодермным (желтокожим) самостоятельное положение в системе рас отведено австралийскому типу[20]:
- негроиды:
- бушменская раса;
- негрская раса;
- папуасская раса;
- австралоиды:
- австралийская раса;
- дравидская раса;
- эфиопская (хамитская) раса;
- монголоиды:
- монгольская раса;
- полинезийская раса;
- американская раса;
- эскимосская раса;
- малайская раса;
- ксантохроиды:
- ксантохроиды Северной Европы;
- меланохроиды:
- меланохроиды Южной Европы;
- меланохроиды Азии[21].
Классификация В. Флауэра
Английский анатом В. Флауэр в 1885 г. предложил свою классификацию[22]:
- негроидная (чёрная) раса
- африканцы (негры)
- готтентоты и бушмены
- меланезийцы, а также австралийцы
- негритосы
- монгольская (жёлтая) раса
- эскимосы
- монголы Центральной и Северной Азии
- полинезийцы
- американские индейцы
- кавказская (белая) раса
- европейцы
- египтяне (древние и современные)
- аборигены Индии
- айны
- ведды (Цейлон)
Классификация П. Топинара
Французский антрополог П. Топинар (1885 г.) выделял три большие расы по пигментации, но определял дополнительно к пигментации ширину носа:
- светлокожая, узконосая раса (европеоидная);
- желтокожая, среднешироконосая раса (монголоидная);
- чернокожая, широконосая раса (негроидная)[20].
Он также выделил 19 малых рас[21]:
- белые лепторинные расы
- англо-скандинавы
- финны западного типа
- средиземноморцы
- семито-египтяне
- лапоно-лигурийцы
- кельто-славяне
- жёлтые мезоринные расы
- эскимосы
- теуельчи
- полинезийцы
- краснокожие индейцы
- жёлтые народы Азии (включая финнов второго типа)
- гуарани (южноамериканцы, за исключением теуельчей)
- перуанцы
- чёрные платиринные расы
- австралийцы
- бушмены
- меланезийцы
- негры
- тасманийцы
- негритосы
Классификация Ж. де Катрфажа
Французский антрополог и зоолог Ж. де Катрфаж (1893) классифицифровал человечество следующим образом[21]:
- негритянский ствол
- индо-меланезийская ветвь
- австралийская ветвь
- африканская ветвь
- жёлтый ствол
- сибирская ветвь
- тибетская ветвь
- индокитайская ветвь
- американская (эскимосо-бразильская) ветвь
- белый ствол
- аллофильская ветвь (айны, кавказцы, индонезийцы и т. п.)
- финская ветвь
- семитская ветвь
- арийская ветвь
- смешанные расы
- океанийская (японцы, полинезийцы, малайцы)
- американская (индейцы Северной, Центральной и Южной Америки).
Классификация Э. Геккеля и Ф. Мюллера
Э. Геккель и Ф. Мюллер положили в основу классификации рас форму волос. Они выделили четыре группы (1900):
- пучковолосые (лофокомы)
- папуасы
- готтентоты
- шерстистоволосые (эриокомы)
- кафиры
- негры
- прямоволосые (эуплокомы)
- австралийцы
- малайцы
- монголы
- арктические народы
- волнистоволосые (эуплокомы)
- дравиды
- эфиопы
- средиземноморцы (арийцы)[21]
Расовые классификации XX века
Типологические классификации
Классификация К. Штраца
Голландский путешественник и антрополог К. Штрац в начале XX в. положил в основу классификации рас новый принцип — степень морфологической дифференцированности отличительных признаков. Древние типы Штрац назвал «протоморфными», современные — «архиморфными», переходные — «метаморфными»:
- протоморфные расы — бушмены, негрилли, негритосы, полинезийцы, один из вариантов американских рас, австралийцы, айны, ведды и дравиды;
- метаморфные расы: «желто-белокожая» в Восточной Европе и Западной Сибири, и «чёрно-белокожая», распространенная в Индокитае и местами в Индии;
- архиморфные расы:
Классификация И. Е. Деникера
Система классификации И. Е. Деникера — это первая серьёзная система, основанная только на биологических признаках. Выделенные автором группы практически в неизменном виде, хотя и с другими названиями, перешли в более поздние расовые схемы. И. Деникер впервые использовал идею двух уровней дифференциации — выделение сначала основных, а затем второстепенных рас[24].
