Распад Российской империи

Распа́д Росси́йской импе́рии — процессы системной дезинтеграции, происходившие в экономике, социальной структуре, общественной и политической сфере Российской империи, приведшие к прекращению существования Российской империи.

Февральская революция 1917 года привела к заметному усилению сепаратизма, в первую очередь польского, украинского и финского. После Октябрьской революции 1917 года произошёл новый мощный всплеск сепаратизма, и была провозглашена, в частности, независимость Финляндии. Попытки большевистского правительства вернуть контроль над фактически отпавшими западными национальными окраинами (Финляндия, Украина, Эстония и т. д.) рушатся в ходе германского наступления весной 1918 года. Восстание Чехословацкого корпуса летом 1918 года становится катализатором дальнейшего распада, вызвав образование неподконтрольных Москве правительств уже на территории самой России. В ходе Гражданской войны большевики восстановили контроль над большей частью территории бывшей Российской империи.

Содержание

Утрата Царства Польского

Территории, именовавшиеся Царством Польским, были приобретены Российской империей в результате раздела Герцогства Варшавского между Пруссией, Австрией и Россией на Венском конгрессе в 1814—1815 годах .

В ходе наступления германской и австро-венгерской армий весной-летом 1915 года Царство Польское оказались под немецко-австрийской оккупацией. В августе 1916 года Германия и Австро-Венгрия достигли соглашения о создании на территории Царства Польского самостоятельного, но не независимого, польского государства. 5 ноября 1916 года назначенный германским императором варшавский генерал-губернатор Г. Беселер и назначенный австро-венгерским императором люблинский генерал-губернатор К. Кук оглашают от имени своих монархов манифест о создании на оккупированной территории Королевства Польского. 8 ноября 1916 года Беселер призвал поляков вступать в польский вермахт, а в декабре 1916 года был образован новый орган власти, подконтрольный Германии, — Временный государственный совет. Так на восточных польских территориях было создано марионеточное государство.

12 (25) декабря 1916 года Николай II, пытаясь пресечь всё возрастающие в российском обществе слухи о его намерении заключить сепаратный мир с Германией и поднять моральный дух армии, в которой всё более проявлялась усталость от войны, издал приказ от имени Верховного главнокомандующего к войскам, в котором были такие слова: «Время для наступления мира ещё не пришло… Россия ещё не выполнила задачи, поставленные перед ней войной… восстановление свободной Польши…». Заявление о свободной Польше от царского имени было сделано впервые.

16 (29) марта 1917 года Временное правительство России признало право Польши на независимость при условии «свободного военного союза» с Россией. В России действуют структуры созданной ещё в 1914 году Польской военной организации, а в июне того же года в Петрограде проходит съезд Союза военных поляков в России. Немного позднее, в августе, лидерами ряда польских партий был основан Польский национальный комитет (ПНК), целью которого было создание независимого польского государства. ПНК получил дипломатическую поддержку Франции, Великобритании, Италии и США. С рубежа 1917-18 годов можно говорить о признании международным сообществом права на возрождение независимого польского государства.

12 сентября 1917 года оккупационные власти начинают реформу государственного управления в Королевстве Польском. 27 октября 1917 года создаётся временно осуществляющий полномочия польского монарха Регентский совет, а 9 апреля 1918 года проводятся выборы в законодательный орган королевства — Государственный совет. В этот же период времени, 3 марта 1918 года, между Советской Россией и центральноевропейскими державами был заключён сепаратный мирный договор, по которому принадлежавшие России ранее польские земли выводились из-под её верховной власти, а 29 августа того же года СНК РСФСР аннулировал договоры Российской империи о разделе Польши, окончательно оформив независимость Польши от России, как политически, так и юридически.

1917 год (март — октябрь)

Революция 1917 года в России
Общественные процессы
До февраля 1917 года: Предпосылки революции Февраль — октябрь 1917 года: Демократизация армии Земельный вопрос После октября 1917 года: Бойкот правительства госслужащими Продразвёрстка Дипломатическая изоляция Советского правительства Гражданская война в России Распад Российской империи и образование СССР Военный коммунизм
Учреждения и организации
Политические партии России в 1917 году Советы (Съезды Советов, Совдеп) Петросовет Госдума IV созыва Временный комитет Государственной думы Временное правительство России Предпарламент Петроградский ВРК Центрофлот, Центробалт Викжель (Викжедор) Совнарком Союз коммун Северной области Комбеды
Вооружённые формирования
Красная гвардия Ударные части Русской армии
События
Февраль — октябрь 1917 года: Февральская революция Отречение Николая II Борьба вокруг «Апрельских тезисов» Ленина Лев Троцкий в 1917 году Июньское наступление Конфликт из-за дачи Дурново Июльские дни Корниловское выступление Большевизация Советов Октябрьская революция После октября 1917 года: II Съезд Советов Октябрьское восстание в Москве Поход Керенского — Краснова на Петроград Занятие большевиками Ставки Верховного Главнокомандующего Однородное социалистическое правительство Всероссийское учредительное собрание Брестский мир Перенос столицы России из Петрограда в Москву Перемещение отрекшегося Николая II из Тобольска в Екатеринбург Движение фабричных уполномоченных Восстание Чехословацкого корпуса Восстание левых эсеров Расстрел царской семьи
Персоналии
Великий князь Михаил Александрович Князь Львов Г. Е. Кирпичников Т. И. Керенский А. Ф. Чернов В. М. Чхеидзе Н. С. Ленин В. И. Троцкий Л. Д. Зиновьев Г. Е. Савинков Б. В. Суханов Н. Н. Джон Рид
Родственные статьи
Троцкий и Ленин Покушения на Ленина Левые коммунисты Военная оппозиция Партийная мобилизация Трудовые армии Мировая революция Культ личности Ленина

После Февральской революции в России 4 марта 1917 года Временное правительство приняло постановление об отстранении от должностей всех губернаторов и вице-губернаторов. В губерниях, где работало земство, губернаторы заменялись председателями губернских земских управ; где земств не было, места оставались незанятыми, что парализовало систему местного управления.

16 марта 1917 года Временное правительство признаёт независимость Польши (де-факто неподконтрольной с началом германской оккупации в 1915) при условии заключения с Россией «свободного военного союза».

Финляндия

Отречение Николая II от престола 2 марта 1917 года автоматически расторгло личную унию с Великим княжеством Финляндским. 7 (20) марта 1917 Временное правительство издало Акт об утверждении Конституции Великого Княжества Финляндского, возвращающий Финляндии все права времён автономии и отменяющий все ограничения периода русификации.

13 (26) марта 1917 на смену русифицированному Сенату Боровитинова был образован новый — финский коалиционный Сенат Токоя. Председателем финского Сената по-прежнему являлся русский генерал-губернатор Финляндии. Временное правительство 31 марта назначило на эту должность Михаила Стаховича.

В разгар июльского кризиса парламент Финляндии провозгласил независимость Великого княжества Финляндского от России во внутренних делах и ограничил компетенцию Временного правительства России вопросами военной и внешней политики. 5 (18) июля, когда ещё был не ясен исход восстания большевиков в Петрограде, парламент Финляндии одобрил социал-демократический проект о передаче себе верховной власти. Однако этот закон о восстановлении автономных прав Финляндии был отклонен Временным правительством России, парламент Финляндии распущен, а его здание заняли российские войска.

8 сентября был сформирован последний финский Сенат, имевший над собой русский контроль — Сенат Сетяли. 4 [17] сентября  1917 был назначен новый генерал-губернатор — Николай Некрасов.

Украина

4 (17) марта 1917 года в Киеве на собрании представителей политических, общественных, культурных и профессиональных организаций было объявлено о создании Украинской центральной рады. Центральная рада, задачей которой её создатели определили координацию национального движения, на первых порах позиционировала себя как территориальный орган, проводящий на Украине революционную политику Временного правительства.

В апреле на Всеукраинском национальном съезде, обсудившем вопросы национально-территориальной автономии Украины, было принято решение о выработке проекта автономного статуса Украины и сформирован орган исполнительной власти (Малая Рада). Резолюция этого съезда отражала известную эскалацию требований к Временному правительству — в частности, требование, чтобы в будущей мирной конференции участвовали «кроме представителей воюющих держав, и представители народов, на территории которых происходит война, в том числе и Украины», явно говорило о намерении превратить Украину в субъект международного права, что уже выходило за рамки программы автономии.

В мае под эгидой Рады прошёл ряд всеукраинских съездов: военный, крестьянский, рабочий, кооперативный. Решительное требование «немедленного провозглашения особым актом принципа национально-территориальной автономии» содержалось и в решениях Первого Всеукраинского военного съезда, который также высказался за «немедленное назначение при Временном правительстве министра по делам Украины», реорганизацию армии по национально-территориальному принципу, формирование украинской национальной армии, а требование «украинизации» Черноморского флота и отдельных кораблей Балтийского флота не только далеко выходило за рамки концепции автономии, но и содержало явные претензии на полное владение Черноморским флотом и раздел Балтийского флота.

На основе резолюций съездов Рада составила специальный меморандум Временному правительству. В первом пункте документа говорилось, что «от Временного правительства ожидается выражение в том или другом акте принципиально-благожелательного отношения» к лозунгу автономии. Выдвигалось требование участия «представителей украинского народа» в международном обсуждении «украинского вопроса», причём предлагалось немедленно «предпринять подготовительные практические шаги по сношению с зарубежной Украиной». Пятый пункт меморандума гласил: «В интересах поднятия боевой мощи армии и восстановления дисциплины необходимо проведение в жизнь выделения украинцев в отдельные войсковые части как в тылу, так, по возможности, и на фронте». Это был фактически первый шаг к созданию сепаратной армии — и значит, самостоятельного государства. Остальные пункты предусматривали распространение украинизации начальной школы на среднюю и высшую «как в отношении языка, так и предметов преподавания», украинизацию административного аппарата, субсидирование украинских властных структур из центра, амнистию или реабилитацию репрессированных лиц украинской национальности.

3 (16) июня было опубликовано сообщение Временного правительства об «отрицательном решении по вопросу об издании акта об автономии Украины». Несмотря на это, 10 (23) июня на заседании Комитета Центральной рады был принят и в тот же день обнародован Первый Универсал, провозгласивший в одностороннем порядке национально-территориальную автономию Украины в составе России. Законодательным органом объявлялось Всенародное украинское собрание (Сейм), избираемое всеобщим равным, прямым, тайным голосованием, при этом ясно давалось понять, что его решения будут иметь приоритет над решениями Всероссийского учредительного собрания. Центральная рада брала на себя ответственность за текущее состояние дел на Украине, для обеспечения её деятельности вводились дополнительные сборы с населения Украины. 16 (29) июня Центральная рада создала Генеральный секретариат — свой исполнительный орган. Первым генеральным секретарём был избран В. Винниченко. С. Петлюра занял пост генерального секретаря по военным делам. В Декларации Генерального секретариата, провозглашённой 16 (29) июня, создаваемому секретариату по военным делам была поставлена задача «украинизации армии, как в тылу, так, по возможности, и на фронте». Рада в Декларации Генерального секретариата была названа «высшим не только исполнительным, но и законодательным органом всего организованного украинского народа».

В конце июня — начале июля в Киеве прошли переговоры с делегацией Временного правительства — военным и морским министром А. Ф. Керенским, министром иностранных дел М. И. Терещенко, министром почты и телеграфа И. Г. Церетели, к которым присоединился и министр путей сообщения Н. В. Некрасов. По итогам переговоров делегация заявила, что Временное правительство не будет возражать против автономии Украины, однако просит воздержаться от одностороннего декларирования этого принципа и оставить окончательное решение Всероссийскому учредительному собранию. Переговоры закончились соглашением, основанным на взаимных уступках. Самый значительный шаг навстречу Раде со стороны делегации состоял в признании права на самоопределение за «каждым народом». При этом делегация без согласования с правительством признала территориальные претензии Рады на 9 российских губерний. Эти действия вызвали правительственный кризис в Петрограде: 2 (15) июля в знак протеста ушли в отставку все министры-кадеты.

2 (15) июля из Петрограда в Киев пришла телеграмма с текстом правительственной декларации, где говорилось о признании Генерального секретариата как высшего распорядительного органа Украины, а также о том, что правительство благосклонно отнесётся к разработке Украинской радой проекта национально-политического статута Украины. В ответ Центральная рада 3 (16) июля провозгласила Второй Универсал, в котором было заявлено, что «мы, Центральная Рада,… всегда стояли за то, чтобы не отделять Украину от России». Генеральный секретариат объявлялся «органом Временного правительства», признавалась необходимость пополнения Рады за счёт представителей других национальностей, проживающих на территории Украины, и, самое главное, декларировалось, что Рада выступает решительно против самовольного объявления автономии Украины до Всероссийского учредительного собрания. По военному вопросу фактически принималась точка зрения Временного правительства о возможности прикомандирования представителей Украины к кабинету военного министра и Генштабу, при этом вопрос об «украинизации» армии отходил на второй план.

В середине июля украинская делегация прибыла в Петроград для утверждения состава Генерального секретариата Временным правительством. Делегация привезла с собой Статут Генерального секретариата, в преамбуле которого говорилось, что Центральная Рада является органом революционной демократии всех народов Украины, её цель — окончательное введение автономии Украины, подготовка Всеукраинского и Всероссийского учредительных собраний. Правительственная комиссия, однако, отвергла Статут Генерального секретариата и 4 (17) августа заменила его на «Временную инструкцию Генеральному секретариату», согласно которой Генеральный секретариат превращался в местный орган Временного правительства, его правомочность распространялась лишь на 5 губерний (Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и Черниговскую), были ликвидированы секретариаты военных, продовольственных, судебных дел, путей сообщения, почт и телеграфов. Количество генсекретарей таким образом уменьшалось до семи, причём вводилось квотирование по национальному признаку; не менее четырёх из семи должны были быть неукраинцами. В документе Временного правительства не было ни малейшего упоминания об июльской договорённости. Разумеется, появление этого документа лишь усилило напряжённость, и Рада в своей резолюции от 9 (22) августа охарактеризовала его как свидетельство «империалистических тенденций русской буржуазии в отношении Украины». Содержащийся же в резолюции призыв к «организованной борьбе… трудящихся масс населения всей Украины» свидетельствовал, по мнению М. Соколовой, о явной эскалации противостояния Киева и Петрограда, как и бойкот Радой Государственного совещания, созванного в Москве 12 августа.

