Распад Югославии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Распа́д Югосла́вии — обобщённое название событий 1991—2008 годов, в результате которых бывшая Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ) разделилась на шесть независимых стран и одно частично признанное государство. Процесс распада государства берёт начало в 1991—1992 годах, когда от СФРЮ отделились четыре из шести союзных республик (Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина и Македония). Тогда же на территорию сначала Боснии и Герцеговины, а затем автономного края Косово были введены миротворческие силы ООН.

Югославия, в которой оставалось две республики, превратилась в федеративную Малую Югославию в составе Сербии и Черногории: c 1992 по 2003 год — Союзная Республика Югославия (СРЮ), с 2003 по 2006 год — конфедеративный Государственный Союз Сербии и Черногории (ГССЧ).

В 1999 году США и их союзники провели военную операцию в автономном крае Косово, который оказался под протекторатом ООН. Операция оправдывалась как гуманитарная интервенция, но она была проведена без мандата ООН, в связи с чем законность её проведения оспаривается[1] и характеризуется некоторыми критиками как военная агрессия[2].

3 июня 2006 года, с выходом из союза Черногории, Югославия окончательно прекратила существование.

17 февраля 2008 года в одностороннем порядке была провозглашена независимость Республики Косово от Сербии.





Предпосылки

В конце 1940-х — начале 1960-х годов политика руководства СФРЮ была основана на совмещении идеологии «пролетарского интернационализма», этнотерриториальной федерации и личной диктатуры Иосипа Броза Тито. Но подавление процессов национального самоопределения народов Югославии могло быть эффективным только при сохранении власти в руках одного правителя и узкого слоя его «соратников». Уже с начала 1960-х годов усилилась борьба внутри Союза коммунистов Югославии (СКЮ) между сторонниками реформ и усовершенствования федерализма, с одной стороны, и приверженцами «жёсткой линии», в том числе и усиления централизма, с другой.

В 1971—1972 годах реформистские движения в Словении, Хорватии и Сербии во главе с лидерами республиканских союзов коммунистов стали набирать силу, и Тито понял, что это представляет угрозу для его режима. В 1971 году им было покончено с «хорватской весной» (так называемыми «националистами»), а в 1972 году были разгромлены «либералы» в Сербии. Та же участь постигла и словенских «технократов», а также реформистов в союзах коммунистов Боснии и Герцеговины, а также Македонии.

По Конституции СФРЮ 1974 года была создана система, которую позднее назвали «системой сдержек и противовесов»: сербское население в Хорватии и Боснии были противовесом национальным устремлениям хорватов и боснийцев, а созданные в Сербии автономные края Косово и Воеводина сдерживали сербский национализм.

4 мая 1980 года Тито умер. Весной 1981 года на фоне тяжёлого общеюгославского экономического кризиса обострились противоречия между албанцами и сербами в Косове (Беспорядки в Косове (1981)). В 1986 году в белградской газете «Вечерние новости» был опубликован меморандум[d] Сербской академии наук и искусств (САНУ), ставший манифестом сербских националистов. Этот документ состоял из двух частей — анализа положения в Югославии и требований националистического крыла сербского общества, включая и антикоммунистически настроенных диссидентов, подвергавшихся преследованиям властей. После публикации меморандум подвергся критике как со стороны официальных властей Сербии, так и со стороны политического класса и интеллектуалов в других республиках СФРЮ. Однако впоследствии идеи и концепция этого меморандума получили широкое распространение в сербском обществе и заложенные в нём идеи в конце 1980-х — начале 1990-х годов стали активно использоваться различными политическими силами.