Деникер выделял шесть расовых стволов:
- группа А (шерстовидные волосы, широкий нос): бушменская, негритосская, негрская и меланезийская расы;
- группа B (курчавые или волнистые волосы): эфиопская, австралийская, дравидийская и ассироидная расы;
- группа C (волнистые, тёмные или чёрные волосы и тёмные глаза): индоафганская, арабская или семитская, берберская, южноевропейская, иберо-островная, западноевропейская и адриатическая расы;
- группа D (волнистые или прямые волосы, блондины со светлыми глазами): североевропейская (нордическая) и восточноевропейская расы;
- группа E (прямые или волнистые, чёрные волосы, тёмные глаза): айносская, полинезийская, индонезийская и южноамериканская расы;
- группа F (прямые волосы): североамериканская, среднеамериканская, патагонская, эскимосская, лопарская, угорская, турко-татарская (туранская) и монгольская расы[1][24].
Среди европейских рас, кроме вышеупомянутых, Деникер выделял определённые подрасы:
- северо-западную;
- субнордическую;
- вистульскую или восточную[25].
Классификация Ж. Монтадона
Французский антрополог Жорж Монтадон в своей книге La race, les races (1933) выделял следующие большие расы:
- европеоидную;
- монголоидную;
- негроидную;
- веддо-австралоидную;
- пигмеоидную.
Классификация Э. Эйкштедта
Немецкий антрополог Э. Эйкштедт (1934) ввел для обозначения рас однообразную номенклатуру, составленную из названия характерной для расы этнической группы и окончания «иды». Это условное окончание без изменения применяется для обозначения как больших рас, так и меньших по объему подразделений — европиды, балтиды, динариды. Эйкштедт признал три направления расовой дифференциации, но учел различия сочетаний признаков, степень их выраженности и установил в каждом направлении четыре подразделения:
- основной «круг рас», включающий от четырех до девяти разновидностей в пределах главного ареала;
- «боковую» расу, отделившуюся, по-видимому, до формирования основного круга форм;
- «переходную», или промежуточную, расу, соединяющую отличия разных основных групп;
- «своеобразную», или «уклоняющуюся», форму.
Точного общего определения выделенным таксонам автор не дал. Схема Эйкштедта включает три ствола, каждый с четырьмя достаточно обособленными ветвями[20]:
| Основные направления | Лейкодермы | Ксантодермы | Меланодермы |
| Круги рас | Европиды | Монголиды | Негриды |
| «Боковые» расы | Полинезиды | Индианиды | Меланезиды |
| Переходные формы | Айнуиды | Койнсаниды | Австралиды |
| Своеобразные формы | Веддиды | Эскимиды | Пигмиды |
В европидный круг рас включаются:
- депигментированные северные расы — нордиды и восточноевропиды
- центральные — альпиниды, динариды, армениды, тураниды
- южноевразийские — медитерраниды, ориенталиды, индиды
В негридный круг рас включаются:
- контактная с европидами — эфиопиды
- саванная — суданиды, нилотиды, бантуиды
- тропическая горная — палеонегриды
- меланезиды — индимеланиды, неомеланезиды (папуасы), палеомеланезиды
В монголидный круг рас включаются:
В индианидную боковую включаются:
- северные малорослые — пацифиды, централиды
- северные высокорослые — сильвиды, маргиды
- южные малорослые — андиды, патагониды
- южные высокорослые — бразилиды, лагиды[26][27]
Классификация А. И. Ярхо
Советский ученый А. И. Ярхо (1935, 1936) описал 35 человеческих рас:
- палео-сибирская
- урало-алтайская
- лапоноидная
- балтийская
- южно-сибирская
- центрально-азиатская
- эскимосская
- манчжуро-корейская
- атлантическая
- южно-американская
- палео-американская
- патагонская
- тихоокеанская
- средне-американская
- полинезийская
- памирская
- северокавказская
- эфиопская
- негрская
- африкано-пигмеоидная
- бушменская
- южноазиатская
- папуасская
- азиатско-пигмейская
- дравидская
- айнская
- меланезийская
- веддо-индонезийская
- австралийская
- арменоидная
- средиземноморская
- динарская
- альпийская
- северная[28]
Классификация Э. Хутона
Американский учёный Э. Хутон в работе Up from the Ape (1946) разделил человечество на следующие расы[29]:
- Белая или кавказоидная первичная раса
- Средиземноморский тип
- Верхнепалеолитический, главным образом на Британских островах
- Иранского плато тип
- Классический средиземноморский, в орлиноносом и прямоносом вариантах
- Айнский тип
- Кельтский тип (светлоглазый, темно- или рыжеволосый, длиноголовый, большей частью на Британских островах)