В конце сентября была опубликована новая Декларация Генсекретариата, в которой об июльском соглашении уже не упоминалось — этим документом на Украине явочным порядком вводилась та самая структура управления, на которую Временное правительство наложило запрет своей «Инструкцией» от 4 (17) августа. Более того, в Декларации указывалось, что секретариату по военным делам (создание которого Временное правительство однозначно запретило) должно быть предоставлено право назначения и отстранения «военных чинов в военных округах на территории Украины и во всех украинских войсковых частях», при этом за «высшей военной властью» признавалось лишь чисто формальное право «утверждения» этих распоряжений украинских властей. В ответ Временное правительство, ссылаясь на отсутствие официального постановления об учреждении Центральной рады, приняло решение считать саму Центральную раду, Генсекретариат, а заодно и свою «Инструкцию» от 4 августа «несуществующими». Спустя неделю Временное правительство попыталось вызвать в Петроград «для личных объяснений» трёх руководителей Рады — В. К. Винниченко (председателя Генсекретариата), А. Н. Зарубина (генерального контролера) и И. М. Стешенко (генерального секретаря). Рада этот вызов игнорировала, заявив, что «не допустит следствия над украинским революционным народным учреждением». В резолюции, принятой в этот же период Всеукраинской радой военных депутатов, содержался призыв «игнорировать» назначение Временным правительством комиссара г. Киева и считать недопустимыми любые назначения на посты в Киевском военном округе без ведома Центральной рады, а также запрещалось выполнять распоряжения любого должностного лица, назначенного без согласования с Центральной радой. Это был прямой шаг к развалу единой государственности, ещё до Октябрьской революции и свержения Временного правительства.

Белоруссия

С июля 1917 в Белоруссии активизировались белорусские национальные силы, которые по инициативе Белорусской социалистической громады провели II съезд белорусских национальных организаций и приняли решение добиваться автономии Белоруссии в составе демократической республиканской России. На съезде была сформирована Центральная Рада.

Прибалтика

К февралю 1917 года вся Литва и часть Латвии были оккупированы немецкими войсками, под контролем российского правительства оставалась Эстония и часть Латвии.

Эстония

3 (16) марта 1917 года был избран Ревельский Совет рабочих и солдатских депутатов. Одновременно комиссаром Временного правительства Эстляндской губернии был назначен бывший ревельский городской голова Яан Поска.

9 (22) марта в Ревеле был организован Таллинский эстонский союз, который потребовал от Временного правительства присоединения к Эстляндской губернии северных уездов Лифляндии и введения автономии. 26 марта (8 апреля) в Петрограде состоялась 40-тысячная демонстрация в поддержку автономии. 30 марта (12 апреля) 1917 года Всероссийское Временное правительство издало постановление «О временном устройстве административного управления и местного самоуправления Эстляндской губернии», в соответствии с которым в состав Эстляндской губернии были включены северные уезды Лифляндской губернии с эстонским населением (Юрьевский, Перновский, Феллинский, Верроский и Эзельский уезды, а также населённые эстонцами волости Валкского уезда; точная новая граница между Эстляндской и Лифляндской губерниями так и не была установлена) и создавался совещательный орган при губернском комиссаре — Временный Земский Совет Эстляндской губернии (эст. Maapäev), который стал первым всеэстонским собранием народных представителей. Земский совет избирался уездными земскими советами и городскими думами. В губернский Земский совет было избрано 62 депутата, первое заседание состоялось 1 (14) июля 1917 года в Ревеле (председателем был избран Артур Вальнер).

На состоявшемся 3—4 (16—17) июля в Ревеле I Эстонском Национальном конгрессе было выдвинуто требование о превращении Эстляндии в автономный округ Российской демократической федеративной республики. Однако ведущие политические силы России не поддержали идею федерализации страны, а Временное правительство отложило решение национального вопроса до созыва Учредительного собрания.

С апреля 1917 года в русской армии стали создаваться эстонские национальные войсковые части (оргкомитет был сформирован 8 (20) апреля).

31 мая (13 июня) в Ревеле состоялся I Эстонский церковный съезд, на котором было принято решение образовать самостоятельную Эстонскую евангелическо-лютеранскую церковь.

Ревельский Совет рабочих и солдатских депутатов организовал и провёл 23—27 июля (5—9 августа) 1917 года в г. Ревеле I съезд Советов Эстляндской губернии, на котором был избран Исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов Эстляндской губернии (Всеэстляндский исполком Советов).

Во время Моонзундской операции 29 сентября (11 октября) — 20 октября (2 ноября) 1917 года германский флот прорвался в Рижский залив и оккупировал острова Моонзундского архипелага.

Латвия

В сентябре 1917 года в оккупированной германскими войсками Риге латышские политические партии сформировали коалицию — Демократический блок (Demokrātiskais bloks).

Литва

18-22 сентября с разрешения немецких оккупационных властей была проведена Вильнюсская конференция, избравшая Литовскую Тарибу (Совет Литвы).

Закавказье

Для управления Кавказским наместничеством 9 (22) марта 1917 из членов 4-й Государственной думы в Тифлисе Временным правительством был сформирован Особый Закавказский Комитет (ОЗАКОМ). Председателем Комитета стал Василий Харламов.

Башкортостан

С 20 по 27 июля 1917 года в Караван-сарае в Оренбургe проводился I Всебашкирский съезд — курултай. В его президиум были избраны руководители областного бюро Сагид Мрясов, Аллабирде Ягафаров, Ахмет-Заки Валиди, Габдулхай Курбангалиев, Хурматулла Идельбаев. Съезд обсудил и принял резолюции по вопросам о работе временного бюро, управлении Башкортостаном, об отношении к войне и национальном войске, о земельных делах, просвещении и положении женщин. На съезде было избрано Башкирское Правительство (Башкирское областное Шуро) в составе 6 человек. Шуро непосредственно занималось подготовкой переговоров и осуществлением автономии Башкурдистана в федеративном устройстве России. Членами исполнительного комитета Центрального Шуро избраны: Шариф Манатов (председатель), Гариф Мутин, Сагид Мрясов, Ильдархан Мутин, Осман Куватов, Харис Юмагулов.

Казахстан

На Первом Всеказахском съезде, проходившем в Оренбурге с 21 по 28 июля 1917 года произошло организационное оформление партии «Алаш».

Крым

25 марта 1917 года в Симферополе был созван Всекрымский мусульманский съезд, в работе которого приняли участие 1500 представителей населения Крыма. На съезде был избран Временный Крымско-Мусульманский Исполнительный Комитет (Мусисполком, ВКМИК), который возглавил Номан Челебиджихан (Челеби Челебиев). Мусисполком получил признание Временного правительства как единственный полномочный и законный административный орган, представляющий всех крымских татар. Мусисполком активно приступил к управлению внутренней жизнью крымских татар: готовились изменения в сфере образования, выпускались газеты, предпринимались шаги по созданию крымскотатарских воинских частей, устанавливались связи с другими национальными движениями на территории Российской империи.

Татарстан

1-й Всероссийский мусульманский съезд в начале мая 1917 года в Москве принял резолюцию о территориальной автономии и федеративном устройстве. Активными сторонниками создания собственного государства в составе России были, в частности, Ильяс и Джангир Алкины, Галимжан Ибрагимов, Усман Токумбетов и некоторые другие, позже избранные 1-м Всероссийским мусульманским военным съездом во Всероссийский Мусульманский Военный Совет — Харби Шуро. 2-й Всероссийский мусульманский съезд в июле 1917 года в Казани собрал больше сторонников национально-культурной автономии. На совместном заседании этого съезда с 1-м Всероссийским мусульманским военным съездом и Всероссийским съездом мусульманского духовенства 22 июля 1917 года была провозглашена Национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири. Кроме того, 27 июля на 3-м заседании 2-го Всероссийского мусульманского съезда по докладу Садри Максуди был учреждён координирующий орган Национальный Совет — Милли Меджлис, с местопребыванием в городе Уфе.

Кубань и Северный Кавказ

В апреле 1917 года Кубанским Казачьим Войском была создана политическая организация — Кубанская рада. 24 сентября 1917 года Кубанская Рада приняла решение о создании Законодательной Рады (парламента).

1 мая 1917 года во Владикавказе по инициативе Временного Центрального Комитета объединённых горцев прошёл Первый Горский съезд на котором был образован Союз объединённых горцев Северного Кавказа и Дагестана. Центральному комитету Союза объединённых горцев непосредственно подчинялись Дагестанская область, горские округа Терской области (Назрановский, Нальчикский, Владикавказский, Грозненский, Веденский, Хасав-Юртовский), Ногайский участок Терской области, Кубанский Горский областной комитет и Кубанский Горский областной совет, исполнительные комитеты ногайцев и караногайцев Ставропольской губернии.

Войско Донское

После Февральской революции всё большое значение на Дону начинают играть Донской войсковой Круг (Съезд) и его исполнительные органы: Войсковое правительство и Донской областной атаман.

Другие регионы

С 21 сентября по 28 сентября 1917 года по инициативе Украинской Центральной Рады в Киеве прошёл Съезд народов России, представленный в основном сепаратистскими движениями. Основным вопросом, обсуждаемым на съезде, был вопрос федеративного устройства России.

8 октября 1917 года сибирские областники объявили Сибирь автономией и создали первое сибирское правительство во главе с Потаниным, которое впоследствии было разогнано большевиками.

Ноябрь 1917 — январь 1918

Новый всплеск сепаратизма происходит с приходом к власти большевиков, принявших Декларацию прав народов России от 2 ноября 1917 года, в которой признавалось право на свободное самоопределение вплоть до полного отделения. 12 (25) ноября 1917 года проходят выборы в Учредительное собрание России. 5 (18) января 1918 года Учредительное собрание собирается на своё первое заседание в Петрограде, а уже 6 (19) января провозглашает Российскую демократическую федеративную республику и спустя несколько часов распускается ВЦИКом.

Украина

К началу Октябрьской революции на власть в Киеве претендовали три основных политических силы: Украинская центральная рада, органы власти Временного правительства (Городской Совет и штаб Киевского военного округа) и Киевский Совет. В городе насчитывалось до 7 тыс. бойцов революционных отрядов, в том числе до 3 тыс. красногвардейцев, в то время как штаб Киевского военного округа имел до 12 тыс. чел. Кроме того, собственными («украинизированными») войсками располагало правительство Центральной рады.

27 октября (9 ноября) Киевский Совет принял резолюцию о поддержке большевистского выступления в Петрограде и объявил себя единственной властью в Киеве. 29 октября (11 ноября) началось восстание, поддержанное начавшейся 30 октября (12 ноября) забастовкой до 20 тыс. рабочих. К 31 октября (13 ноября) большевики заняли штаб Киевского военного округа, командование которого 1 (14 ноября) бежало из города. Однако восстание закончилось провалом: Центральная рада стянула в Киев лояльные части, в том числе перебросив войска с фронта. В течение нескольких дней большевики были выбиты из города.

7 (20 ноября) Украинская центральная рада своим III Универсалом провозгласила Украинскую народную республику в составе федеративной России, в пределах Киевской, Волынской, Подольской, Херсонской, Черниговской, Полтавской, Харьковской, Екатеринославской губерний и уездов Северной Таврии. Одновременно УЦР утвердила закон о выборах в Учредительное собрание Украины и ряд других законов. 12 (25 ноября) были проведены прямые демократические выборы во Всероссийское Учредительное собрание, в которых приняли участие многие деятели Центральной рады. По результатам выборов большевики получили 10 %, остальные партии — 75 %.

3 (16 декабря) СНК РСФСР признал право Украины на самоопределение. В то же время в первой половине декабря 1917 года отряды Антонова-Овсеенко заняли район Харькова, и 4 (17 декабря) правительство Советской России потребовало от Центральной рады «оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-калединским восстанием», однако Центральная рада отвергла этот ультиматум. По инициативе большевиков была начата подготовка к созыву I Всеукраинского Съезда Советов, однако получить на Съезде большинство им не удалось. Большевики отказались признавать законность Съезда, образовав из своих сторонников параллельный Съезд, прошедший 11-12 (24-25) декабря 1917 года в Харькове, где была провозглашена Украинская Народная Республика Советов (в составе Российской Федерации) и избран Народный секретариат (правительство), в то время как в Киеве сохранилась власть Центральной рады и её исполнительного органа — Генерального секретариата. В декабре 1917 — январе 1918 на Украине развернулась вооружённая борьба за установление Советской власти. В результате боевых действий войска Центральной рады были разбиты и большевики взяли власть в Екатеринославе, в Полтаве, Кременчуге, Елизаветграде, Николаеве, Херсоне и других городах. 21 декабря 1917 (3 января 1918 по новому стилю) на совещании президиума Румчерода (Совет солдатских депутатов от Румынского фронта, Черноморского Флота и Одессы), которому принадлежала реальная власть в Одессе, город был объявлен вольным городом. По словам главы Генерального секретариата Дмитрия Дорошенко,

Во всех крупных центрах власть правительства Центральной рады существовала к концу года лишь номинально. В Киеве это сознавали, но ничего уже поделать не могли.

22 декабря 1917 (4 января 1918) делегация УЦР прибывает в Брест-Литовск для самостоятельного участия в мирных переговорах. Троцкий был вынужден признать украинскую делегацию самостоятельной стороной переговорного процесса.

После разгона большевиками Учредительного собрания (6 (18) января 1918 года) Центральная рада 9 (22) января 1918 г. принятием IV универсала провозгласила Украинскую народную республику независимой и суверенной страной (её территория распространялась на 9 губерний бывшей Российской империи).

Практически одновременно — 16 (29) января в Киеве вспыхнуло восстание под руководством большевиков, а 13 января (26 января по новому стилю) 1918 г. в Одессе началось восстание Румчерода.

Восстание в Киеве было подавлено к вечеру 22 января (4 февраля) 1918 г., а восстание в Одессе завершилось успехом и 18 января в городе была провозглашена Одесская Советская Республика, которая признала высшую власть в лице Совнаркома Петрограда и советского правительства в Харькове. Формально в состав Одесской республики была включена Бессарабия, в столице которой (Кишинёве) 13 января 1918 Революционным штабом советских войск Бессарабского района был организован захват всех важнейших объектов. Однако 18 января в Бессарабию вторглись войска УНР, а на следующий день начала наступление Румыния.

26 января (8 февраля) 1918 года большевистские части под командованием Муравьева заняли Киев. На следующий день 27 января 1918 (9 февраля 1918) делегация УНР в Брест-Литовске подписала с Центральными державами отдельный сепаратный мир, предполагавший признание суверенитета Украины и военную помощь против советских войск в обмен на поставки продовольствия.

Молдавия

После Октябрьского переворота помощнику главнокомандующего войсками Румынского фронта генералу Щербачёву (фактически исполнявшему обязанности главнокомандующего) удалось на некоторое время сдержать разложение войск фронта под воздействием революционных событий и большевистской агитации. Щербачёв добился того, что фронтовой комитет 30 октября (12 ноября) 1917 года принял решение о непризнании советской власти. Французские военные представители на Румынском фронте (в городе Яссы находился штаб Румынского фронта и генерала Бертло) поддержали генерала Щербачёва. Ему было разрешено начать мирные переговоры с австро-германцами. 26 ноября (9 декабря) в Фокшанах было заключено перемирие между объединёнными русско-румынскими и германо-австрийскими войсками. Это позволило Щербачёву приступить к подавлению большевистского влияния в армии. В ночь на 5 (18) декабря он поручил войскам, верным Центральной раде, занять все штабы. За этим последовало разоружение румынами тех частей, в которых было сильно влияние большевиков. Оставшись без оружия и продовольствия, военнослужащие русской армии были вынуждены в жестокий мороз пешком уходить в Россию. Румынский фронт фактически прекратил своё существование в середине декабря 1917 года.