Меморандум САНУ подрывал с трудом удерживавшийся наследниками Тито этнополитический и идеологический баланс в стране. В частности, его результатом стали многотысячные митинги по всей Сербии «в защиту Косова»[3]. 28 июня 1989 года, в день Битвы на Косовом поле, во время митинга на Косовом поле лидер коммунистов Сербии Слободан Милошевич сказал: «Я хочу вам сказать, товарищи, что вы должны оставаться здесь. Это — ваша земля, это — ваши домашние очаги, ваши поля и сады, это — ваша история. Вы не должны оставлять эту землю только потому, что жизнь здесь трудна, потому, что вы подвергаетесь унижениям. Сербы и черногорцы никогда не пасовали перед трудностями, никогда не отступали в часы сражений. Вы должны оставаться здесь — во имя ваших предков и ваших потомков. Югославия не существует без Косова!»[4]

Милошевич приступил к ликвидации автономных образований в составе Сербии, используя для этого народное движение. 4 октября 1988 года в Бачка-Паланке толпа потребовала отставки правительства Воеводины[5]. На следующий день Милошевич возглавил народный поход на Нови-Сад[5]. Югославская народная армия отказалась разгонять шествие и власти Воеводины ушли в отставку. 17 октября того же года в отставку ушли власти Косова, которых сменили лояльные Милошевичу политики[5]. 10 января 1989 года в Титограде прошла демонстрация перед зданием местного парламента с требованием отставки правительства, которое выполнило это требование уже на следующий день[6].

Началом волнений в Словении стал процесс «люблянской четвёрки». В мае 1988 года словенский журнал «Мадина» собирался опубликовать скандальную статью «Ночь длинных ножей» о якобы готовящемся в Югославии военном перевороте[7]. Но статья не была тогда опубликована, а властями были арестованы трое диссидентов и армейский прапорщик, передавший им материалы для статьи. За арестованных вступились — был ряд петиций об их освобождении. Власти пошли на уступки — до приговора обвиняемые были оставлены на свободе (а один даже продолжил редактировать «Мадину»). В июне 1988 года начался военный суд на «четвёркой», проходивший в Любляне без участия защитников[8]. Уже первое заседание 21 июня 1988 года собрало митинг перед судом до 15 тыс. человек, а 23 ноября, когда приговор (тюремный срок от пяти месяцев до четырёх лет) утвердили, перед словенским парламентом собралось около 10 тыс. человек, причём на этот раз митинг показывали в прямом эфире[8].

Недовольство словенского населения только усилилось. 11 января 1989 года был учрежден Словенский демократический союз[9]. В мае 1989 года в Любляне на митинге была принята «Майская декларация» с требованием создать «суверенное государство словенского народа»[10]. Уже в сентябре того же года словенский парламент изменил конституцию республики, установив, что Словения находится в составе СФРЮ «на основе постоянного, целостного и неотъмлемого права словенского народа на самоопределения вплоть до отделения и объединения»[10]. В 1989 году в стране возникло несколько оппозиционных партий, которые в конце года объединились в коалицию «Демократическая оппозиция Словении», которая получила более половины мест на выборах в республиканский парламент в апреле 1990 года[11]. В июле 1990 года была принята Декларация о суверенитете Словении, которая провозгласила, что югославские законы действуют в республике лишь постольку, поскольку они не противоречат местной конституции[12]. 23 декабря 1990 года прошёл референдум, на котором независимость Словении поддержали 88,5 % проголосовавших[12].

В июле 1989 года в Книнской Краине во время праздника по поводу 600-летия Косовской битвы были поставлены и вопросы положения сербов в Хорватии: упоминалось право на собственную культуру, язык и употребление кириллицы. Праздник был прерван хорватскими республиканскими властями после того, как на праздновании начали петь народные сербские песни. Властями это было расценено как проявление национализма. Сразу после праздника были арестованы некоторые сербские общественные деятели, в том числе руководитель только что созданного культурно-просветительского общества «Зора» Йован Опачич. В августе 1989 года Сабор Хорватии принял закон о языке, в котором сербский язык как язык сербского народа в Хорватии не упоминался[13]