- Нордический тип
- Альпийский тип
- Восточнобалтийский тип (белокурые брахикефалы)
- Арменоидный тип (стабилизированная смесь из типа Иранского плато, классического средиземноморского и альпийского типов)
- Динарский тип (стабилизированная смесь из верхнепалеолитического, альпийского, арменоидного и нордического типов)
- Нордическо-альпийский тип
- Нордическо-средиземноморский тип
- Средиземноморский тип
Композитные типы, преимущественно белые:
- Австралийский (архаичный вариант белой расы + тасманийский + меланезийский)
- Мюррейский, с преобладанием белого элемента
- Карпентарийский, с преобладанием меланезийского
- Тасманоидный
- Индо-дравидийский (классический средиземноморский + австралоидный + негритосский + различные незначительные примеси)
- Классический индо-дравидийский, тяготеющий к классическому средиземноморскому типу: северная Индия
- Смесь арменоидного с типом Иранского плато: западная и северо-восточная Индия
- Индо-нордический: северо-западные Гималаи
- Австралоидный или веддоидный: центральная и юго-восточная Индия
- Негритоидный: локально в Южной Индии
- Полинезийский (по большей части белый + монголоидный + меланезийский)
- Австралийский (архаичный вариант белой расы + тасманийский + меланезийский)
- Негроидная первичная раса
- Африканские или лесные негры
- Нилотские негры, возможно с примесью «хамитского» средиземноморского типа
- Негритосы
- Инфантильный тип: во всех негритосских популяциях
- Матуризованный тип: среди всех негритосов, за исключением андаманцев и филиппинцев
Композитные типы, преимущественно негроидные:
- Тасманийский: негритосский + австралийский
- Меланезийско-папуасский: негритосский + австралоидный + орлиноносый классический средиземноморский + примеси
- Папуасский
- Меланезийский
- Бушменско-готтентотский: негритосский + боскопский
- Бушменский
- Готтентотский: бушменский + негрский + хамитский средиземноморский
- Монголоидная первичная раса
- Классический монголоидный тип
- Арктический монголоидный или эскимоидный тип (включая восточные палеоазиатские племена)
Композитные типы, преимущественно монголоидные:
- Индонезийско-монголоидный или индонезийско-малайский тип (монголоидный + средиземноморский + айну + негритосский)
- Малайско-монголоидный (Индонезия и Индия, включая большинство японцев)
- Индонезийский (домонголоидные группы Южного Китая, Индия, внутренние острова)
- Американские индейцы (монголоидный + иранский средиземноморский + австралоидный + незначительный негритоидный элемент)
- Брахикефалы, орлиноносый и курносый подтипы
- Долихокефалы, орлиноносый и курносый подтипы
- Индонезийско-монголоидный или индонезийско-малайский тип (монголоидный + средиземноморский + айну + негритосский)
Классификация Г. Ф. Дебеца
Очень своеобразна [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5-10.html схема расовых взаимоотношений], представленная крупным отечественным антропологом Г. Ф. Дебецом (1958). Она наглядно учитывает взаимные связи отдельных антропологических типов. Из всех других она наиболее близка к генеалогическому древу человека. Однако, из-за этого же схема крайне сложна и практически непредставима в текстовом или табличном виде. Г. Ф. Дебец выделял три большие расы (негро-австралоидную, европеоидную и монголоидную), в каждой большой расе — по несколько ветвей, в каждой ветви — малые расы, а в малых расах — типы[30].
Классификация Дж. Бейкера
Английский биолог Джон Бейкер в своей книге «Раса» (Race, 1974) приводит следующую классификацию расовых типов[31]:
- Австралазид
- австралид
- меланезид
- тасманид
- Европид
- айнуид
- нордид
- медитерранид
- северный индид
- ориенталид
- арменид
- динарид
- альпинид
- восточный европид
- туранид
- эфиопид
- Негрид
- палеонегрид
- суданид
- нилотид
- кафрид
- Койсанид
- коид
- санид
- Монголид
- тунгид
- синид
- палеомонголид
- Индианид
- централид
- андид
- бразилид
Популяционные классификации
Классификация Р. Биасутти
Итальянский антрополог Р. Биасутти в своём монументальном труде «Расы и народы Земли» (итал. Le razze e i popoli della terra, первое издание — 1939 г., второе — 1953—1960 гг.) выделил следующие расы:[32]
- Экваториальный надрасовый ствол
- АВСТРАЛОИДЫ
- Австралиды
- Австралийская раса
- Тасманийская раса
- Тасманоидная раса
- Неокаледонская раса
- Папуасиды
- Папуа-меланезийская раса
- Папуа-монтанская раса