21 ноября (4 декабря) 1917 года на Военно-молдавском съезде был сформирован Сфатул Цэрий, который 2(15) декабря 1917 года принять декларацию, провозглашавшую образование Молдавской демократической республики:

«…Имея в виду установление общественного порядка и укрепление прав, завоёванных революцией, Бессарабия, опираясь на своё историческое прошлое, объявляет себя отныне Молдавской демократической республикой, которая войдёт в состав Российской демократической федеративной республики членом с теми же правами…»

Республика была признана большевистским правительством. 7 декабря 1917 года с согласия Сфатул Цэрия румынские войска пересекли Прут и заняли несколько приграничных молдавских сёл. 8 января румынские войска начали наступление на северные и южные районы Молдавской Демократической Республики и 13 января после незначительных боёв с войсками Румчерода заняли Кишинёв, а к началу февраля всю центральную и южную часть Молдавии. В это же время север Молдавии был занят австро-венгерскими войсками.

24 января (6 февраля) 1918 года Сфатул Цэрий провозгласил независимость Молдавской демократической республики.

Финляндия

15 (28) ноября 1917 парламент Финляндии взял на себя высшую власть в стране, сформировал новый состав правительства — Сената Финляндии под руководством Пера Эвинда Свинхувуда (см. Сенат Свинхувуда), которое уполномочило своего председателя представить в Эдускунту проект новой Конституции Финляндии. Передавая 21 ноября (4 декабря) 1917 проект новой Конституции на рассмотрение парламенту Финляндии, председатель сената Пер Эвинд Свинхувуд огласил заявление Сената Финляндии [www.histdoc.net/history/ru/itsjul.htm «К народу Финляндии»], в котором было объявлено о намерении изменения государственного строя Финляндии (о принятии республиканского способа правления), а также содержалось обращение «к властям иностранных государств» (в частности к Учредительному Собранию России) с просьбой о признании политической независимости и суверенитета Финляндии (которое позднее было названо «Декларацией независимости Финляндии»). 23 ноября (6 декабря) 1917 указанное заявление (декларацию) одобрил парламент Финляндии голосованием 100 против 88.

18 (31) декабря 1917 государственная независимость Финляндской Республики первой была признана Советом Народных Комиссаров (правительством) Российской Советской Республики, возглавляемым Владимиром Лениным. В январе 1918 года независимость Финляндии признали Германия и Франция.

Одновременно с этими событиями усилилось противостояние между сторонниками социал-демократической партии Финляндии (основными силами которых были отряды финской Красной гвардии — «красные») и финского Сената (на стороне которого были отряды самообороны (охранные отряды, Охранный корпус Финляндии) — «белые»). Кроме того, в стране находилось около 80 тысяч войск российской армии.

27 января в стране началось восстание красных, организованное Народным Советом Финляндии, приведшее к началу гражданской войны. Несмотря на то, что обе стороны называли страну одинаково: республика и Финляндия, в своём единственном международном договоре «красное» правительство Финляндии относительно своей страны использует понятие Финляндская Социалистическая Рабочая Республика.

Закавказье

11 (24) ноября 1917 г. на совещании по вопросу организации местной власти в Закавказье в связи с Октябрьским переворотом было принято решение о создании «Независимого правительства Закавказья» (Закавказского комиссариата), которое заменило бы собой функции созданного Временным правительством ОЗАКОМ «лишь до созыва Всероссийского учредительного собрания, а в случае невозможности его созыва … до съезда членов Учредительного собрания от Закавказья и Кавказского фронта».

5 (18) декабря 1917 года между русскими и турецкими войсками на Кавказском фронте было заключено так называемое Эрзинджанское перемирие. Это привело к массовому отходу русских войск из Западной (Турецкой) Армении на территорию России. К началу 1918 года турецким силам в Закавказье фактически противостояли лишь несколько тысяч кавказских (в основном армянских) добровольцев под командой двухсот офицеров.

12 (25) января 1918 года после разгона Учредительного собрания Закавказский комиссариат, обсудив вопрос о политическом положении, принял решение о созыве Закавказского сейма из делегатов от Закавказья во Всероссийское Учредительное собрание как законодательного органа Закавказья.

Белоруссия

После октябрьского переворота в Петрограде власть на территории Белоруссии перешла к большевистскому Областному исполнительному комитету Западной области и фронта (Облискомзап).

Одновременно с этим активизировались и сепаратистские силы в Белоруссии. Белорусская Центральная Рада была преобразована в Великую Белорусскую Раду (ВБР). ВБР не признавала власти Облискомзапа, который считала исключительно фронтовым органом. В декабре 1917 по приказу Облискомзапа был разогнан Всебелорусский съезд.

Прибалтика

Эстония

В течение 23—25 октября (5—7 ноября) 1917 года власть в Эстляндской губернии, за исключением оккупированного германскими войсками Моонзундского архипелага, перешла к Советам рабочих и солдатских депутатов в лице Военно-революционного комитета Эстляндской губернии (председатель — И. В. Рабчинский, заместитель председателя — В. Э. Кингисепп), а 27 октября (9 ноября) Яан Поска официально передал все дела по управлению Эстляндской губернией уполномоченному ВРК В. Э. Кингисеппу. Верховным органом власти был объявлен Исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов Эстляндской губернии. В то же время Земский совет продолжал функционировать, формирование эстонских воинских частей продолжалось.

15 (28) ноября 1917 года Временный Земский Совет Эстляндской губернии объявил о созыве в ближайшем будущем Эстонского Учредительного Собрания «для определения будущего государственного устройства Эстонии», а до созыва Собрания провозгласил себя верховной властью в стране. 19 ноября (2 декабря) Исполком Эстляндского Совета рабочих, воинских, безземельных и малоземельных депутатов принял решение о роспуске Земского Совета, однако одновременно поддержал идею созыва Учредительного Собрания и назначил выборы на 21—22 января (3—4 февраля) 1918 года. Несмотря на роспуск, Земский совет продолжил подпольную деятельность посредством своих органов — правления, совета старейшин, земской управы.

В конце 1917 года территория Эстляндии расширилась. Постановлением Исполкома Совета Эстляндии от 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года) город Нарва был передан из Петроградской губернии в состав Эстляндской губернии, и в её составе образован Нарвский уезд. В состав нового уезда вошли город Нарва, Вайварская, Сыренецкая волости, волости Ийзаку, Йыхви Везенбергского уезда Эстляндской губернии и ряд селений Ямбургского уезда Петроградской губернии. Это решение было принято на основании итогов проведённого 10 (23) декабря 1917 года плебисцита.

21—22 января (3—4 февраля) 1918 года были проведены выборы в Учредительное собрание, в результате которых первое место заняла РСДРП(б), получив 37,1 % голосов. Учредительное Собрание предполагалось открыть 15 февраля 1918 года.

В декабре 1917 года на острове Найссаар служившим военно—морской базой, прикрывающей вход на ревельский рейд, была провозглашена Советская республика матросов и строителей.

Латвия

В начале декабря 1917 года на не занятой немцами территории в Валке был сформирован Латвийский временный национальный совет (ЛВНС).

Практически одновременно с этим 24 декабря 1917 года (6 января 1918 года) в латвийском городе Валка Исполнительный комитет Совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии (Исколат) принял декларацию о самоопределении Латвии. Была образована Республика Исколата, власть которой распространялась на районы Латвии, не занятые германскими войсками. Председателем правительства Республики Исколата стал Фрицис Розинь (Розиньш).

1 января Исполнительный комитет запретил деятельность ЛВНС, однако Фрицис Розинь приостановил это решение и ЛВНС смог продолжить свою деятельность. 30 января 1918 года Латвийский временный национальный совет принял решение о создании суверенной и демократической Латвии, в которую должны быть включены все населенные латышами регионы.

Литва

11 (24) декабря 1917 Литовская Тариба приняла декларацию о независимости в «вечных союзных связях Литовского государства с Германией».

Крым

Ещё в октябре 1917 года на съезде представителей крымскотатарских организаций, созванном Мусисполкомом, было принято решение о том, что в сложившейся политической ситуации вопрос о дальнейшей судьбе Крыма должен решать Курултай крымских татар. 17 ноября состоялись выборы, на которых были избраны 76 делегатов. Курултай открылся 26 ноября в Ханском дворце (Бахчисарай). Он взял на себя все полномочия Мусульманского исполкома, провозгласил создание Крымской Народной Республики, принял её Конституцию и государственную символику, после чего объявил себя парламентом Крымской Народной Республики. Правительство возглавил Номан Челебиджихан.

Государственное образование просуществовало до января 1918 года, когда в Крыму была установлена Советская власть.

Башкортостан

Находившееся в Оренбурге Башкирское Правительство 11 ноября 1917 года в фармане № 1 (Указе № 1) подтвердило необходимость для башкир собственного национального самоуправления. А 15 ноября Башкирское областное шуро явочным порядком приняло уже постановление о провозглашении автономии Башкурдистана, которое на следующий день было объявлено Фарманом № 2 (Указ № 2). Его подписали председатель шуро Шариф Манатов его заместитель Ахметзаки Валидов, секретарь шуро Шайхзада Бабич и шесть заведующих отделами шуро. В постановлении и фармане говорилось: «Башкирский областной совет объявляет башкирскую территорию Оренбургской, Уфимской, Самарской и Пермской губерний с сего 15 ноября автономной частью Российской республики».

Казахстан

5-13 декабря 1917 года, на II-ом общеказахском съезде в Оренбурге, была провозглашена Алашская автономия (каз. Алаш-Орда) со столицей в Семипалатинске.

Кубань и Северный Кавказ

В ноябре 1917 года на территории Дагестана и горских округов Терской области ЦК Союза объединенных горцев Кавказа была провозглашена Горская республика во главе с Чермоевым А. М.. Горское правительство, однако, могло рассчитывать на признание лишь на территории Дагестана, причём даже здесь его не везде признавали, особенно в аулах, граничивших с Чечнёй. Само правительство не имело постоянной резиденции. Так Гайдар Бамматов, считавшийся министром иностранных дел, находился постоянно в Тифлисе в поисках покровительства «внешней силы» — вначале Турции, а впоследствии — Англии. Главные города Дагестана находились под властью советов депутатов и городских самоуправлений, получавших поддержку из советской Астрахани и от солдатских эшелонов, возвращавшихся по домам с разложившихся Кавказского и Персидского фронтов Первой мировой войны.

Одновременно с этим 1 декабря 1917 года во Владикавказе, на совещании представителей ЦК Союза объединенных горцев Кавказа, Войскового правительства Терского казачества, Союза городов Терско-Дагестанского края было создано антибольшевистское Временное Терско-Дагестанское правительство под руководством атамана Караулова. Фактически Горское правительство и Терско-Дагестанское правительство существовали параллельно до марта 1918 года.

1 (14) января 1918 года губисполком Ставропольской губернии провозгласил создание на территории губернии Ставропольской советской республики в составе РСФСР.

Кубанская Рада не признала советской власти. 28 января 1918 года Кубанской краевой войсковой Радой во главе с Н. С. Рябоволом, на землях бывшей Кубанской области была провозглашена независимая Кубанская народная республика со столицей в Екатеринодаре. 16 февраля 1918 года было избрано её правительство во главе с Л. Л. Бычом.

Войско Донское

26 октября 1917 года генерал Каледин объявляет военное положение на Дону, Войсковое правительство принимает на себя всю полноту государственной власти в области. В течение месяца Советы в городах Донской области ликвидируются. 2 декабря 1917 казачьи части Каледина занимают Ростов. 25 декабря 1917 года (7 января 1918) объявляется о создании Добровольческой армии.

В январе 1918 года Совнарком Советской России создаёт Южный революционный фронт под командованием А. И. Антонова-Овсеенко. По мере продвижения этих войск на юг активизируются сторонники новой власти и в Донской области. 10 (23) января 1918 открывается Съезд фронтового казачества, который объявляет себя властью в Донской области, объявляет А. М. Каледина низложенным с должности атамана, избирает казачий Военно-Революционный комитет во главе с Ф. Г. Подтёлковым и М. В. Кривошлыковым, и признаёт власть Совета Народных Комиссаров. 29 января (11 февраля) атаман А. М. Каледин застрелился.

На занятой большевиками территории Дона 23 марта 1918 года была провозглашена Донская Советская Республика — автономное образование в составе РСФСР.

Средняя Азия (Туркестан)

Политическая картина в Средней Азии на момент Октябрьской революции 1917 года отличалась крайней пестротой, общепринятое на тот момент административное деление и этническая классификация резко не совпадали с современными. Ключевым для царского правительства являлось разделение местных народов на оседлые и кочевые; под киргизами и туркменами обычно понимались кочевые племена, а под узбеками и таджиками — оседлые, современные казахи именовались «кайсак-киргизами» («казах-киргизы», «казак-киргизы» и др.)

По состоянию на 1917 год основными государственными образованиями в регионе являлись вассальные по отношению к Российской империи Бухарский эмират и Хивинское ханство, а также территория бывшего Кокандского ханства в Ферганской области (более подробно см. Среднеазиатские владения Российской империи).

Произошедшее в Петрограде вооружённое восстание большевиков отразилось в среднеазиатском регионе практически немедленно. Уже 27 октября (10 ноября) 1917 года в Ташкенте началось восстание, 22 ноября сформирован большевистско-левоэсеровский «Совнарком Туркестанского края».

Параллельно с этими событиями, IV Чрезвычайный краевой общемусульманский съезд в Коканде с 27 ноября 1917 года принял курс на формирование Туркестанской автономии.

Февраль — май 1918

Брестский мир

С приходом к власти большевики уже 26 октября 1917 провозглашают Декрет о мире, предлагавшем всем воюющим народам немедленно заключить «справедливый демократический мир без аннексий и контрибуций». 9 декабря 1917 года начинаются сепаратные переговоры с Германией о немедленном мире, с 20 декабря российскую делегацию возглавляет наркоминдел Л. Д. Троцкий.

Условия, выдвинутые немцами, были позорными для России, и включали в себя отторжение обширных национальных окраин на западе бывшей Российской империи, выплату репараций Германии и компенсаций лицам немецкой национальности, пострадавшим в ходе революционных событий. Кроме того, Германия фактически вела переговоры с Украиной отдельно, как с независимой державой.

Троцкий предлагает неожиданную формулу «ни мира, ни войны», состоявшую в искусственном затягивании переговоров в надежде на скорую революцию в самой Германии. На заседании ЦК РСДРП(б) большинство (9 голосов против 7) высказываются за предложение Троцкого.

Однако эта стратегия провалилась. 9 февраля 1918 года германская делегация в Брест-Литовске по приказу кайзера Вильгельма II предъявляет большевикам первый ультиматум, 16 февраля уведомляют советскую сторону о возобновлении военных действий 18 февраля в 12:00. 21 февраля немецкой стороной предъявлен второй, более жёсткий ультиматум. В тот же день Совнарком принимает декрет «Социалистическое Отечество в опасности!», начинает массовый набор в Красную Армию, 23 февраля происходят первые столкновения Красной Армии с наступающими немецкими частями.