Этнонационализм выглядел и в глазах других политиков простым и «удобным» способом политической мобилизации. В 1990—1991 годах стали нарастать противоречия между Сербией и Словенией, Сербией и Хорватией — конфликты экономического, политического, а затем и этнотерриториального характера. В центре борьбы оказались районы Хорватии, населённые сербами, а также Босния и Герцеговина. Сербы и хорваты в Боснии и Герцеговине ставили вопрос о присоединении территорий их компактного проживания, соответственно, к Сербии и Хорватии. Боснийские мусульмане, составлявшие относительное большинство (43,5 %), выступали за сохранение целостности Боснии и Герцеговины, поскольку только это могло обеспечить целостность территорий, на которых они проживали. Однако при этом две другие крупнейшие общины (сербы и хорваты) воспринимались боснийскими властями как «национальные меньшинства», и любые модели государственного устройства БиГ, кроме унитарной, отвергались. «Разделить» Боснию и Герцеговину согласно этноконфессиональной принадлежности населения было практически невозможно — «чистые» этнические территории в ней отсутствовали. Значительную роль в нарастании межнациональных противоречий играли воспоминания о событиях периода Второй мировой войны, в частности о геноциде сербов, организованном режимом усташей в Независимом государстве Хорватия[14].

Также появились антисербские стереотипы и за пределами Югославии. Так, Георг Райсмиллер писал в газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг»: «Словенцы и хорваты, по традиции ориентированные на демократию, благодаря их западно-католическому наследию… оказались в уникальной ситуации: они могли наконец освободиться от произвола сербских деспотов и сербско-коммунистических „угнетателей и завоевателей“»[15].

Скупщина общины Книн 10 апреля 1990 года на совместном заседании всех палат приняла решение заключить Договор об объединении сербских общин Далмации и создать Объединение общин Далмации и Лики. По мнению российского исследователя Елены Гуськовой, сербов беспокоили отказ хорватских властей предоставить им культурную автономию и ужесточение антисербской кампании[16].

На своем ХIV (чрезвычайном) съезде СКЮ 22 января 1990 года он фактически прекратил своё существование. Ещё до завершения съезда его покинули делегации Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины и Македонии[17]. После этого республиканские организации СКЮ стали превращаться в самостоятельные партии, каждая из которых имела свои особенности и действовала самостоятельно в зависимости от ситуации в той или иной республике. Тем не менее, накануне многопартийных выборов 1990 года в стране действовали две общесоюзные политические силы — коммунисты и Союз реформаторских сил (реформисты), созданный в июле 1990 года соратником Тито Марковичем. Реформисты организовали отделения в каждом субъекте Югославии и выступали за сохранение СФРЮ при условии проведения реформ. На стороне реформистов была часть интеллигенции, в частности известный режиссёр Кустурица[18].

11 ноября 1990 г. на первых многопартийных парламентских выборах в Македонии большинство мест получила оппозиция. 18 ноября 1990 г. состоялись первые многопартийные парламентские выборы в Боснии и Герцеговине. Победу на них одержали три националистические партии: мусульманская Партия демократического действия, Сербская демократическая партия и Хорватский демократический союз Боснии и Герцеговины. 9 декабря 1990 года на первых многопартийных выборах в Черногории и Сербии победили соответственно Союз коммунистов Черногории и Социалистическая партия Сербии во главе со Слободаном Милошевичем. Общесозные партии потерпели сокрушительное поражение. Например, в Боснии и Герцеговине коммунисты и их союзники получили 9 % мест, а реформисты А. Марковича только 5 % мест, несмотря на то, что их поддерживали в регионе подконтрольные союзным властям газета «Борба» и телевидение ЮТЕЛ[18].

Ситуация в Хорватии усугублялась националистическими мерами республиканского правительства. В июне-июле 1990 сербскохорватский язык был изменён на хорватский, сначала было изменено название, а затем и грамматические нормы языка. В служебной переписке и в СМИ было запрещено кириллическое письмо[14]. Из школьных программ были изъяты тексты по сербской истории, сербские писатели и поэты. Сербов в государственных учреждениях заставляли подписывать «листы лояльности» новому хорватскому правительству[19]. Отказывавшихся делать это немедленно увольняли. Особенно заметно это было в системе МВД[14], причём часть служащих там сербов была арестована[20]. Оказывалось давление на представителей сербской интеллигенции[21]. Тогда же начались многочисленные нападения хорватских экстремистов на Сербскую православную церковь. Были отмечены случаи избиений священников, провокаций у церквей во время богослужений, минирования храмов и осквернения могил[21][22]. В 1991 году в этих действиях активное участие принимала хорватская полиция — арестовывала священников, запрещала верующим собираться, мешала проведению праздников[23].