- Тапиро
- Веддиды
- Веддская раса
- Малийская раса
- Австралиды
- НЕГРОИДЫ
- Стеатопигиды
- Бушменская раса
- Готтентотская раса
- Прибрежная раса
- Пигмиды
- Бамбути
- Бабинга
- Негриды
- Суданская раса
- Нилотская раса
- Кафрская раса
- Дикарская раса
- Батуа
- Аэта-семангская раса
- Андаманская раса
- Стеатопигиды
- АВСТРАЛОИДЫ
- Бореальный надрасовый ствол
- МОНГОЛОИДЫ
- Премонголиды
- Палеосибирская раса
- Камчатская раса
- Тибетская раса
- Пунанская раса
- Палеосибирская раса
- Монголиды
- Тунгусская раса
- Центральноазиатская раса
- Аральская раса
- Китайская раса
- Южномонгольская раса
- Бирманская раса
- Палаунская раса
- Тунгусская раса
- Эскимиды
- Эскимосская раса
- Аляскская раса
- Эскимосская раса
- Премонголиды
- ЕВРОПЕОИДЫ
- Преевропиды
- Айнская раса
- Уральская раса
- Европиды
- Средиземноморская раса
- Приморская раса
- Берберская раса
- Палеосардинская раса
- Нордическая раса
- Ирландская раса
- Дальская раса
- Финская раса
- Иранская раса
- Ассироидная раса
- Ливийская раса
- Индийская раса
- Индийская полуостровная раса
- Альпийская раса
- Грузинская раса
- Балтийская раса
- Дославянская раса
- Карпатская раса
- Адриатическая раса
- Паданская раса
- Норикская раса
- Памирская раса
- Арменоидная раса
- Средиземноморская раса
- Лаппиды
- Лопарская раса
- Преевропиды
- Субэкваториальные расы
- Палеоиндиды
- Тамильская раса
- Малабарская раса
- Канарская раса
- Эфиопиды
- Эфиопская раса
- Оромонская раса
- Масайская раса
- Батуси
- Сахарская раса
- Мадагаскарская раса
- Эфиопская раса
- Палеоиндиды
- Тихоокеанские и американские расы
- Полинезиды
- Полинезийская раса
- Микронезийская раса
- Маори
- Полинезийская раса
- Американиды
- Аллеганийская
- Дакотская раса
- Алеутская раса
- Сонорская раса
- Калифорнийская
- Колумбийская раса
- Пуэбло-андская раса
- Амаззонская раса
- Лагоанская раса
- Сирионо
- Пампасская раса
- Патагонская раса
- Магелланская раса
- Полинезиды
- МОНГОЛОИДЫ
Классификация Н. Н. Чебоксарова
Н. Н. Чебоксаров выделил (1951) три большие расы: экваториальную, или негро-австралоидную, евразийскую, или европеоидную, азиатско-американскую и 22 малые расы, или расы второго порядка[33]:
- Европеоидная (евразийская) большая раса
- Монголоидная (азиатско-американская) большая раса
- североазиатская малая раса
- арктическая (эскимосская) малая раса
- дальневосточная малая раса
- южноазиатская малая раса
- американская малая раса
- уральская малая раса
- южносибирская (туранская) малая раса
- полинезийская малая раса
- курильская (айнская) малая раса
- Негроидно-австралоидная (экваториальная) большая раса
- австралийская малая раса
- веддоидная малая раса
- меланезийская малая раса
- негрская малая раса
- негрилльская (центральноафриканская) малая раса
- бушменская (южноафриканская) малая раса
- эфиопская (восточноафриканская) малая раса
- южноиндийская (дравидийская) малая раса
Классификация Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина
Расовая схема, опубликованная в учебнике антропологии Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина (1963), выделяет три ствола[34]:
- экваториальный, или австрало-негроидный,
- евразийский, или европеоидный,
- азиатско-американский, или монголоидный.
В каждом стволе пять рас и две переходных, занимающих место между основными расами:
- Экваториальная или австрало-негроидная большая раса
- Австралийская малая раса
- Веддоидная (цейлоно-зондская) малая раса
- Меланезийская малая раса
- Негрская малая раса
- Негрилльская (центрально-африканская) малая раса
- Бушменская (южноафриканская) малая раса
- Эфиопская (восточноафриканская) промежуточная раса
- Южноиндийская (дравидийская) промежуточная раса
- Евразийская или европеоидная большая раса
- Уральская промежуточная раса
- Азиатско-американская или монголоидная большая раса
- Североазиатская малая раса
- Арктическая (эскимосская) малая раса
- Дальневосточная малая раса
- Южноазиатская малая раса
- Американская малая раса
- Полинезийская промежуточная раса
- Курильская (айнская) промежуточная раса
Классификация C. Гарна
Американский антрополог С. Гарн в 1974 г. выделил девять географических рас[35]:
- европейско-кавказскую и западноатлантическую;
- северомонголоидную и восточноазиатскую;
- африканско-негроидную;
- индийскую;
- микронезийскую;
- меланезийскую;
- американскую;
- австралийскую.