23 февраля ЦК РСДРП(б) под давлением Ленина всё-таки принимает решение о принятии германского ультиматума. 3 марта 1918 года под давлением Ленина мир подписывается на немецких условиях.

VII съезд РСДРП(б) (на этом съезде переименованной в РКП(б)), работавший 6—8 марта 1918 года принимает резолюцию, одобряющую заключение мира (30 голосов за, 12 против, 4 воздержалось). 15 марта Брестский мир был ратифицирован на IV Съезде Советов.

Германское наступление весной 1918 года и его последствия

В феврале 1918 года после затягивания советской стороной мирных переговоров в Бресте германская армия переходит в наступление.

После заключения Брестского мира немецкая армия практически беспрепятственно занимает Прибалтику, Белоруссию, Украину, высаживается в Финляндии, вступает в земли Войска Донского. Турецкие войска начинают наступление в Закавказье.

К маю 1918 года германо-австрийские войска ликвидировали Республику Исколата (Латвия), советские республики на Украине.

Украина

Согласно сепаратному миру между УНР и Центральными державами в начале февраля 1918 года немецкие и австрийские войска были введены на территорию Украины. 1 марта немецкие войска вошли в Киев и восстановили в городе власть Центральной Рады.

Одновременно с этим в Харькове 12 февраля наравне с уже имеющейся Украинской народной республикой Советов провозглашается Донецко-Криворожская республика.

7-10 марта 1918 года в Симферополе избранный на I-ом Учредительном съезде Советов, ревкомов и земельных комитетов Таврической губернии, Таврийский Центральный Исполнительный Комитет объявил декретами от 19 и 21 марта о создании Таврийской ССР.

19 марта 1918 года в Екатеринославе все советские образования на территории Украины (Донецко-Криворожская советская республика, Украинская Народная Республика Советов, Одесская Советская Республика, Советская Социалистическая Республика Тавриды) провозгласили объединение в единую Украинскую Советскую Республику в составе РСФСР. Несмотря на это решение некоторые из советских республик формально продолжали существовать параллельно с новым государственным образованием, однако в результате немецкого наступления к концу апреля 1918 года их территория была занята германскими войсками, а сами республики ликвидированы.

Кроме того, 29 апреля 1918 года немецкими войсками была разогнана Центральная рада, Украинская народная республика ликвидирована, а на её месте создана Украинская держава во главе с гетманом Скоропадским.

Финляндия и Карелия

В ходе гражданской войны в Финляндии Советская Россия поддерживает войска Финляндской Социалистической Рабочей Республики, а Финляндской республике поддержку оказывают Швеция и Германия. Однако с началом немецкого наступления в феврале 1918 года Советская Россия вынуждена резко сократить свою помощь «красным», а по условиям Брестского мира из Финляндии выводятся русские войска (которые, впрочем, не принимали активного участия в гражданской войне), а Балтийской флот покидает Гельсингфорс. Причём, оружие и боеприпасы русских войск в своём большинстве достаются «белым».

Одновременно с этим, руководство финских «белых» заявляет о планах расширения территории Финляндии за счёт Карелии. Официального объявления войны, однако, со стороны Финляндии не последовало. В марте 1918 года «добровольческие» финские отряды вторгаются на территорию Карелии и занимают посёлок Ухта. 15 марта финский генерал Маннергейм утверждает «план Валлениуса», предусматривающий захват части бывшей территории Российской империи до линии Петсамо (Печенга) — Кольский полуостров — Белое море — Онежское озеро — река Свирь — Ладожское озеро. Кроме того, предлагается превращение Петрограда в «свободный город — республику» наподобие Данцига. В марте в Ухте собирается Ухтинский комитет (карел. Uhtuan Toimikunta — Ухтуан Тоймикунта), который возглавлял некий Туйску, принявший постановление о присоединении Восточной Карелии к Финляндии.

В апреле в результате Олонецкого похода белофинны занимают часть территории южной Карелии, а 15 мая провозглашают на занятой территории Олонецкое правительство.

Действия финнов по дальнейшей экспансии в Карелии сдерживают высадившиеся в Мурманске в начале марта войска Антанты и кайзер Вильгельм II, опасавшийся потери власти большевиками в результате занятия Петрограда финнами и стремившийся содействовать обмену территории Выборгской губернии, оставляемой за Россией, на область Печенги с выходом к Баренцеву морю, что было необходимо Германии для ведения войны на Севере с Англией, чьи войска начали интервенцию в Русском Поморье.

В марте 1918 г. Германия получила право размещать свои военные базы в Финляндии, а 3 апреля 1918 г. в Гангё высадился хорошо вооружённый германский экспедиционный корпус, численностью 12 тысяч (по другим сведениям, 9500) человек, с главной задачей взять столицу красной Финляндии. Всего количество германских солдат в Финляндии под командованием генерала Рюдигера фон дер Гольца составило 20 тысяч человек (включая гарнизоны на Аландских островах).

12-13 апреля немецкие войска взяли Хельсинки, передав город представителям финского Сената. 21 апреля был взят Хювинкя, 22 апреля — Рийхимяки, 26 апреля — Хяменлинна. Бригада из Ловиисы захватила Лахти 19 апреля и перерезала сообщение между западной и восточной группировкой красных.

В начале мая 1918 года Финляндская Социалистическая Рабочая Республика прекратила своё существование, а Республика Финляндия попала под контроль кайзеровской Германии.

Отделение Закавказья

В первой половине февраля турецкие войска, воспользовавшись развалом Кавказского фронта и нарушив условия декабрьского перемирия, развернули под предлогом необходимости защиты мусульманского населения Восточной Турции крупномасштабное наступление.

10 (23) февраля 1918 года состоялось первое заседание Закавказского сейма.

В течение февраля турецкие войска продвигались вперед заняв к началу марта Трапезунд и Эрзурум. В этих условиях Закавказским сеймом было принято решение о начале мирных переговоров с турками.

Мирные переговоры, проходившие с 1 (14) марта по 1 (14) апреля в Трапезунде, закончились провалом. Согласно ст. IV Брестского мирного договора с Советской Россией и русско-турецкому дополнительному договору, Турции передавались территории Западной Армении, а также области Батума, Карса и Ардагана. Турция потребовала от закавказской делегации признать условия Брестского мира. Сейм прервал переговоры и отозвал делегацию из Трапезунда, официально вступив в войну с Турцией. При этом представители азербайджанской фракции в Сейме открыто заявили, что в создании общего союза закавказских народов против Турции они участвовать не будут, учитывая их «особые религиозные связи с Турцией».

Одновременно с этим в результате мартовских событий в Баку к власти приходят большевики, провозгласившие в городе Бакинскую коммуну.

В апреле османская армия начала наступление и заняла Батуми, но была остановлена у Карса. 22 апреля Турция и Закавказский Сейм договорились о перемирии и возобновлении мирных переговоров. Под давлением со стороны Турции, 22 апреля 1918-го года Сейм принял декларацию о независимости и создании Закавказской Демократической Федеративной Республики. 11 мая переговоры возобновились в городе Батуми.

Во время переговоров турецкая сторона потребовала ещё больших уступок от Закавказья. В этой ситуации грузинская сторона начала секретные двухсторонние переговоры с Германии о переходе Грузии в сферу немецких интересов. Германия согласилась на грузинские предложения, поскольку Германия ещё в апреле 1918 года подписала с Турцией секретное соглашение о разделе сфер влияния в Закавказье, согласно которому Грузия и без того находилась в сфере влияния Германии и между сторонами был заключён Потийский договор. 25 мая германские войска высадились в Грузии. 26 мая была провозглашена независимая Грузинская Демократическая Республика. В этих условиях в тот же день Закавказский сейм объявил о самороспуске, а 28 мая о своей независимости объявили Республика Армении и Азербайджанская Демократическая Республика.

В это же время, после переговоров с турецким правительством в занятом турками Батуме, 11 мая члены первого состава Горского правительство объявили о восстановлении Горской республики.

Белоруссия

В марте 1918 года территория Белоруссии была оккупирована немецкими войсками. 25 марта 1918 года представители нескольких национальных движений в условиях немецкой оккупации объявили о создании независимой Белорусской Народной Республики. Территория БНР включала Могилёвскую губернию и части Минской, Гродненской (включая Белосток), Виленской, Витебской, Смоленской губерний.

Молдавия

В феврале 1918 года румынские войска, захватив территорию Бессарабии попытались форсировать Днестр, но были разбиты советскими войсками на линии Резина—Шолданешты. В начале марта был подписан советско-румынский протокол о ликвидации конфликта.

На заседании 27 марта 1918 года в условиях когда здании парламента Молдавской демократической республики было окружено румынскими войсками с пулемётами, на самом голосовании присутствовали румынские военные власти Сфатул Цэрий проголосовал за объединение с Румынией.

Между тем, лишившись поддержки Российской империи и оставшись один на один с Центральными державами Румыния пошла на подписание 7 мая 1918 года сепаратного мирного Бухарестского мирного договора. Лишившись по договору Добруджи Румыния между тем добилась признания Центральными державами своих прав на Бессарабию.

Прибалтика

Эстония

18 февраля 1918 года немецкие войска начали наступление в Эстонии. 19 февраля 1918 года вышедший из подполья Земский Совет сформировал Комитет спасения Эстонии под председательством Константина Пятса.

24 февраля Исполком Советов Эстляндии и Ревельский Совет рабочих и солдатских депутатов покинули город Ревель, в котором в этот же день Комитет спасения Эстонии опубликовал «Манифест ко всем народам Эстонии», который объявлял Эстонию независимой демократической республикой, нейтральной по отношению к российско-германскому конфликту. В тот же день Константин Пятс был избран главой Временного правительства Эстонии.

25 февраля 1918 года в Ревель вошли германские войска, а к 4 марта все эстонские земли были полностью оккупированы немцами и включены в Область Верховного командования всеми германскими вооружёнными силами на Востоке (Ober Ost). Германские оккупационные власти не признали независимости Эстонии и установили в крае военно-оккупационный режим, при котором на ключевые административные должности назначались офицеры германской армии либо остзейские немцы.

Одновременно с занятием немцами Ревеля была ликвидирована Советская республика матросов и строителей на острове Найссаар — матросы погрузились на суда Балтийского флота и взяли курс на Хельсинки, а оттуда — на Кронштадт.

Латвия

В феврале 1918 года немецкие войска заняли всю территорию Латвии и ликвидировали Республику Исколата.

8 марта 1918 года в Митаве Курляндским ландесратом было провозглашено создание независимого Курляндского герцогства. 15 марта Вильгельм II подписал акт о признании Курляндского герцогства самостоятельным государством.

12 апреля в Риге, на объединенном ландесрате Лифляндии, Эстляндии, г. Рига и о. Эзель было объявлено о создании Балтийского герцогства, в состав которого вошло и Курляндское герцогство, и об установлении персональной унии Балтийского герцогства с Пруссией. Предполагалось, что формальным главой герцогства станет Адольф Фридрих Мекленбург-Шверинский, однако подобно другим немецким квазигосударственным образованиям Прибалтика вольётся в состав федеративной Германской империи.

Литва

16 февраля 1918 Литовская Тариба приняла «Акт независимости Литвы», который в отличие от «декабрьской декларации» утверждал свободу Литвы от каких-либо союзнических обязательств перед Германией и решение судеб государства представлявший Учредительному сейму. 21 февраля канцлер Германии уведомил Тарибу, что германское государство не может признать независимости Литвы на иных началах, нежели тех, которые зафиксированы в декабрьской декларации. 28 февраля президиум Тарибы заявил, что Тариба согласна на признание независимости в соответствии с принципами декларации 24 декабря 1917 года. 23 марта 1918 года император Вильгельм II признал независимость Литвы.

Казачьи области и Северный Кавказ

3 марта в Пятигорске на 2-м Съезде народов Терека провозглашена Терская Советская Республика в составе РСФСР. 5 марта большевики изгоняют из Владикавказа Временное Терско-Дагестанское правительство и правительство Горской республики, которые бегут в Тифлис. Правительство терской советской республики переезжает во Владикавказ.

В марте 1918 года Красная армия без боя заняла Екатеринодар, оставленный отрядами Кубанской Областной Рады. Кубанская Рада покинула Екатеринодар и 13 апреля большевиками была провозглашена Кубанская Советская Республика в составе РСФСР.

22 февраля 1918 года под давлением превосходящих сил Красной армии добровольцы выходят в «Ледяной поход» из Ростова-на-Дону на юг. 13 апреля 1918 года во время штурма Екатеринодара погибает генерал Корнилов. Новым командующим становится генерал Деникин, а Добровольческая армия возвращается на Дон.

13 марта в Новороссийске была провозглашена Черноморская Советская Республика в составе РСФСР.

Наступление немецких войск на Украине, занятие ими Ростова и Таганрога приводит к падению Донской Советской Республики (формально существовала до сентября 1918 года) и провозглашению атаманом Красновым независимой марионеточной пронемецкой Донской Казачей Республики.

Вместе с тем отношения казаков и Добровольческой армии остаются сложными; казаки хотя и были настроены резко антибольшевистски, не проявляли особого желания воевать за пределами своих традиционных земель. Как отмечает Ричард Пайпс, «У генерала Корнилова вошло в привычку собирать казаков в донских станицах, которые он собирался покидать, и пытаться патриотической речью — всегда неуспешно — убедить их последовать за ним. Его выступления неизменно оканчивались словами: „Все вы сволочь“».

30 мая Кубанская Советская Республика и Черноморская Советская Республика объединились в Кубано-Черноморскую Советскую республику в составе РСФСР.

Средняя Азия (Туркестан)

Власть большевиков и левых эсеров в Ташкенте была установлена после октябрьского восстания 1917 года. В феврале 1918 года большевики ликвидировали Туркестанскую автономию, к концу апреля 1918 года сформирована Туркестанская Автономная Советская Социалистическая Республика. В соответствии со своей классовой идеологией, при установлении советской власти в среднеазиатском регионе, большевики опираются преимущественно на местных заводских рабочих, большинство из которых — русской национальности.

В то же время остаются неурегулированными отношения с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством; существовавшие на 1917 год вассальные отношения этих государственных образований с Российской империей были окончательно прекращены на официальном уровне Октябрьской революцией. В марте 1918 года большевики и левые эсеры предпринимают первую неудачную попытку советизации Бухарского эмирата (см. Колесовский поход).