Выдвигались различные проекты реформ СФРЮ — совершенствование федерации, превращение её в конфедерацию. Но со второй половины 1990 года движения национальных меньшинств (прежде всего, албанцев Косова в Сербии и сербов в Хорватии) от первоначального требования автономии в рамках существовавших республик все более явно переходили к требованиям отделения «своих» этнических районов — либо с провозглашением независимости (Косово), либо с присоединением к другим республикам (сербы в Хорватии — к Сербии). Началось формирование самопровозглашённых сербских образований на территории Хорватии. Предвестником будущего межнационального насилия стала жестокая массовая драка между сербскими и хорватскими болельщиками во время футбольного матча в Загребе в мае 1990 г.

23 мая 1990 года председателем скупщины общины Книн был избран Милан Бабич, зубной врач по профессии, член главного комитета СДП, бывший коммунист и делегат на Съезде Союза коммунистов Хорватии. Вокруг него сформировался круг национально ориентированных сербов, которые начали работу по объединению сербских общин в Хорватии. Причём, делали это на основе конституции Хорватии, которая это формально позволяла[24][25].

Скупщина Книна 27 июня завершила создание Содружества шести общин Лики и Северной Далмации. Желание объединиться выразили общины Книн, Бенковац, Обровац, Доньи-Лапац, Грачац и Титова-Кореница[26].

25 июля 1990 года в небольшом городе Срб в Лике состоялся съезд Сербской демократической партии. Число её сторонников и просто зрителей, собравшихся на съезде оценивается в 120 000[27] — 200 000[28] человек. На съезде были сформированы законодательный орган власти — Сербский сабор и исполнительный орган — Сербское национальное вече[29]. Была принята декларация о суверенитете и автономии сербского народа. Требования сербов касались употребления кириллицы, сохранения сербских школ и соответствующих школьных программ, культурных и политических институтов, предприятий, печати и сербского радио и телевидения[30][31]. Председателем Сербского национального вече был избран Милан Бабич, что во многом определило радикализацию сербского движения за автономию[32].

16 августа 1990 г. Сербское национальное вече приняло решение провести референдум по вопросу автономии сербов в Хорватии[33]. Хорватские власти объявили референдум незаконным и пообещали помешать ему всеми возможными средствами. 17 августа 1990 г. они послали в сербские области в Северной Далмации специальные подразделения МВД, чтобы изъять оружие у резервного состава местной милиции и помешать проведению референдума. Ночью хорватский спецназ напал на милицейский участок в Бенковаце. Ответом сербского населения стали многочисленные баррикады на дорогах и патрулирование населённых пунктов ополченцами[34]. Местные секретариаты милиции под руководством Милана Мартича начали раздачу оружия со складов как милиционерам, так и гражданским лицам, желавшим оборонять Книн, а Милан Бабич объявил военное положение в Книне и его окрестностях[35]. На референдуме за сербскую автономию высказались 756 549 человек, против — 172, недействительных бюллетеней было 60[36][37].

21 декабря 1990 года в Книне была провозглашена Сербская Автономная Область Краина[38].

Первоначально и центр, и республики действительно стремились разрешать возникавшие конфликты на основе уже начинавших противоречить друг другу союзной и республиканских конституций: федеральные власти провозглашали незаконными решения республиканских органов, а те, в свою очередь, делали то же самое по отношению к самопровозглашённым образованиям.

В начале конфликта использовались политические методы и экономические рычаги (отключение Сербией подачи электроэнергии в Словению, бойкот в Сербии словенских товаров и так далее). Затем население начало вооружаться само и его стали вооружать местные власти, при этом использовались воинские склады так называемой территориальной обороны и нелегальные закупки за границей.

В начале марта 1991 г. после того, как после начавшихся в Хорватии увольнений сербов из органов МВД сербские милиционеры захватили полицейский участок и муниципальные учреждения, взяв в плен нескольких хорватских полицейских, хорватский полицейский спецназ взял штурмом город Панкрац и вытеснил из него сербских ополченцев. Для предотвращения дальнейших столкновений в город были введены части Югославской Народной Армии.