Среди больших рас он выделил 32 локальные расы: северо-западную европейскую, северо-восточную европейскую, альпийскую, средиземноморскую, иранскую, восточноафриканскую, суданскую, лесную негритянскую, банту, тюркскую, тибетскую, северокитайскую, крайнемонголоидную, юго-восточную азиатскую, индусскую, дравидскую, североамериканскую, центральноамериканскую, карибскую, южноамериканскую, фуэджийскую, лопарскую, тихоокеанскую негритосскую, африканско-пигмейскую, эскимосскую, айнскую, мюррейско-австралийскую и карпенто-австралийскую, бушменскую и готтентотскую, североамериканскую цветную, южноафриканскую цветную, латино, неогавайскую[36].
Классификация В. П. Алексеева
Известный советский антрополог В. П. Алексеев в своей книге «География человеческих рас» (1974) представил свою схему расовой классификации:
- Восточный амеро-азиатский ствол
- I. Американоидная ветвь
- 1. Североамериканская локальная раса
- 1а. Тихоокеанская группа популяций
- 1б. Атлантическая группа популяций
- 2. Центрально-южноамериканская локальная раса
- 2а. Калифорнийская группа популяций
- 2б. Центральноамериканская группа популяций
- 2в. Андская группа популяций
- 2г. Амазонская группа популяций
- 2д. Патагонская группа популяций
- 2е. Огнеземельная группа популяций
- 1. Североамериканская локальная раса
- II. Азиатская ветвь
- 3. Южномонгольская локальная раса
- 3а. Островная группа популяций
- 3б. Материковая группа популяций
- 4. Восточномонгольская локальная раса
- 4а. Дальневосточная группа популяций
- 4б. Амуро-сахалинская группа популяций
- 5. Арктическая локальная раса
- 5а. Материковая группа популяций
- 5б. Островная группа популяций
- 6. Тибетская локальная раса (переходная)
- 7. Североазиатская локальная раса
- 7а. Центральноазиатская группа популяций
- 7б. Байкальская или таёжная группа популяций
- 8. Южносибирская локальная раса
- 8а. Алтае-саянская группа популяций
- 8б. Притяньшанская группа популяций
- 8в. Казахстанская группа популяций
- 9. Уральская локальная раса
- 9а. Западносибирская группа популяций
- 9б. Субуральская группа популяций
- 3. Южномонгольская локальная раса
- I. Американоидная ветвь
- Западный евро-африканский ствол
- III. Европеоидная ветвь
- 10. Балтийская или североевропейская локальная раса
- 10а. Западнобалтийская группа популяций
- 10б. Восточнобалтийская группа популяций
- 10в. Лапоноидная группа популяций
- 11. Центральноевропейская локальная раса
- 11а. Центрально-восточноевропейская группа популяций
- 11б. Западноевропейская группа популяций
- 12. Средиземноморская, или южноевропейская локальная раса
- 12а. Западносредиземноморская группа популяций
- 12б. Балкано-кавказская группа популяций
- 12в. Аравийско-африканская группа популяций
- 12г. Переднеазиатская группа популяций
- 12д. Индо-афганская группа популяций
- 10. Балтийская или североевропейская локальная раса
- IV. Негроидная ветвь
- 13. Южноиндийская локальная раса
- 14. Эфиопская локальная раса
- 15. Негрская локальная раса
- 15а. Суданская группа популяций
- 15б. Восточноафриканская группа популяций
- 16. Центральноафриканская локальная раса
- 17. Южноафриканская локальная раса
- V. Австралоидная ветвь
- 18. Андаманская локальная раса
- 19. Негритосская материковая локальная раса
- 20. Негритосская филиппинская локальная раса
- 21. Австралийская локальная раса
- 22. Меланезийская локальная раса
- 23. Тасманийская локальная раса
- 24. Полинезийская локальная раса
- 25. Айнская или курильская локальная раса
- III. Европеоидная ветвь
Классификация В. В. Бунака
Советский антрополог В. В. Бунак представлял расовую дифференциацию в виде [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5-12.html дерева] (1980). Его «стволы» и «ветви» он разделял на основе представлений о древности и глубине расхождения отдельных антропологических вариантов. Основные подразделения В. В. Бунак назвал расовыми стволами: тропическим, южным, западным и восточным[20].