Май — октябрь 1918. Интервенция войск Антанты. Восстание Чехословацкого корпуса

Заключение Брест-литовского мирного договора обострило отношения России с бывшими союзниками по Антанте, отказавшимся признавать законность этого договора. Вскоре ими принимается курс на захват контроля над всеми стратегическими портами бывшей Российской империи (Мурманск, Архангельск, Владивосток и Одесса). В феврале — марте 1918 года наркоминдел Троцкий Л. Д. получает сообщения о предполагаемом нападении германо-финских сил на Мурманск и стратегическую железную дорогу Мурманск-Петроград, построенную с огромными усилиями годом ранее. Троцкий безуспешно попытался лавировать между предполагаемой германо-финской и также предполагаемой англо-французской интервенцией в Мурманске, что закончилось провалом: к июню Мурманск окончательно вышел из-под контроля Совнаркома. Председатель Мурманского краевого совета Юрьев А. М. отказался выполнять приказы об организации отпора английскому десанту, заявив, что «военная сила неоспоримо на их стороне». 1 июля Совнарком объявил Юрьева «врагом народа». 2 июля 1918 года Троцкий, уже в качестве наркомвоенмора, опубликовал приказ по наркомату, в частности, гласящий: «Какая бы то ни было помощь, прямая или косвенная, чужестранному отряду, вторгшемуся в пределы Советской Республики, будет рассматриваться как государственная измена и караться по законам военного времени» (см. Деятельность Троцкого на посту наркоминдела).

Кроме высадившихся в Мурманске британских войск, 5 апреля во Владивостоке высаживается десант Великобритании и Японии для обеспечения сохранности военных грузов, доставленных союзниками в Россию по военным контрактам ещё для царского и Временного правительств и хранящихся во Владивостоке, и для обеспечения безопасности японских граждан. Однако через две недели войска вернулись на корабли.

Восстание Чехословацкого корпуса, Комуч, Сибирь

Сформированный ещё в 1916 году из этнических чехо-словаков (как военнопленных Австро-Венгрии, так и подданных Российской империи) Чехословацкий корпус, направляющейся после подписания Брестского мира во Францию через Дальний Восток и растянувшийся от Самары и Екатеринбурга до Владивостока, в мае 1918 года поднимает восстание в ряде городов вдоль железной дороги.

В поисках какой-либо политической силы, на которую они могли бы опереться, чехословаки обращаются к эсерам. 8 июня в Самаре благодаря им приходит к власти эсеровское правительство Комуча, взявшее под контроль Поволжье и часть Сибири. Одновременно с этим в 23 июня в Омске власть берёт Временное Сибирское правительство. 17 (4) июля 1918 года Сибирское правительство принимает декларацию о независимости Сибири, провозгласив создание Сибирской республики. Правительства Комуча и Сибирской республики соперничали между собой.

13 июня коммунисты формируют Восточный фронт Красной армии под командованием левого эсера М. А. Муравьёва.

К сентябрю 1918 года положение Комуча резко осложняется в связи с наступлением Красной армии. 23 сентября 1918 года вместо Комуча образуется Уфимская директория, в которой Колчак получает пост военного министра. 3 ноября Временное Сибирское правительство признаёт власть Уфимской директорией, аннулирую Декларацию о независимости Сибири.

18 ноября 1918 года офицеры, разочаровавшиеся в политике Директории, приводят к власти адмирала Колчака, который принимает титул Верховного правителя России, формирует в Омске Российское правительство и провозглашает Российское государство.

Расширение интервенции Антанты

В феврале 1918 года контролировавшийся на тот момент большевиками Мурманск оказался под угрозой германо-финского наступления на стратегическую Мурманскую железную дорогу. Положение Мурманска вызвало сильную обеспокоенность держав Антанты, в конце февраля предложивших председателю Мурманского краевого совета Юрьеву А. М. своё содействие в деле обороны города от войск Центральных держав. Наркоминдел Троцкий Л. Д., лавируя между возможной германо-финской и возможной британо-французской интервенциями в Мурманске, санкционировал принятие военной помощи союзников. Однако в целом эти манёвры провалились, вылившись в широкомасштабную союзную интервенцию сначала в Мурманске, и затем в Архангельске. К июню 1918 года Совнарком потерял контроль над Мурманском, объявив Юрьева А. М. 1 июля врагом народа. 2 июля Троцкий, уже в качестве наркомвоенмора, издал приказ, в частности, гласивший: «Какая бы то ни было помощь, прямая или косвенная, чужестранному отряду, вторгшемуся в пределы Советской Республики, будет рассматриваться как государственная измена и караться по законам военного времени».

6 июля 1918 года Антанта объявила Владивосток «международной зоной», произошла высадка значительных сил японских и американских воинских контингентов. 2 августа британские экспедиционный корпус высадился в Архангельске.

Таким образом, Антанта получила контроль над всеми стратегическими морскими портами России, незаблокированными Центральными державами — Мурманском, Архангельском и Владивостоком. Советская власть на севере России рухнула, образовалось эсеро-кадетское Верховное правительство Северной области. Начато формирование антибольшевистской Северной армии, с января 1919 года возглавленной генералом Миллером Е. К.

Также в июле произошла серия мятежей: 6—7 июля левоэсеровский мятеж в Москве, едва не приведший к падению большевистского правительства, 6—21 июля правоэсеровско-белогвардейский мятеж в Ярославле, также мятежи в Муроме и Рыбинске. 10—11 июля поднял мятеж командующий Восточным фронтом Красной армии левый эсер М. А. Муравьёв, вместо него 18 июля командующим назначается латыш И. И. Вацетис.

Прогерманские марионеточные режимы

В мае — ноябре 1918 года под контролем Германской империи находились следующие государства:

•  — Королевство Польское.
•  — в октябре 1918 года провозглашается Королевство Финляндия, однако избранный королём принц гессенский Фридрих Карл в Финляндию так и не прибыл, страной правил от его имени, в качестве Регента, председатель Сената (премьер-министр) Пер Свинхувуд.
•  — провозглашенное в апреле 1918 года Балтийское герцогство со столицей в Риге 22 сентября 1918 года было признано германским императором Вильгельмом II независимым государством. Предполагаемый герцог так избран и не был, от его имени герцогством должен был править Регентский совет.
•  — 11 июля 1918 года провозглашено Королевство Литва. Предполагаемым литовским королём должен был стать германский принц Вильгельм фон Урах, который в страну так и не прибыл.
•  — Украинская держава.
•  — Донская Казачья Республика

Кроме того, под контролем союзника Германии, Османской империи фактически находилась:

•  — Азербайджанская Демократическая Республика

Закавказье

С мая по октябрь 1918 года Грузия была оккупирована германскими войсками, а Армения по договору о мире и дружбе находилась фактически под контролем Османской империи.

В Азербайджане в это время действовали две силы — запад страны контролировали силы Азербайджанской Демократической Республики со столицей в Гяндже, а Баку и побережье Каспия контролировали войска Бакинской коммуны, поддержанные отрядом Г.Петрова, присланного из Астрахани. В марте 1918 года войсками Бакинской коммуны и отрядами армянской партии «Дашнакцутюн» была организована резня азербайджанского населения. 4 июня был заключён договор о мире и дружбе между Азербайджанской Демократической Республикой и Турцией, согласно которому Турция обязывалась «оказывать помощь вооружённой силой правительству Азербайджанской Республики, буде таковая потребуется для обеспечения порядка и безопасности в стране». Уже на следующий день турецко-азербайджанская армия начала наступление на Баку. В результате успешных действий турецко-азербайджанских войск 31 июля Бакинская коммуна сложила с себя полномочия и передала власть в восточном Азербайджане Диктатуре Центрокаспия, которая немедленно запросила помощи в обороне города у англичан. 17 августа английские войска под командованием ген. Денстервилля высадились в Баку. Несмотря на помощь Антанты, Диктатуре Центрокаспия не удалось организовать оборону городу и 15 сентября турецко-азербайджанские войска вошли в Баку, где устроили резню армянского населения. Диктатура Центрокаспия была ликвидирована. Группа руководителей Бакинской коммуны (т. н. 26 Бакинских комиссаров в последний момент бежали из Баку в Красноводск, где были арестованы «Диктатурой Закаспия» и расстреляны.

Однако, турецкие войска не остановились на достигнутом, и в начале октября 1918 года вторглись уже в Дагестан.

Казачьи области и Северный Кавказ

В июне 1918 года, поддерживаемая Центральными державами, армия Донской республики начала наступление на контролируемые большевиками территории. Одновременно и при её поддержке начался второй кубанский поход Добровольческой армии. В этих условиях большевики 6 июля объединяют три советских республики на Северном Кавказе (Кубано-Черноморская Советская Республика, Ставропольская советская республика, Терская Советская Республика) в одну Северо-Кавказскую советскую Республику со столицей в Екатеринодаре.

Несмотря на усилия большевиков к осени 1918 года Добовольческая армия заняла большинство казачьих областей на Северном Кавказе, под контролем 11-й армии РККА и Северо-Кавказской советской Республики остались лишь Ставрополь и Армавир.

В октябре 1918 года турецкие войска заняли Дербент и Темир-Хан-Шуру, власть в которых была передана правительству про-турецкой Горской республики, повторно сформированному в мае 1918 года в Батуми.

Средняя Азия (Туркестан)

При поддержке британских интервентов (см. Английская интервенция в Средней Азии) в июле-августе 1918 года в Ашхабаде сформировано эсеро-белогвардейское Закаспийское временное правительство. В связи с этим резко осложнилось положение Туркестанской Автономной Советской Социалистической Республики (Туркреспублики), отрезанной от основной территории РСФСР.

Ситуация к ноябрю 1918 года

Положение, в котором оказалось центральное большевистское правительство в Москве (Совнарком) в середине 1918 года, характеризуется советской историографией, как «Советская республика в кольце фронтов» («Советская республика в огненном кольце фронтов»). Фактически под контролем Москвы остаются только центральные губернии Европейской части России.

Ноябрьская революция в Германии, и её последствия

9-11 ноября 1918 года в Германии происходит Ноябрьская революция, вызванная дошедшим до предела напряжением сил Германии в войне. Германская империя подписывает Комьенское перемирие, означавшее фактическую капитуляцию Германии. По условиям перемирия Германия должна была также денонсировать Брест-Литовский договор с российским правительством большевиков и Бухарестский договор (1918) с Румынией. Германские войска должны были оставаться на территории России до прибытия войск Антанты, однако, по договорённости с германским командованием территории, с которых выводились германские войска, начала занимать Красная Армия и только в некоторых пунктах (Севастополь, Одесса) германские войска были заменены войсками Антанты.

Крах прогерманских марионеточных режимов

Поражение Германии в Первой мировой войне привело к немедленному краху ряда марионеточных режимов, созданных германо-австрийскими оккупантами в бывших западных национальных окраинах Российской империи. Большинство этих режимов носили околомонархический характер, как правило, в форме регентства.

Польша, Украина и Белоруссия

• Королевство Польское. Ещё 7 ноября 1918 года в Люблине было создано Временное народное правительство во главе с И.Дашиньским. В манифесте К польскому народу оно провозгласило создание Польской республики. 11 ноября 1918 года, в день капитуляции Германии, польские отряды разоружили немецкий гарнизон в Варшаве, и вернувшийся из немецкого плена Юзеф Пилсудский принял власть из рук Регентского совета Королевства Польского.

• Практически одновременно, 13 ноября 1918 года во Львове была провозглашена Западно-Украинская народная республика и создано её правительство — Государственный Секретариат во главе с Константином Левицким. Польское правительство не признало нового государства, что привело к вооружённому конфликту между Польшей и Западной Украиной. 21 ноября 1918 польские войска взяли Львов и руководство ЗУНР было вынуждено бежать в Тернополь. 11 ноября Румыния заняла Буковину.

• Украинская держава. Уже 13 ноября 1918 года была создана Директория Украинской народной республики, а 14 декабря 1918 года в Киев входят войска Директории во главе с Петлюрой и Винниченко, которые восстанавливают Украинскую народную республику

• Белорусская Народная Республика. В декабре 1918 года начат вывод германских войск, руководство БНР бежит из Минска в Гродно в связи с советским наступлением.

Финляндия

• Королевство Финляндия. 12 декабря 1918 года принц гессенский Фридрих Карл отрёкся от престола, а 16 декабря германские войска покинули страну. 17 июля 1919 года была провозглашена Финляндская Республика.

Прибалтика

• Балтийское герцогство. После Ноябрьской революции 1918 года начинается вывод германских войск из Прибалтики. Уже 18 ноября 1918 года Народный совет во главе с Карлисом Ульманисом провозгласил независимость Латвийской Республики. 19 ноября германское командование в Эстонии передаёт всю власть Временному совету Эстонской республики.
• Королевство Литва. 2 ноября приглашение занять литовский престол принцу фон Ураху было отозвано, а власти Литвы решают учредить республиканское правление. Провозглашена Литовская Республика.

Закавказье

30 октября представителями Антанты и Турции было подписано так называемое Мудросское перемирие, которое, в частности, предусматривало эвакуацию турецких войск из Закавказья и предоставление державам Антанты права оккупировать Баку и Батум.

• Азербайджанская Демократическая Республика. 17 ноября 1918 года в Баку из Ирана прибыли английские войска под командованием генерала Томсона. Англичане потребовали вывода войск АДР из столицы. С этого времени по апрель 1919 года военное министерство АДР, созданное 7 ноября, располагалось в Елизаветполе (Гянджа).

• Грузинская Демократическая Республика. В течение ноября-декабря английскими войсками были заняты стратегические пункты Закавказья — Баку, Тифлис, Батум, что позволило контролировать Закавказскую железную дорогу и поставки нефти и керосина из Баку. К концу декабря численность английских войск в Грузии достигла примерно 25 тыс.

• Первая Республика Армения. Провозглашена 28 мая 1918 года. В ноябре армянские войска вступили в Караклис, в начале декабря — в Александрополь.

Выводя войска, турки предложили занять освобождаемый ими Ахалкалакский и Борчалинский уезды бывшей Тифлисской губернии со смешанным армяно-грузинским населением правительству Армении, а немцы — правительству Грузии. Это привело к армяно-грузинской войне в декабре 1918 года, закончившийся подписанием 31 декабря в Садахло при посредничестве Великобритании мирного соглашения. Согласно мирному договору северная часть Борчалинского уезда передавалась Грузии, южная Армении, а средняя (в ней находились Алавердские медные рудники) объявлялась «нейтральной зоной» и административно подчинялась английскому генерал-губернатору (впоследствии также отошла к Армении).

Одновременно с этим разгорался и армяно-азербайджанский конфликт. В ноябре 1918 года на территорию Нагорного Карабаха, находившуюся под контролем проармянского Народного правительства Карабаха вторглись вооруженные силы Республики Армении под командованием генерала Андраника Озаняна. Однако, под давлением английского правительства, Андраник был вынужден остановить наступление и вернуться в Армению.

После ухода турецких войск на 3 ноября 1918 года территории Сурмалинского уезда Эриванской губернии в городе Игдыре была провозглашена про-азербайджанская Аракская Республика во главе с Джафаркули Нахичеванским. Территория молодой республики по мнению её правительства должна была охватывать Эриванский, Эчмиадзинский, Шаруро-Даралагезский, Сурмалинский и Нахичеванский уезды Эриванской губернии. Впоследствии ликвидирована и возвращена в состав Первой Республики Армении.

Кроме того, в оставленном турецкими войсками Карсе 5 ноября 1918 года был образован протурецкий «Карсский мусульманский совет», который 1 декабря 1918 года на подконтрольных ему территориях провозгласил создание Юго-Западной Кавказской демократической республики.