31 марта 1991 г. произошло столкновение между силами сербской территориальной обороны, поддерживаемыми добровольцами из Сербии, и хорватскими полицейскими в районе национального парка Плитвицкие озёра в Хорватии, в ходе которого были убиты два человека.

Итогом стали провозглашение независимости Словении и Хорватии, вооружённые столкновения в Словении между Югославской народной армией и силами самообороны в июне-июле 1991 году и начавшаяся в том же году война в Хорватии, в которой помимо регулярной армии принимало участие и население (комплектуя «военизированные формирования», создавая свои этнотерриториальные самопровозглашённые образования и изгоняя из них жителей «чужих» национальностей). В 1992 году началась и война в Боснии и Герцеговине[3].

Противоборствовавшие стороны

Основные стороны югославских конфликтов:

Кроме них, в конфликтах участвовали также ООН, США и их союзники, Россия сыграла заметную, но второстепенную роль. Словенцы участвовали лишь в двухнедельной войне с федеральным центром, македонцы же получили независимость мирным путём.

Основы сербской позиции

Согласно мнению сербской стороны, война за Югославию началась как оборона общей державы, а закончилась борьбой за выживание сербского народа и за объединение его в границах одной страны. Если из республик Югославии каждая имела право отделиться по национальному принципу, тогда сербы как нация имели право воспрепятствовать этому разделению там, где оно захватывало территории, заселённые сербским большинством, а именно в Сербской Краине в Хорватии и в Республике Сербской в Боснии и Герцеговине.

Основы хорватской позиции

Хорваты утверждали, что одним из условий вступления в федерацию было признание права отделения от неё же. Туджман часто говорил, что борется за воплощение этого права в виде нового независимого хорватского государства (что у некоторых вызывало ассоциации с усташеским Независимым Государством Хорватия).

Основы позиции боснийцев

Боснийские мусульмане были самой немногочисленной из воюющих групп (если брать всю территорию конфликта, а не Боснию). Их положение было довольно незавидным. Президент Боснии и Герцеговины Алия Изетбегович избегал занимать ясную позицию до весны 1992 года, когда стало ясно, что прежней Югославии больше нет. Тогда Босния и Герцеговина провозгласила независимость по результатам референдума.

Позиция иностранных государств

В ходе развития югославского кризиса мировое сообщество разделилось на тех, кто выступал за сохранение территориальной целостности Югославии (часто при условии проведения там реформ) и тех, кто поддерживал независимость югославских республик.

  • Евросоюз занял в целом нейтрально-благожелательную позицию по отношению к признанию независимости республик. В Декларации брюссельского саммита ЕС, состоявшегося 17 декабря 1991 года была сказано, что Евросоюз признает все югославские республики, которые обратятся к нему с этой просьбой и будут соответствовать критериям признания[40]. Уже 15 января 1992 года ЕС признал независимость Словении и Хорватии[40].
  • США изначально выступали за территориальную целостность Югославии и не желали признавать независимость её республик. Только 7 апреля 1992 года США признали независимость Словении, Боснии и Герцеговины и Хорватии[41]

Раздел югославских активов и имущества

Раздел собственности СФРЮ затянулся надолго. Только в 2004 году вступило в силу (после ратификации Хорватии) заключенное в Вене соглашение, которое предусматривало раздел как золотовалютных активов СФРЮ, так и имущества её зарубежных дипломатических представительств. По этому соглашению, например, Малая Югославия получила 38,0 % золотовалютных активов СФРЮ и 39,5 % дипломатического и консульского имущества[42]. Некоторые российские исследователи считают такой раздел несправедливым. Например, А. Генералов утверждает, что соглашение не учитывает вклад Королевства Сербии в общее имущество и что, все югославские дипломатические представительства за рубежом до 1918 года принадлежали лишь Сербии и Черногории[42]. Подобный аргумент не учитывает того факта, что большинство югославских дипломатических представительств за рубежом, которые существовали на момент распада СФРЮ, было создано в государствах, появившихся после 1918 года. Разделу между всеми республиками подлежали также долги перед Югославией. Например, долг СССР перед СФРЮ (около 806 млн долларов) был в 2003 году разделен в такой пропорции: Сербия и Черногория получили 38 %, Хорватия — 23 %, Словения — 16 %, Босния и Герцеговина — 15,5 % и Македония — 7,5 %[43]. К апрелю 2016 года эти суммы были выплачены Россией (кроме части долга, причитающейся Боснии и Герцеговине)[44].