- Тропический расовый ствол
- Африканская расовая ветвь
- Бушменская раса
- Негрильская раса
- Негро-гвинейская раса
- Суданская раса
- Нилотская раса
- Океанийская расовая ветвь
- Тасманийская раса
- Негритосская раса
- Папуасская раса
- Меланезийская раса
- Африканская расовая ветвь
- Южный расовый ствол
- Континентальная расовая ветвь
- Бадарийская раса
- Веддоидная раса
- Древнеиндонезийская расовая ветвь
- Австралийская раса
- Индонезийская (древняя и современная) раса
- Полинезийская раса
- Курильская раса
- Континентальная расовая ветвь
- Западный расовый ствол
- Кушитская расовая ветвь
- Берберская раса
- Эфиопская раса
- Средиземная расовая ветвь
- Семито-аравийская раса
- Сирийско-загросская раса
- Индо-иранская раса
- Ферганская раса
- Понтийская раса
- Кавказская раса
- Каспийская раса
- Средиземноморская расовая ветвь
- Иберийская раса
- Лигурская раса
- Нижнедунайская раса
- Балканская раса
- Европейская расовая ветвь
- Атлантическая раса
- Центральная западноевропейская раса
- Балтийская раса
- Центральная восточноевропейская раса
- Субарктическая (лопари) раса
- Кушитская расовая ветвь
- Восточный расовый ствол
- Уральская расовая ветвь
- Сибирская расовая ветвь
- Самодийская (нганасаны) раса
- Таежная (эвенкийская) раса
- Центральноазиатская (монгольская) раса
- Парацентральноазиатская (тюркская) раса
- Арктическая сибирская раса
- Арктическая азиатско-американская раса
- Южноазиатская расовая ветвь
- Китайская раса
- Мяо-яо раса
- Южноазиатская вьетская раса
- Южноазиатская кхмерская раса
- Островная (японцы) раса
- Американская расовая ветвь
- Тихоокеанская раса
- Атлантическая раса
- Центральноамериканская раса
- Амазонская раса
- Андская раса
- Неоарктическая раса
- Патагонская раса
Классификация М. Г. Абдушелишвили
М. Г. Абдушелишвили (1990) предложил довольно дробные и точные определения отдельных расовых категорий. Наиболее крупные подразделения — континентальные расы, далее — локальные разновидности континентальных рас, затем — антропологические типы, за ними — варианты, и самая низкая категория — разновидности вариантов[37]. Его схема расовой классификации такова:
- ЗАПАДНЫЙ (Евро-африканский) расовый ствол
- Австралийская раса
- Андаманская разновидность
- андаманский тип
- Негритосская разновидность
- континентальный тип
- филиппинский тип
- Австралоидная разновидность
- австралийский тип
- Меланезийская разновидность
- меланезийский тип
- Тасманийская разновидность
- тасманийский тип
- Полинезийская (переходная) разновидность
- полинезийский тип
- Айнская (переходная) разновидность
- айнский вариант
- Андаманская разновидность
- Африканская раса
- Эфиопская (переходная) разновидность
- эфиопский тип
- Негрская разновидность
- суданский тип
- восточноафриканский тип
- Центральноафриканская разновидность
- центральноафриканский тип
- Южноафриканская разновидность
- южноафриканский тип
- Эфиопская (переходная) разновидность
- Европейская раса
- Южноиндийская (переходная) разновидность
- палеоиндийский тип
- мезоиндийский тип
- Южноевропейская (индо-средиземноморская) разновидность
- индо-евразийский тип
- переднеазиатский тип
- восточносредиземноморский тип
- западносредиземноморский тип
- Североевропейская разновидность
- западнобалтийский тип
- восточнобалтийский тип
- лапоноидный тип
- Центральноевропейская разновидность
- западноевропейский тип
- центрально-восточноевропейский тип
- Южноиндийская (переходная) разновидность
- Австралийская раса
- ВОСТОЧНЫЙ (Азиатско-американский) расовый ствол
- Азиатская раса
- Уральская (переходная) разновидность
- субуральский тип
- западносибирский тип
- Сибирская разновидность
- североазиатский тип
- центральноазиатский тип
- Южносибирская (переходная) разновидность
- казахстанский тип
- алтае-саянский тип
- притяньшаньский тип
- Тибетская (переходная) разновидность
- тибетский тип
- Южномонголоидная разновидность
- островной тип
- континентальный тип
- Восточномонголоидная разновидность
- амуро-сахалинский тип
- дальневосточный тип
- Арктическая разновидность
- островной тип
- континентальный тип
- Уральская (переходная) разновидность
- Американская раса
- Североамериканская разновидность
- атлантический тип
- тихоокеанский тип
- Центрально-южноамериканская разновидность
- калифорнийский тип
- центральноамериканский тип
- андский тип
- амазонский тип
- патагонский тип
- огнеземельский тип
- Североамериканская разновидность
- Азиатская раса
Классификация А. И. Дубова
В 1994 г. на международной конференции памяти В. П. Алексеева А. И. Дубов в своём докладе представил собственную схему деления человеческих рас. Он разделил расы на исходные и метисные. Метисные расы — это те, основные морфологические характеристики которых не могут быть получены в результате метисации современных рас. Схема А. И. Дубова такова[38]:
- Тропический (негроидный) подвид
- Койсанская раса
- Негрильская раса
- Негрская раса
- Сахельская (эфиопская) метисная раса
- Папуасско-меланезийская метисная раса
- Южный подвид
- Веддоидная раса
- Австралоидная раса
- Дравидийская метисная раса
- Полинезийская метисная раса
- Западный подвид
- Восточный подвид
- Монголоидная раса
- Южномонголоидная метисная раса
- Американоидная метисная раса
Критика
Согласно критикам, расовые классификации не внесли ничего нового в знание о природе человека и его культуре. Исследования в области генетики показали их полную несостоятельность. Поэтому расовые классификации уже несколько десятилетий изгнаны из учебников этнологии и социальной антропологии на Западе, этой тематики стараются избегать даже в исторических исследованиях [39]. Интерес к такого рода классификациям существует только на периферии научного мира, однако, такие знания необходимы.