Советское наступление. Ноябрь 1918 — февраль 1919

Уже 13 ноября большевистское правительство денонсировало Брест-литовский мирный договор, начинается ввод частей Красной армии в бывшую германскую зону оккупации. К февралю 1919 года большевики занимают часть Украины, Прибалтики и Белоруссии. Их продвижение, начиная с декабря 1918, сталкивается с новой силой — Польшей, выдвинувшей проект восстановления польской великодержавности «от моря до моря».

• Эстония Эстония. 22 ноября Красная армия заняла Нарву, большевики провозглашают Эстляндскую трудовую коммуну, которая, однако, контролировала не всю территорию Эстонии. Так, большевики не смогли получить контроль над Таллином (Ревель). В январе 1919 года началось совместное наступление эстонцев и белогвардейского Северного корпуса полковника Дзерожинского, в феврале 1919 года большевики выбиты из Эстонии. О самороспуске Эстляндской трудовой коммуны объявлено только 5 июня 1919 года.
• Латвия Латвия. В декабре 1918 года начинается советское наступление в Латвии, 13 января 1919 года провозглашена Латвийская Социалистическая Советская Республика, которая, однако, контролировала не всю территорию Латвии. Силы латышских националистов группировались в Лиепайе (Либава). 22 мая 1919 года силы «белых» латышей и немецких добровольцев выбили большевиков из Риги. Окончательно ЛССР ликвидирована только в январе 1920 года после потери городов Даугавпилс и Резекне.
• Литва Литва. В декабре 1918 года Красная Армия начала входить в части Литвы, оставляемые Германией. 16 декабря 1918 провозглашена Литовская советская республика. 5 января 1919 года занят Вильнюс. Взять Каунас (Ковно) Красной Армии не удалось.
• Украина Украина. В декабре 1918 — январе 1919 большевики занимают Харьков, Полтаву и Екатеринослав, 5 февраля 1919 года занимают Киев, выбив из него правительство УНР.
• Белоруссия Белоруссия. В декабре 1918 года в связи с выводом германских войск начинается советское наступление. 1 января 1919 года провозглашена Советская Социалистическая Республика Белоруссия, в январе Красная армия занимает Минск, в феврале практически всю белорусскую территорию, кроме отошедшего к Польше Гродно.
• Литва Литва, Белоруссия Белоруссия. После формирования советских республик в Литве и Белоруссии в феврале-начале марта 1919 года происходит их объединение в Литовско-Белорусскую Советскую Социалистическую Республику (Литбел). Формирование новой республики проходит в условиях активного наступления польских войск. В декабре 1918 — январе 1919 идут бои идут бои за Вильнюс. В феврале 1919 года формируется советско-польский фронт. К августу режим Литбела окончательно ликвидирован поляками после взятия ими Минска. Стороны заключают перемирие.

Союзная интервенция в Новороссии и Закавказье, ноябрь 1918 — апрель 1919

В канун окончания Первой мировой войны Антанта приняла решение «расширить Румынский фронт на восток» и занять часть стратегически важных регионов в бывшей австро-германской зоне оккупации на Юге России. Французские войска высадили десанты в Одессе и в Крыму в ноябре 1918 г., британцы высадились в Закавказье.

• Франция Франция. В ноябре 1918 г. в Одессе высадился франко-греческий контингент, усиленный незначительными румынскими, сербскими и польскими частями. В январе 1919 года французы начали осуществление планов по расширению зоны интервенции, заняв 31 января 1919 г. Херсон, 3 февраля Николаев. Но уже в марте 1919 года политика Франции кардинально изменилась: войска интервентов оставили Херсон и Николаев под нажимом частей атамана Григорьева, перешедшего в тот момент на сторону большевистского правительства. В апреле 1919 года была проведена эвакуация Одессы. Начались мятежи на французских кораблях, находящихся в Крыму. Тогда же произошёл окончательный вывод французских войск с Юга России.
• Великобритания Великобритания. В ноябре — декабре 1918 года британские войска заняли Батум и Баку.

Реакция чехословацкого легиона

Окончание Первой мировой войны и провозглашение независимой Чехословакии 28 октября 1918 года привело к тому, что Чехословацкий легион в ноябре-декабре 1918 года окончательно потерял всякий интерес к событиям в России. В ноябре-декабре Правительство Колчака отвело чехословаков с фронта и использовало их впредь только для охраны железных дорог.

В 1919 году чехословаки фактически придерживались нейтралитета, отказываясь активно действовать на стороне Колчака, и продолжали требовать своей эвакуации из России. В июне 1919 года среди чехословаков даже происходит мятеж, вызванный затягиванием эвакуации, однако, эта эвакуация начинается только с декабря 1919 года, из Владивостока, и растягивается до 2 сентября 1920.

Сибирь, ноябрь 1918 — октябрь 1919

Восстание Чехословацкого корпуса в мае-августе 1918 года вызвало к жизни на пространстве от Самары до Омска целый ряд разнородных политических сил, оппозиционных как большевизму, так зачастую и друг другу: умеренные социалисты (эсеры и меньшевики), либеральные кадеты, правоконсервативное офицерство. Основным антибольшевистским правительством на первом этапе стал эсеро-меньшевистский режим Комуча в Самаре, выдвинувший лозунг созыва разогнанного большевиками Учредительного собрания.

Однако к осени 1918 года стала окончательно очевидной неспособность умеренных социалистов организовать эффективное сопротивление большевизму. 18 ноября 1918 года в Омске приходит к власти адмирал Колчак. Таким образом, социалисты были окончательно оттеснены от власти правоконсервативным офицерством.

Получив власть, Колчак провозглашает себя Верховным правителем России, таким образом, обозначив, вслед за своими предшественниками, режимами Комуча и Временного Всероссийского правительства («Уфимская директория») стремление создать общероссийское правительство.

Однако остальные антибольшевистские силы признали Колчака в этом статусе далеко не сразу. 30 апреля 1919 года Колчака признало правительство Северной области. Генерал Деникин признал Колчака Верховным правителем только 12 июня 1919 года, когда колчаковскому фронту уже оставалось несколько месяцев до окончательного разгрома. Также с лета 1919 года власть Колчака признал генерал Юденич (см. Северо-Западное правительство).

В марте 1919 года войска адмирала Колчака начали решительное наступление, окончательно захлебнувшееся в августе 1919 года. Серьёзным ударом для «белых» стала потеря в июле 1919 года Урала с его заводами (см. Екатеринбургская операция). Положение правительства Колчака усугублялось широко развернувшимся в его тылах партизанским движением «зелёных» крестьян, недовольных как проводимой большевиками продразвёрсткой, так и мобилизациями в «белые» армии.

Осенью 1919 года фронт окончательно рухнул. В ноябре 1919 года после падения Омска правительство адмирала Колчака переведено в Иркутск, в январе 1920 года Колчак передал власть на востоке России атаману забайкальских казаков Семёнову.

Наступление Деникина, лето 1919 года

3 июля 1919 года генерал Деникин издал «Московскую директиву», провозглашавшую широкое наступление белогвардейцев на Украине и Юге России. В ходе наступления большевики были выбиты из Одессы, Киева, Воронежа и Орла.

Летом 1919 года дошла до своего максимального расширения территория, контролировавшаяся «белыми» правительствами: правительство адмирала Колчака в Омске контролировало Сибирь и Урал, генерал Деникин развивал наступление на Москву, заняв 30 августа Киев, генерал Юденич наступал на Петроград (см. также Северо-Западное правительство).

Тяжелое положение большевистского правительства усугублялось также проходившем в 1919 году польским наступлением в Литве, Белоруссии и Западной Украине; 19 апреля поляки заняли Вильно, 17 июля ликвидировали Западноукраинскую народную республику, 9 августа заняли Минск.

Украина. 1919 год

Крайней пестротой отличалась картина гражданской войны на Украине. По подсчётам историка Полетики Н. П., за три года гражданской войны власть в Киеве успела поменяться 12 раз.

• Режим Украинской народной республики (правительство Центральной рады) — с ноября 1917 года;
• Большевистские войска под командованием левого эсера Муравьёва М. А. (переведённое из Харькова правительство Народного секретариата) — с 26 января (8 февраля) 1918 года; правительство Центральной Рады бежало в Брест;
• Восстановление режима УНР германскими войсками с 1 марта 1918 года в соответствии с Брестским договором между УНР и Центральными державами;
• Разгон Центральной рады немецкими оккупантами в апреле 1918 года, установление марионеточного режима Украинской державы гетмана Скоропадского;
• Правительство Директории УНР (Петлюра) — с 14 декабря 1918 года;
• Большевики с 5 февраля 1919 года, правительство УНР эвакуировалось в Каменец-Подольский;
• Армия УНР вступила в Киев, выбив из него большевиков, 29 августа 1919 года, однако уже на следующий день, не успев провести парад победы, сама была вытеснена из города белогвардейцами;
• Деникинцы с 30 августа 1919 года;
• Большевики с 16 декабря 1919 года;
• Поляки с 6 мая 1920 года;
• Советские войска с 12 июня 1920 года;

Исследователь Савченко В. А. в своей работе «Двенадцать войн за Украину» насчитал целую серию вооружённых конфликтов, проходивших в этой стране во время Гражданской войны:

• Столкновения большевиков с УНР в декабре 1917 — феврале 1918 годов;
• Боевые действия советских войск против Румынии, частично проходившие на украинской территории в январе — марте 1918 года;
• Война германо-австрийских оккупантов и УНР против большевиков в феврале — апреле 1918 года;
• Повстанческое движение против гетманата Скоропадского и германо-австрийских оккупантов в мае — декабре 1918 года;
• Восстания Директории УНР (Петлюра — Винниченко) также против гетмана и германо-австрийцев в ноябре — декабре 1918 года;
• Столкновения повстанцев (действовавший на тот момент на стороне УНР атаман Григорьев, и союзные РККА махновцы) с франко-греко-британскими и германскими интервентами и белогвардейцами (генералы Гришин-Алмазов А. Н., Санников А., Тимановский Н. С.) в феврале-апреле 1919 года;
• Вторая война большевиков с УНР (декабрь 1918 — октябрь 1919);
• Вооружённый конфликт белогвардейцев (ВСЮР) и белоказаков с Красной армией и махновцами;
• Война Польши с ЗУНР и УНР;
• Война белогвардейцев с УНР;
• Война врангелевцев с Красной армией и махновцами в марте — ноябре 1920 года;
• Война Польши и УНР с Красной армией в марте — ноябре 1920 года;
• Антибольшевистское повстанчество, главным образом петлюровское и махновское;

Январь-февраль. Советское наступление

На начало 1919 года денонсация Брестского мира сделала возможным широкое советское наступление, закончившиеся взятием Киева 5 февраля 1919 года. Однако большевикам так и не удалось добиться полного контроля над Украиной. Остатки войск УНР группировались в районе Каменец-Подольска, в Одессе с декабря 1918 года появились сменившие германо-австрийские оккупационные войска французские интервенты, в Западной Украине продолжался вооружённый конфликт между правительством ЗУНР и Польшей.

22 января 1919 года ЗУНР и УНР объединились в единое государство.

С января 1919 года франко-греческие интервенты расширили зону оккупации, заняв 31 января Херсон, а 3 февраля Николаев, однако вскоре началось разложение французского контингента. Уже в марте 1919 года под давлением наступающих частей РККА интервенты оставили Херсон и Николаев, после начала бунтов на французских кораблях в апреле оставлены Одесса и Севастополь.

Март-май. Григорьевцы и махновцы

Сложная картина целого ряда сменявших друг друга правительств дополнялась также деятельностью целого ряда «зелёных» повстанцев, воевавших как против интервентов (сначала германо-австрийских, а затем сменивших их французских), также и против РККА, армии Деникина, и, в некоторых случаях, также воевавших и друг с другом. В мае 1919 года проходит восстание атамана Григорьева, последовательно выступавшего против режимов Центральной Рады, гетмана Скоропадского, германских оккупантов, петлюровского режима УНР, и, наконец, большевиков.

Григорьевцы угрожали Киеву, Полтаве и Одессе, однако в целом были разгромлены уже к 31 мая. В течение трёх недель атаманы Григорьев и Махно действовали совместно, однако затем их отношения портятся; по одной из версий, Григорьев был застрелен лично Махно.

Однако положение большевиков в этот период значительно осложнилось также Вёшенским восстанием в казачьих областях, деятельностью атаманов Зелёного (режим так называемой «Приднепровской республики»), Ильи Струка, Евгения Ангела, Соколовского, Пасько, Орловского и др. В районе Холодного Яра в марте 1919 года появилась так называемая «Холодноярская республика» атамана Василия Чучупаки.

Кроме того, в районе Каменец-Подольска продолжал действовать представлявший режим директории УНР атаман Тютюнник, в августе 1919 года выбивший большевиков из Винницы и Жмеринки.

Серия антибольшевистских восстаний, поднятых весной 1919 года украинскими повстанческими атаманами, какое-то время действовавшими в составе Красной армии, вызвала сильную настороженность у высшего командования РККА. В глазах Предреввоенсовета Троцкого Л. Д. наиболее вероятным и наиболее опасным кандидатом на роль «второго Григорьева» являлся в первую очередь атаман Махно, на тот момент — комбриг Красной Армии и кавалер ордена Красного Знамени. По оценке исследователя Савченко В. А., в июне 1919 года Троцкий решил «нанести превентивный удар», не дожидаясь антибольшевистского восстания махновцев. Особое недовольство Троцкого вызывал явно принятый Махно курс на строительство в Гуляй-Поле своего собственного государственного образования.

Однако итоги «первой войны» большевиков против махновцев летом 1919 года оказались в целом провальными; анархистское движение атамана Махно, ранее воевавшего против петлюровцев и германо-австрийских оккупантов, только усилилось. С началом широкого наступления Деникина летом 1919 года Махно начал боевые действия против белогвардейцев, в октябре 1919 года Махно провозгласил идею анархистской крестьянской республики с центром в Екатеринославе. Также в октябре 1919 года на сторону махновцев перешёл ряд локальных атаманов, ранее воевавших с деникинцами: Кацюра, Мелашко, Дяковский, Котик и др. Провозглашено первое в мире анархистское государство — так называемая «Южноукраинская трудовая федерация» (Вольная территория) с центром в Гуляй-Поле. Это государственное образование просуществовало около трёх месяцев, и было ликвидировано 16 января 1920 года войсками 9-й Эстонской советской армии.

К лету на Украине появилось до нескольких сотен локальных зелёных атаманов (Несмеянов, Ангел, Мелашко, Гладченко, Орлик, Уваров, Коцур и др.) Отношения ряда этих атаманов с большевиками были весьма сложными. На стороне РККА какое-то время выступал атаман Григорьев, затем поднявший восстание, сорвавшее планы военного похода на помощь Венгерской советской республике. В феврале-марте 1919 года в составе РККА также действовал атаман Зелёный, затем поднявший восстание, и первым во время Гражданской войны выдвинувший лозунг «За Советы без коммунистов». В мае 1919 года «ревком» атамана Зелёного начал именовать себя «Совнаркомом», претендуя на всеукраинскую власть.