Правопреемственность Югославии

С точки зрения ООН у СФРЮ нет страны-преемницы, в отличие от СССР, чьим правопреемником является Россия (в связи с чем членство РФ в ООН считается с 24 октября 1945 года)[45]. Союзная Республика Югославия (союз Сербии и Черногории) в 2000 году подала отдельную заявку на вступление в ООН, которая была удовлетворена 1 ноября того же года[46]. Преемницей СРЮ в ООН является Сербия, членство которой считается в Организации с 1 ноября 2000 года[45]. При этом Сербия после распада СРЮ не подавала новой заявки на вступление в ООН.

См. также

Напишите отзыв о статье "Распад Югославии"

Примечания

  1. Diana Johnstone. [www.ag-friedensforschung.de/regionen/Serbien/kosovo38.html Mit Krieg rechnen — von Diplomatie träumen. Das Kosovo-Desaster: Wie die USA gewöhnlich die Diplomatie zugunsten des Krieges ablehnen] (нем.). AG Friedensforschung (Friedensratschlag) (12. Januar 2008). Проверено 6 ноября 2011. [www.webcitation.org/686EOam7p Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  2. Андреев М. В. [www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1216623 Современные проблемы взаимодействия СБ ООН с региональными организациями в сфере обеспечения международного права и безопасности] // Вестник ТИСБИ : журнал. — 2001. — № 1.
  3. 1 2 Романенко С. [www.nlobooks.ru/rus/magazines/nlo/196/329/338/ Югославский рубикон] // Новое литературное обозрение : журнал. — № 83.
  4. Анисимов В. [bg-znanie.ru/article.php?nid=4984 Косовский узел — начало кризиса]. БГ-Знание.Ру. [www.webcitation.org/6FwRMCENu Архивировано из первоисточника 17 апреля 2013].(недоступная ссылка)
  5. 1 2 3 Митревска Я., Сельцер Д. Г. Дезинтеграционные процессы в СФРЮ и Социалистическая Республика Македония (1985—1991 гг.) // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2012. — № 2 (106). — С. 326
  6. Митревска Я., Сельцер Д. Г. Дезинтеграционные процессы в СФРЮ и Социалистическая Республика Македония (1985—1991 гг.) // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2012. — № 2 (106). — С. 327
  7. Носов В. А. Процесс «люблянской четверки» и его значение в контексте югославского кризиса конца 1980-х годов // Вестник Пермского университета. Серия: История. — 2014. — № 4 (27). — С. 170
  8. 1 2 Носов В. А. Процесс «люблянской четверки» и его значение в контексте югославского кризиса конца 1980-х годов // Вестник Пермского университета. Серия: История. — 2014. — № 4 (27). — С. 171
  9. Старикова Н. Н. Словенские писатели и «бархатная революция» // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 220—221
  10. 1 2 Старикова Н. Н. Словенские писатели и «бархатная революция» // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 221
  11. Старикова Н. Н. Словенские писатели и «бархатная революция» // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 221—222
  12. 1 2 Старикова Н. Н. Словенские писатели и «бархатная революция» // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 222
  13. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 134. — ISBN 5941910037.
  14. 1 2 3 R. Craig Nation. War in the Balkans 1991-2002. — U.S. Army War College, 2003. — P. 98. — ISBN 1-58487-134-2.
  15. Слободан Вукович. [www.promreview.net/moskva/antiserbskie-stereotipy-i-raspad-yugoslavii?page=0,8 Антисербские стереотипы и распад Югославии]. Свободная мысль (31 июля 2008). Проверено 6 ноября 2011. [www.webcitation.org/686EPFbMG Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  16. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 135. — ISBN 5941910037.
  17. Митревска Я., Сельцер Д. Г. Дезинтеграционные процессы в СФРЮ и Социалистическая Республика Македония (1985—1991 гг.) // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2012. — № 2 (106). — С. 328