Напишите отзыв о статье "Расовые классификации"
Примечания
- ↑ 1 2 География человеческих рас // Алексеев В. П. Избранное. Т. 2. Антропогеография — М.: Наука, 2007. — С. 19-21. ISBN 978-5-02-035544-6
- ↑ Хрисанфова Е. Н., Перевозчиков И. В. Антропология: Учебник. — 3-е изд. — М.: Изд-во МГУ; «Высшая школа», 2002. — С. 263.
- ↑ 1 2 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Антропология. — М., 1978.
- ↑ John P. Jackson, Nadine M. Weidman. [books.google.ru/books?id=g4WalMw26IkC&printsec=frontcover#PPA19,M1 Race, Racism, and Science]. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2004. — P. 14. — ISBN 0-8135-3736-3. (англ.)
- ↑ [rain.prohosting.com/lut/avdeev.htm Авдеев В. Б. Биологическая основа нордического мировоззрения]
- ↑ John P. Jackson, Nadine M. Weidman. [books.google.ru/books?id=g4WalMw26IkC&printsec=frontcover#PPA19,M1 Race, Racism, and Science]. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2004. — P. 16. — ISBN 0-8135-3736-3. (англ.)
- ↑ John P. Jackson, Nadine M. Weidman. [books.google.ru/books?id=g4WalMw26IkC&printsec=frontcover#PPA18,M1 Race, Racism, and Science]. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2004. — P. 18. — ISBN 0-8135-3736-3. (англ.)
- ↑ Анучин Д. Н. Расы или породы человечества // Брокгауз и Эфрон, том XXVI, Спб., 1899
- ↑ 1 2 [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5.html#5.1.3 Первые схемы (Ф. Бернье, К. Линней, И. Блюменбах, Ж. Бюффон)] // Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология.
- ↑ John P. Jackson, Nadine M. Weidman. [books.google.ru/books?id=g4WalMw26IkC&printsec=frontcover#PPA19,M1 Race, Racism, and Science]. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2004. — P. 19-20. — ISBN 0-8135-3736-3. (англ.)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Ловецкий А. Л. Краткое руководство к познанию племен человеческого рода // Русская расовая теория до 1917 года. Выпуск № 2. — М.: ФЭРИ-В, 2004. — С. 70-71.
- ↑ Bruce David Baum. [books.google.ru/books?id=TnVgKpqCxzQC The Rise and Fall of the Caucasian Race]. — NYU Press, 2006. — P. 105. (англ.)
- ↑ Ешевский С. В. О значении рас в истории // Русская расовая теория до 1917 года. Том первый. — М.: ФЭРИ-В, 2002. — С. 76-77.
- ↑ [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5.html#5.4.1 Принципы расовых классификаций // Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология.]
- ↑ [slovari.yandex.ru/~книги/Брокгауз%20и%20Ефрон/Расы%20или%20породы%20человечества/ Расы или породы человечества](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней)) // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
- ↑ Philip Yale Nicholson. [books.google.ru/books?id=GAzoaCNwOzMC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 Who Do We Think We Are?: Race and Nation in the Modern World]. — M.E. Sharpe, 2000. — P. 113. (англ.)
- ↑ Bruce David Baum. [books.google.ru/books?id=TnVgKpqCxzQC The Rise and Fall of the Caucasian Race]. — NYU Press, 2006. — P. 106. (англ.)
- ↑ [books.google.ru/books?id=oMcUAAAAYAAJ&printsec=titlepage&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 History of the Proceedings of the Anthropological Society of Paris //The Anthropological Review. Anthropological Society of London. London, Trübner and Co., 1863. Vol.1. P. 281] (англ.)
- ↑ Joseph Deniker. [books.google.ru/books?id=wLqtVHTmBiQC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 The Races of Man: an outline of anthropology and ethnography]. — 1900. — P. 282. (англ.)
- ↑ 1 2 3 4 5 Бунак В. В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция. — М.: Наука, 1980.
- ↑ 1 2 3 4 Joseph Deniker. [books.google.ru/books?id=wLqtVHTmBiQC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 The Races of Man: an outline of anthropology and ethnography]. — 1900. — P. 283. (англ.)