Также в феврале-марте 1919 года в течение двух недель на стороне РККА действовал атаман Струк, а в апреле против большевиков взбунтовался бывший красный командир, атаман Спиридон Коцур.

Июль-декабрь. Петлюровцы, махновцы и деникинцы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С июля-сентября 1919 года развернулось широкое повстанческое движение, действовавшее под эгидой УНР, и отстаивавшее идею создания независимого украинского государства: атаманы Волох Н., Гулый-Гуленко А., Мелашко, атаман Сатана (Малолитка И.) 30 августа войска УНР выбили красноармейцев из Киева, и вошли в город, однако уже на следующий день сами были выбиты из него белогвардейцами.

В августе 1919 года войска Деникина заняли Одессу и Киев, однако им пришлось вести борьбу как с Красной армией, так и с войсками атамана Махно, армией УНР, рядом «зелёных» атаманов. В бою с деникинцами уничтожен атаман Зелёный. Одним из немногих атаманов, перешедших на сторону Деникина, стал Илько (Илья) Струк.

Также натянутыми были и отношения деникинцев с петлюровцами, отстаивавшими идею независимого украинского государства. 25 августа в «Воззвании к населению Малороссии» генерал Деникин заявил о государственном единстве Украины и России, признании русского языка государственным, охарактеризовав при этом Киев, как «матерь городов русских», а Петлюру — как «ставленника немцев», «положившего начало расчленению России». Резкое несовпадение целей деникинцев и петлюровцев стало очевидным. После ряда мелких боевых столкновений 23 сентября руководство УНР и ЗУНР окончательно приняло решение о начале войны против деникинцев «единым национально-демократическим фронтов» с призывом к украинскому народу «восстать против белогвардейцев». 10 октября Петлюра начал попытку широкого наступления против деникинцев, однако, уже в начале в ноября она полностью провалилась.

Вместе с тем возникли противоречия между остатками армий УНР («петлюровцы») и ЗУНР («галичане»); западноукраинская армия начала всё сильнее настаивать на союзе с Деникиным. Сам режим ЗУНР фактически прекратил существование под ударами поляков в июле 1919 года. Остатки УГА последовательно действовали совместно с войками УНР против большевиков и деникинцев, с ноября 1919 совместно с деникинцами против большевиков, в 1920 году перешли на сторону РККА, и затем на сторону поляков.

15 ноября правительство УНР по соглашению с поляками было эвакуировано из Каменец-Подольска в Проскуров, однако в результате ударов деникинцев и восстания крестьян «Республики Пашковская волость» вынуждено было отступить к польскому фронту. 4 декабря руководство УНР констатировало окончательный развал регулярной армии и санкционировало переход к широким партизанским действиям по образцу Махно. 5 декабря 1919 года Петлюра отбыл в Польшу, продолжив руководство действовавшим под его эгидой атаманами уже из Варшавы.

На сторону Махно в конце августа 1919 г. в результате успешного анархистского переворота перешли остатки Красной Армии на юге Украины. 30 августа на армейском съезде было провозглашено создание Революционной Повстанческой армии Украины (махновцев). 16 сентября 1919 г. в Жмеринке махновцы заключили соглашение с правительством Петлюры и признали себя частью независимой УНР на правах широкой автономии. Они получили от петлюровцев значительное число вооружения и военного снаряжения. Это привело к катастрофическому поражению деникинских войск от армии Махно под Уманью 26 сентября 1919 г. и к последующему прорыву махновцев к Катеринославу, Бердянску, Юзовке и Мариуполю. Весь тыл деникинской армии был разгромлен, махновцы захватили огромные запасы военного снаряжения и вооружения, в частности, в Мариупольском порту. В результате мобилизации в коренных махновских районах численность махновской армии возросла до 100 тыс. чел. Она начала наступление на Таганрог, где находилась ставка самого Деникина.

Деникину пришлось в октябре 1919 г. снять с большевистского фронта наиболее боеспособные части (в частности, казачью кавалерию Шкуро) и бросить их против махновцев. Тяжелые бои с переменным успехом в районе Александровска и Катеринослава продолжались до конца декабря. В то же время большевики подтянули на декинский фронт свои инородческие карательные части, прежде всего латышских стрелков. Это создало превосходство РККА в силах (на центральном участке Южного фронта — до двух раз). В ноябре 1919 года наступление Деникина было остановлено в районе Орла (см. Орловско-Кромская операция). 12 декабря Красная армия вошла в Харьков, 16 декабря в Киев. Одновременно против деникинцев действовали петлюровские атаманы Волох, Волынец, Гулый-Гуленко («Первый зимний поход армии УНР», проходивший также и по тылам Красной армии).

Огромную роль сыграла также губительная эпидемия брюшного тифа. Она охватила сначала галичан (в октябре 1919 г.), в ноябре перекинулась на петлюровцев, в декабре на махновцев (к январю 1920 г. заболели 90 % махновской армии, в том числе весь штаб, а сам Махно был три недели без сознания), а в январе охватила и армию Деникина.

В феврале-марте 1920 года деникинский фронт окончательно развалился. 6 февраля 1920 года оставлена Одесса, к концу марта белогвардейцы завершили эвакуацию из Новороссийска в Крым, на тот момент входивший в состав России.

Закавказье. 1919 год

В марте 1918 года в Баку произошёл сначала погром армянами азербайджанцев (Мартовские события в Баку), а в сентябре, при поддержке турецких войск, резня азербайджанцами армян (Резня армян в Баку).

Резкие противоречия между Грузией, Арменией и Азербайджаном привели к распаду образованного в 1917 году «Закавказского комиссариата» («Закавказский сейм», «Закавказская федерация»). Грузия провозгласила свою независимость от Закавказской федерации 26 мая 1918 года, 28 мая то же самое делают Армения и Азербайджан.

Между сторонами возник ряд конфликтов из-за территорий со смешанным населением: Азербайджан претендовала на населенные армянами Карабах и Зангезур, Грузия — на территорию отошедшего к Армении Борчалинского уезда. В декабре 1918 года произошёл вооружённый приграничный конфликт между Грузией и Арменией (см. Армяно-грузинская война), в первой половине 1920 года вспыхнула армяно-азербайджанская война из-за спорных территорий Карабах, Зангезур, Гянджинский и Газахский уезды.

Противоречия трёх государств усугублялись также германо-турецкой оккупацией, и затем сменившей её британской оккупацией. Турция имела свои традиционные интересы в Закавказье, в первую очередь в этнически близком ей Азербайджане, однако возможное усиление Турции в регионе входило в противоречие с интересами Германии.

В ходе Первой мировой войны правительством Османской империи был осуществлён геноцид армян, и с получением независимости армянская республика оказалась запружена беженцами, спасавшимися от турецких и азербайджанских погромов. С появлением в Закавказье турецких интервентов республика оказалась в крайне сложном положении; армяне начали всерьёз опасаться полного физического уничтожения армянского народа. В мае 1919 года армянская армия заняла часть территорий восточной Анатолии с армянским населением (в частности, Карс), что вызвало враждебное отношение к ней нового кемалистского правительства.

Меньшевистское правительство Грузии столкнулось с проблемой национальных меньшинств, в первую очередь осетин и абхазов, безуспешно требовавших от Тифлиса предоставления им автономии (см. также Сочинский конфликт)

Создание и ликвидация Северо-Западной области. Август — декабрь 1919 года

С октября 1918 года при содействии Германии началась организация во Пскове Северного корпуса. После Ноябрьской революции в Германии корпус оказался с декабря 1918 года в эстонском подчинении. Весной-летом 1919 года при поддержке союзных держав корпус реорганизован в Северо-Западную армию.

С весны 1919 года обострились противоречия между белогвардейцами Северо-Западной армии, и эстонским правительством, настаивавшем на своей независимости от России. В августе 1919 года под давлением Великобритании образовано Северо-Западное правительство, претендовавшее на контроль над бывшими Псковской, Новгородской и Петроградской губерниями, и признавшее вместе с тем независимость Эстонии. Однако отношения правительства с также требовавшей независимости Финляндией так и не были урегулированы.

После провала наступления на Петроград осенью 1919 года армия 2 ноября отступила на эстонскую территорию, а правительство 5 декабря самораспустилось. Остатки армии генерала Юденича в ноябре 1919 были интернированы эстонскими властями. Окончательно армия была ликвидирована приказом генерала Юденича от 22 января 1920 года.

Ликвидация Северной области. Февраль 1920 года

После ноябрьской революции 1918 года, и выхода Германии из войны союзные державы начали постепенно терять интерес к продолжению интервенции на севере России. Силы интервентов, действовавшие в районе Архангельска и Мурманска, были относительно невелики, местное население не проявляло никакого желания служить в частях Северной армии.

Предпринятое интервентами весной 1919 года очередное наступление провалилось, и к сентябрю 1919 года назрел острый кризис. Революционное брожение начало перекидываться на части Северной армии, угрожая захватить также и части британских интервентов. В сентябре 1919 года союзники вынуждены немедленно оставить Архангельск, однако с началом зимы наступление Красной армии захлебнулось.

В феврале 1920 года наступление советских войск было возобновлено. Одновременно вспыхивают пробольшевистские восстания в Мурманске и Архангельске. 20 февраля Красная армия заняла Архангельск, 14 марта Мурманск. Правительство Северной области прекращает своё существование, генерал Миллер Е. К. 19 февраля эмигрировал из Архангельска во Францию.

Советизация Средней Азии (Туркестана). 1920

Ликвидация Алаш-Орды (Казахстан). Март 1920

Национальное казахское (по классификации современников — «киргизское» или «казак-киргизское») правительство Алаш-Орды было образовано в декабре 1917 года в Оренбурге. Алаш-Орда отказалась признавать Советскую власть, однако уже в середине 1918 года она оказалась «меж двух огней»: большевиков с одной стороны, и правительств адмирала Колчака и также атаманами оренбургских казаков Дутова А. И. и семиреченских Анненковым Б. В., с другой

В 1918 года Алаш-Орда заключала военный союз с режимом Комуча, затем казахские отряды действовали совместно с войсками атаманов Дутова и Анненкова. В целом движение тяготело к белогвардейской ориентации.

Движение Алаш-Орды было организовано в основном интеллигенцией казахской национальности, по своим взглядам близким к кадетам. Новое правительство не смогло организовать эффективных вооружённых сил, и с нарастанием противоречий с правительством адмирала Колчака, настаивавшего на идее «единой и неделимой России» было вынуждено начать с марта 1919 года переговоры с большевиками. К ноябрю 1919 года объявлена полная амнистия алашординцам.

В марте 1920 Алаш-Орда была окончательно ликвидирована казахским («киргизским») военно-революционным комитетом («Кирревком»).

Советизация Хорезма (февраль) и Бухары (август-сентябрь)

В феврале 1920 года Красная армия окончательно советизировала Закаспийскую область (см. Закаспийское временное правительство), контроль над которой после эвакуации британских интервентов в 1919 году перешел к деникинцам. Опираясь на марионеточную Туркреспублику, большевики смогли приступить к широкой советизации региона. В феврале 1920 года РККА ликвидировала Хивинское ханство, образована Хорезмская Народная Советская Республика.

Советский Ташкент и Бухарский эмират начали готовится к решительному сражению. Большевики привлекли на свою сторону движение младобухарцев, сторонники эмира опираются также на бывших царских офицеров, пытаются объявить газават. В августе командующий Туркестанским фронтом Фрунзе М. В. двинул свои силы на Бухару; параллельно вспыхнуло пробольшевистское восстание в городе Старый Чарджуй.

К вечеру 1 сентября контроль над Бухарой окончательно перешел в руки Красной Армии. В сентябре — октябре 1920 года образована 'Бухарская Народная Советская Республика. Вместе с тем советизация Средней Азии осталась далеко не завершенной; ещё с 1917 года в регионе возникло движение басмачей, окончательно ликвидированное только к 1932 году.

Сибирь. 1920. Основание ДВР

В связи с наступлением Красной армии правительство адмирала Колчака было эвакуировано в 1919 году из Омска в Иркутск. Однако в январе 1920 года и в этом городе произошло восстание; власть перешла к эсеро-меньшевистскому правительству Политцентра. Чехословаки передали адмирала Колчака новым властям Иркутска. Уже 21 января Политцентр передал власть в городе большевистскому ревкому.

Перед своей казнью адмирал Колчак ещё 4 января 1920 года передаёт полномочия Верховного правителя России генералу Деникину, признав также атамана забайкальских казаков Семёнова в качестве правителя Российской Восточной окраины.

Однако с расстрелом Колчака контроль большевиков над регионом всё ещё оставался далеко не полным. В Забайкалье продолжал действовать казачий атаман Семёнов, возглавивший правительство Российской Восточной окраины в Чите. В феврале 1920 года семёновцы соединились с остатками войск уже умершего к этому времени генерала Каппеля.

Однако более серьёзной угрозой большевизму на тот момент являлись японские интервенты во Владивостоке. В феврале-мае 1920 года под предлогом столкновения с красными партизанами зона оккупации была расширена на города Николаевск-на-Амуре, Хабаровск, Верхнеудинск.

Большевики столкнулись с давлением эсеровского Политцентра, предлагавшего создать в Сибири демократическое государство, которое стало бы буфером между Советской Россией и японскими интервентами. В соответствии с этими предложениями 6 апреля 1920 года была основана буферная Дальневосточная республика; однако, по сравнению с первоначальными предложениями эсеров, её границы и роль небольшевистских политических сил в ней были сильно урезаны. В политической жизни ДВР с момента её основания резко доминировали социалисты, а её Народно-Революционная армия фактически подчинялась РККА.

Японские интервенты отказались признавать ДВР, в качестве противовеса оказывая помощь атаману Семёнову. Вместе с тем усиление Японии на российском Дальнем Востоке вошло в резкое противоречие с интересами её союзников по Антанте. Под их продолжающихся давлением японцы были вынуждены осенью 1920 года вывести свои войска из Забайкалья; под ударами НРА ДВР семёновцы и каппелевцы 22 октября 1920 года оставили Читу. Остатки белогвардейских войск эвакуировались в Приморье.

Урегулирование отношений РСФСР с государствами Балтии. 1920

В условиях продолжавшейся советско-польской войны и международной дипломатической изоляции советское правительство предпочло заключить в 1920 году серию мирных договоров с новыми независимыми государствами — Эстонией, Латвией и Литвой.

• Эстония. В ноябре — декабре 1919 года остатки угрожавшей Петрограду армии генерала Юденича отступили на эстонскую территорию, где они были интернированы местными властями. 2 февраля 1920 года два никем в мире на тот момент не признанные государства — РСФСР и Республика Эстония, признали друг друга, и заключили Тартуский мирный договор. По его условиям Россия обязалась выплатить эстонской стороне компенсацию в 15 млн рублей золотом, теряла Ивангород и Печоры. По оценке исследователя Игоря Павловского, столь невыгодные условия были приняты большевиками для организации поставок в Россию через Ревель в условиях продолжавшейся международной изоляции. Кроме того, урегулирование отношений с Эстонией навсегда избавляло большевиков от опасности повторения нового похода белогвардейцев на Петроград.