- ↑ Richard Lydekker. [books.google.com/books?id=CLZ-xtQy-PsC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 Sir Willam Flower]. — READ BOOKS, 2008. — P. 165. (англ.)
- ↑ Штрац К. Расовая женская красота. — М.: Белые альвы, 2003.
- ↑ 1 2 [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5.html#5.4.3 Классификация И. Деникера (1889—1902 гг.) // Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология.]
- ↑ [www.friendsofsabbath.org/Further_Research/e-books/Races%20of%20Europe%20-%20C%20Coon/chapter-VIII6.htm Carleton S. Coon. The Races of Europe (1939). — P. 283] (англ.)
- ↑ Хрисанфова Е. Н., Перевозчиков И. В. Антропология: Учебник. — 3-е изд. — М.: Изд-во МГУ; «Высшая школа», 2002. — С. 267.
- ↑ [www.anthropologica.net/eickstedt Классификация рас по von Eickstedt (1934—1937)]
- ↑ [klein.zen.ru/old/Gimalay.htm О возникновении человеческих рас // Мулдашев Э. От кого мы произошли? Сенсационные результаты научной гималайской экспедиции. — М.: «Пресс Лтд», 1999]
- ↑ [www.anthropologica.net/hooton Классификация рас по Hooton 1946]
- ↑ [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5.html#5.4.5 Система Г. Ф. Дебеца (1958 г.) // Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология.]
- ↑ John R. Baker. Race. — New York and London: Oxford University Press, 1974. — P. 625. (англ.)
- ↑ [www.anthropologica.net/biasutti Классификация рас по Biasutti (1953)]
- ↑ Лидия Тегако, Анатолий Зеленков. Современная антропология. - Минск, 2011. С.65.
- ↑ [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/5.html#5.4.6 Классификация Я. Я. Рогинского и М. Г. Левина (1963 г.) // Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология.]
- ↑ [faculty.mdc.edu/jmcnair/Joe8pages/race1.doc Joseph D. McNair. What is 'race'? // Personal Transformations: The Process of Multicultural Awareness/Consciousness, 1998]
- ↑ Colin Kidd. [books.google.com/books?id=aNT3q1HjY_MC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 The forging of races: race and scripture in the Protestant Atlantic world, 1600-2000]. — Cambridge University Press, 2006. — P. 10. (англ.)
- ↑ [www.anthropologica.net/abdushelishvili Классификация рас по Абдушелишвили (1990)]
- ↑ Дубов А. И. К вопросу о классификации человеческих рас // Горизонты антропологии: Труды международной научной конференции памяти академика В.П. Алексеева. — М.: Наука, 2003. — С. 108-114.
- ↑ Petermann, 2004.
Литература
- Алексеев В. П. География человеческих рас. — М., 1974.
- Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Антропология. — М., 1978.
- Бунак В. В. Род Homo, его возникновение и последующая эволюция. — М.: Наука, 1980.
- Petermann, Werner,. Die Geschichte der Ethnologie. — Wuppertal: Peter Hammer Verlag GmbH, 2004.
Ссылки
- Schmidt-Wiederkehr P (March 1973). «[J. F. Blumenbach--Chr. Girtanner--C. F. Becker: precursors of tissue theory of warmth production]» (German). Medizinische Monatsschrift 27 (3): 122–6. PMID 4579732.
- McLaughlin P (1982). «Blumenbach und der Bildungstrieb. Zum Verhältnis von epigenetischer Embryologie und typologischem Artbegriff». Medizinhistorisches Journal 17 (4): 357–72. PMID 11620622.
- Wiesemann C (November 1990). «[Johann Friedrich Blumenbach (1752–1840)]» (German). Der Pathologe 11 (6): 362–3. PMID 2290797.
- Bhopal R (December 2007). «The beautiful skull and Blumenbach's errors: the birth of the scientific concept of race». BMJ 335 (7633): 1308–9. DOI:10.1136/bmj.39413.463958.80. PMID 18156242.
- Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. [www.ido.edu.ru/psychology/anthropology/index.html Антропология]
- [www.anthropologica.net Anthropologica.net]
- John P. Jackson, Nadine M. Weidman. [books.google.ru/books?id=g4WalMw26IkC Race, Racism, and Science]. — New Brunswick: Rutgers University Press, 2004. — 403 p. — ISBN 0-8135-3736-3. (англ.)
- Eric Voegelin, Klaus Vondung, Ruth Hein. [books.google.ru/books?id=_P9B3jt6SbEC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 The History of the Race Idea]. — University of Missouri Press, 1998. — 189 p. (англ.)
- Joseph Deniker. [books.google.ru/books?id=wLqtVHTmBiQC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 The Races of Man: an outline of anthropology and ethnography]. — 1900. (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Расовые классификации
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