• Латвия. В 1919 году в Латвии продолжали действовать польские войска и белые части Западной армии. В январе 1920 года РСФСР и Латвия заключили соглашение о перимирии, 11 августа подписан Рижский мирный договор.

• Литва. Советско-литовский мирный договор был подписан 12 июля 1920 года. В документе специально не оговаривались западные границы Литвы, в том числе Вильно, оккупированный на тот момент Польшей. Советская сторона признавала Вильно литовской территорией и получала право на ведение в его районе боевых действий против поляков. В ходе советско-польской войны РККА на какое-то время действительно заняла Вильно с прилегающей областью, выбив из них польскую армию. 24 августа эти территории были переданы Литве, однако уже в октябре они были захвачены польским генералом Желиговским, основавшим марионеточное государство Срединная Литва.

Украина. 1920—1921. Советско-польская война

В феврале 1920 года войска Деникина окончательно эвакуировались с Украины в Крым, на тот момент являвшийся частью России. Ставка Деникина расположилась в Феодосии. К концу марта белогвардейцы также оставили Дон и Кубань.

Под давлением как офицерства, недовольного отступлением 1920 года, так и союзных Великобритании и Франции, Деникин 5 апреля передал командование остатками белых войск генералу Врангелю, и вскоре эмигрировал из России.

Вместе с тем с начала 1920 года под влиянием так называемого Первого зимнего подхода армии УНР (февраль 1920) на Украине широко развернулось петлюровское повстанческое движение под эгидой создания независимого украинского государства. Продолжали действовать махновцы. Петлюра на этот момент уже находился в Польше.

25 апреля 1920 года началось наступление польской армии на Киев. 7 мая поляки вошли в город, однако уже 14 мая были выбиты из него войсками Тухачевского (см. Киевская операция Войска Польского). Серьёзную поддержку наступающим полякам оказывали петлюровские повстанцы: атаманы Куровский, Струк, Шепель, Волынец и др. В марте 1920 года крестьяне Белой Церкви подняли восстание против большевиков, образовав так называемую «Сечь», которую удерживали два месяца, до подхода польских войск. В мае активизировались атаманы Блакитный, Пеструшко, Хмара (так называемые «Степная повстанческая дивизия», «Александрийская повстанческая дивизия»). Атаман Струк с весны 1920 года действовал в районе Чернобыля, в Холодном Яру действовал атаман так называемой «Холодноярской республики» Чучупака. В сентябре 1920 года Холодный Яр стал центром крупного восстания, охватившего до 25 тыс. крестьян.

1 мая 1920 года под прикрытием польских войск правительству УНР удалось создать «государственный центр» в Виннице. 14 июня под ударами советских войск петлюровцам пришлось переносить свою столицу в Жмеринку, откуда уже через неделю она была эвакуирована в Проскуров, и затем в Каменец-Подольский.

При поддержке Первой конной армии Будённого Тухачевскому в июле 1920 года удалось перейти в контрнаступление, также большевики выбили поляков из Белоруссии и Литвы. К 1 августа советские войска вышли на польскую границу, провозгласив так называемую Польскую Республику Советов, 15 июля 1920 года на отвоёванных у Польши землях провозглашена Галицкая социалистическая советская республика. Однако к осени 1920 года наступление на Варшаву окончательно провалилось (см. Варшавская битва).

18 ноября 1920 года Котовский выбил петлюровское правительство из Проскурова; Петлюра вместе со своими министрами и армией отступил на польскую территорию.

Также с ноября 1920 года командующий Южным фронтом РККА Фрунзе приступил к уничтожению махновцев. Тяжёлая операция затянулась до августа 1921 года, когда остатки армии Махно, сократившейся всего до 77 человек, переправились в Румынию.

В январе-марте 1921 года петлюровцы из эмиграции в Польше начали подготовку широкомасштабного восстания на Украине, которое планировалось в апреле-мае. Однако положение изменилось с подписанием 18 марта 1921 года Рижского договора между Польшей и советской стороной. Договор закреплял за Польшей Западную Украину и Западную Белоруссию.

В соответствии с договором, стороны отказывались от вмешательства во внутренние дела друг друга, и Петлюра был вынужден перейти фактически на нелегальное положение. Вместе с тем, Польша на лето 1921 года так и не выслала Петлюру, несмотря на своё обещание Украине. С мая 1921 года на Украине петлюровцы поднимают серию восстаний. В соответствии с советским документом «Список банд на Украине», на май 1921 года насчитывалось до нескольких сотен «банд» численностью до 35 тыс. чел., действовавших под «самостийными» либо анархистскими лозунгами.

Однако уже к ноябрю 1921 года повстанческое движение на Украине было подорвано как массовыми арестами подпольщиков и акциями террора, так и амнистией и началом НЭПа. К декабрю 1921 очередная попытка восстания окончательно провалилась.

Большевизация Закавказья. 1920—1921

В 1920—1921 годах стабилизировались отношения большевистского правительства с режимом Мустафы Кемаля (Ататюрка) в Турции. Турция полностью отстранилась от дальнейшего проведения великодержавной политики в Закавказье, в обмен на отказ Ленина от ведения в самой Турции коммунистической агитации. Таким образом, у большевиков были полностью развязаны руки для начала советизации Закавказья.

Весной 1920 года советское правительство приступило к большевизации Азербайджана. Для координации своих усилий в регионе ЦК РКП(б) учредил в апреле 1920 года Кавбюро во главе с Серго Орджоникидзе и Кировым М. С. 27 апреля 1920 года ЦК Компартии Азербайджана предъявил правительству ультиматум о передаче власти в течение 12 часов. Вскоре в Баку вступили войска советской 11-й армии при поддержке Волжско-Каспийской военной флотилии (см. Бакинская операция)

Дальнейшие операции по большевизации Грузии и Армении силами 11-й армии были приостановлены из-за начавшегося в это время польского наступления на Киев. Неудачная попытка восстания в Грузии была подавлена местным меньшевистским правительством.

В сентябре-ноябре 1920 года осложнилось положение Армении, оккупировавшей ранее ряд населённых армянами территорий в восточной Анатолии. К осени 1920 армянские войска были разгромлены турецкой армией (см. Армяно-турецкая война). Турция потребовала от Армении отдать ранее занятые территории.

27 ноября Орджоникидзе получил инструкции ввести в Армению войска 11-й армии под предлогом борьбы с наступлением турок. 29 ноября советская дипломатическая миссия в Ереване потребовала передачи власти Революционному комитету Советской социалистической республики Армения. В декабре Армения стала советской республикой.

После советизации Армении возглавлявшие Кавбюро Орджоникидзе и Киров начали настаивать на начале советизации Грузии, однако Ленин долго выступал против операции, сомневаясь в её успехе, и преувеличивая популярность местного меньшевистского правительства. Кроме того, значительные силы Красной армии в этот период отвлекались на подавление бесконечных крестьянских восстаний, вспыхивавших по всей России. В январе-феврале 1921 года Орджоникидзе удалось склонить на свою сторону Сталина и Троцкого, и, наконец, после долгих колебаний Ленин 15 февраля санкционировал наступление на Тифлис (см. Советско-грузинская война).

С 16 февраля 1921 года также силами 11-й армии была проведена советизация Грузии. Положение грузинских меньшевиков ухудшилось в связи с вторжением в Грузии турок, предъявивших 23 февраля ультиматум о передаче Батуми, и 16 марта объявивших о его аннексии. 18 марта грузинская сторона капитулировала, подписав с Москвой договор, по которому Батуми оставался в составе Грузии.

Падение Крыма. 1920

В апреле 1920 года генерал Деникин передал власть над Крымом и остатками белогвардейских войск барону Врангелю, переформировавшему свои части в Русскую армию (см. Русская армия Врангеля). Британия вскоре устранилась от какого-либо дальнейшего участия в событиях, тогда как Франция в середине 1920 года признала правительство барона Врангеля де-факто, пообещав помощь деньгами и вооружением.

После прихода к власти Врангель отказался от провалившейся бескомпромиссной политики восстановления «единой и неделимой России», безуспешно попытавшись привлечь на свою сторону все оппозиционные большевизму силы, в первую очередь поляков и петлюровцев. Однако договора с Польшей заключить так и не удалось, а петлюровцам оказалось недостаточно обещаний широкой автономии Украины.

По оценке исследователя Савченко В. А., для привлечения крестьянства армия была переформирована в «Русскую армию», и была обещана аграрная реформа. Однако в целом мобилизованные крестьяне оставались ненадёжным элементом. Широко практиковались также мобилизации во врангелевскую армию пленных красноармейцев, ещё менее надёжных.

Правительство барона Врангеля даже попыталось привлечь на свою сторону махновцев, однако Махно расстрелял врангелевских парламентёров. Неудачными оказались также переговоры с лидерами крымских татар.

В феврале, марте и апреле «белые» отбили несколько попыток Красной армии войти в Крым, в апреле проведён успешный рейд по красным тылам, в мае врангелевцами обстрелян Мариуполь. Однако дальнейшие перспективы обороны полуострова были туманными в связи с наличием большого количества военных и беженцев, вызвавших острую нехватку продовольствия и топлива. В связи с этим врангелевцы начали планировать широкое наступление из Крыма на Северную Таврию, где созрел богатый урожай зерновых. В июне 1920 года врангелевцы заняли Мелитополь и Бердянск, вышли к Очакову, к августу отбив два контрнаступления Красной армии.

Положение большевиков в это время осложнялось наступлением поляков, отвлекавшим значительные силы. Врангель призвал польские и петлюровские войска организовать совместное наступление. В сентябре 1920 года на сторону Красной армии в очередной раз перешли махновцы.

Благодаря наступившему к этому времени затишью на польском фронте у Красной армии были развязаны руки, и падение Крыма стало лишь вопросом времени. К октябрю 1920 года большевики сосредоточили против врангелевцев значительные силы с численным превосходством в 4-5 раз. В начале ноября Русская армия с боями отступила из Северной Таврии в Крым, укрывшись за Перекопом и Чонгаром.

В ночь с 8 на 9 ноября под ударами Красной армии врангелевцы оставили Турецкий вал, отступив к Юшуньской оборонительной линии. 12 ноября большевики при активной поддержке махновцев окончательно прорвали оборонительные линии, и ворвались в Крым.

В течение 12-16 ноября Врангелю удалось эвакуировать из полуострова до 150 тыс. военных и беженцев, рассредоточив их по всем портам Крыма.

Присоединение Дальневосточной республики к РСФСР. 1921—1922

Деятельность ДВР, с момента своего основания фактически являвшейся марионеточным пробольшевистским режимом, вызывала обеспокоенность японских интервентов. При их поддержке остатки семёновцев и каппелевцев 26 мая 1921 года свергли пробольшевистски настроенное правительство Владивостока, создав новое государственное образование Приамурский земский край (так называемый «чёрный буфер») во главе с Меркуловым С. Д.. В ноябре — декабре 1921 года Белоповстанческая армия при поддержке японцев начала наступление, заняв 22 декабря Хабаровск.

В феврале 1922 года Народно-революционная армия ДВР под командованием Блюхера В. К. перешла к контрнаступлению, 14 февраля заняв Хабаровск. Остатки белоповстанцев отступили под прикрытие японских войск. В то же время на Вашингтонской конференции 1921—1922 годов Япония оказалась под мощным давлением США и Великобритании, опасавшихся усиления Японии в регионе, и требовавших вывода интервентов из Владивостока.

Летом 1922 года во Владивостоке пришёл к власти генерал Дитерихс М. К., переформировавший войска Приамурья в Земскую Рать, и сам получивший пост «Земского Воеводы». В сентябре 1922 года Дитерихсом была предпринята попытка контрнаступления, в октябре окончательно разгромленная Блюхером. 25 октября 1922 года Владивосток взят частями НРА ДВР, и Приамурский земский край прекращает своё существование. Параллельно этим событиям японские интервенты вынуждены под давлением своих союзников эвакуироваться из Владивостока.

Уже в ноябре 1922 года ДВР официально входит в состав РСФСР в качестве Дальневосточной области.

Основание СССР (декабрь 1922)

В ходе Гражданской войны большевики создали на территории бывшей Российской империи до нескольких десятков советских республик и ревкомов, многие из которых неоднократно переформировывались и ликвидировались по мере продвижения фронтов. На конец 1922 года основными советскими государственными образованиями стали РСФСР, Украина, Белоруссия и образованная в марте 1922 года Закавказская Федерация. Кроме того, в Средней Азии продолжали существовать Хорезмская и Бухарская советские республики, значительная часть региона входила в состав РСФСР в качестве Туркестанской АССР.

С окончанием Гражданской войны стала очевидной необходимость урегулирования отношений между этими государственными образованиями. Характерно выступление на X съезде РКП(б) в 1921 году украинского большевика Затонского В. П., заявившего в прениях по докладу ЦК о национальном вопросе, что отношения Украины с Россией являются непонятными. Формально четыре основных советских республики (РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР) считались «независимыми государствами». На деле же существовала единая Красная армия. Реальная власть на национальных окраинах находилась в руках местных компартий, которые на деле входили в состав РКП(б) на правах местных организаций. Таким образом, при формальной «независимости» окраины фактически были интегрированы в единую военную и политическую структуру с центром в Москве.

Вопрос об устройстве будущей советской федерации стал объектом для ожесточенных дискуссий, по крайней мере, с 1921 года. Основным стал вопрос о распределении власти между Москвой и национальными компартиями на местах. Во время Гражданской войны большевики привлекли в качестве союзников целый ряд национальных движений левой ориентации, лидеры которых всерьез поверили в лозунги самоопределения. В 1922 впервые ярко проявилось «великодержавие» Сталина И. В., настаивавшего на принципе «автономизации»; в соответствии с этим планом, национальные окраины должны были включаться в РСФСР на правах автономий. Таким образом, вся советская федерация должна была называться «российской».

Под давлением Ленина был принят «интернационалистский» проект, в соответствии с которым все существовавшие на тот момент основные советские республики получали формальное равноправие друг с другом. В расчете на будущую советизацию всей Европы (см. мировая революция) из названия федерации изымалось слово «российская». Взамен его Ленин предлагал слово «восточно-европейская».

В то же время на момент основания СССР ситуация в отдельных регионах страны была все ещё далека от спокойствия. В Средней Азии продолжалось движение басмачей, а в Грузии в августе 1924 года произошло крупное меньшевистское восстание.

См. также

• Распад Австро-Венгерской империи
• Распад Османской империи
• Распад СССР
• Сепаратизм в России

Литература

• Галин В. В. [militera.lib.ru/research/galin_vv03/index.html Интервенция и гражданская война]. — М.: Алгоритм, 2004. — Т. 3. — С. 105-160. — 608 с. — (Тенденции). — 1 000 экз, экз. — ISBN 5-9265-0140-7.

Отрывок, характеризующий Распад Российской империи

– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.