  18. 1 2 Смирнов А. В. Союзное правительство и выборы в Боснии и Герцеговине 1990 года // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. — 2010. — № 5. — С. 66 — 67
  19. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 147. — ISBN 5941910037.
  20. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 780-781. — ISBN 9785916741216.
  21. 1 2 Радослав И. Чубрило, Биљана Р. Ивковић, Душан Ђаковић, Јован Адамовић, Милан Ђ. Родић и др. Српска Крајина. — Београд: Матић, 2011. — С. 201-206.
  22. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 781. — ISBN 9785916741216.
  23. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 148. — ISBN 5941910037.
  24. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 778. — ISBN 9785916741216.
  25. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 137. — ISBN 5941910037.
  26. Radelić Zdenko, Marijan Davor, Barić Nikica, Bing Albert, Živić Dražen. Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat. — Zagreb: Školska knjiga i Institut za povijest, 2006. — С. 201. — ISBN 953-0-60833-0.
  27. Radelić Zdenko, Marijan Davor, Barić Nikica, Bing Albert, Živić Dražen. Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat. — Zagreb: Školska knjiga i Institut za povijest, 2006. — С. 204. — ISBN 953-0-60833-0.
  28. Радослав И. Чубрило, Биљана Р. Ивковић, Душан Ђаковић, Јован Адамовић, Милан Ђ. Родић и др. Српска Крајина. — Београд: Матић, 2011. — С. 207.
  29. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 141. — ISBN 5941910037.
  30. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 141. — ISBN 5941910037.
  31. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 779. — ISBN 9785916741216.
  32. Гуськова Елена. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — С. 141. — ISBN 5941910037.
  33. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 779. — ISBN 9785916741216.
  34. [www.nytimes.com/1990/08/19/world/roads-sealed-as-yugoslav-unrest-mounts.html Roads Sealed as Yugoslav Unrest Mounts] (англ.). New York Times. Проверено 27 октября 2012. [www.webcitation.org/6Cr3DU4FS Архивировано из первоисточника 12 декабря 2012].
  35. [www.coldwar.ru/conflicts/yugoslaviya/croatia.php Отделение Хорватии] (рус.). Coldwar.ru. Проверено 2 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cr3BlN6K Архивировано из первоисточника 12 декабря 2012].
  36. Jовић Б. Последњи дани СФРЈ: Изводи из дневника. — С. 409-410.
  37. Коллектив авторов. Югославия в XX веке: очерки политической истории. — М.: Индрик, 2011. — С. 779. — ISBN 9785916741216.
  38. Новаковић Коста. Српска Кра!!!!!!!!!!!!!!а: (успони, падови уздизања). — Београд; Книн: Српско културно друштво Зора, 2009. — С. 185. — ISBN 978-86-83809-54-7.
  39. Поморцев А. [www.rbcdaily.ru/2008/02/18/focus/322743 Косово возглавил «Змей»]. РБК daily (18 февраля 2008). Проверено 6 ноября 2011. [www.webcitation.org/686EQPWvQ Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  40. 1 2 Киясов А. С. Политика признания / непризнания. Американские интересы на Балканах на начальном этапе югославского кризиса (1991—1992 гг.) // Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2010. — Т. 152. — № 3-1. — С. 248
  41. Киясов А. С. Политика признания / непризнания. Американские интересы на Балканах на начальном этапе югославского кризиса (1991—1992 гг.) // Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2010. — Т. 152. — № 3-1. — С. 252
  42. 1 2 Генералов А. Внешняя политика Сербии в 90-е годы // Научно-аналитический журнал Обозреватель — Observer. — 2007. — № 9. — С. 101
  43. [lenta.ru/news/2006/05/17/croatia/ Россия вернет Хорватии советские долги]
  44. [ruserbia.com/balkany/4251-rossiya-vernet-dolgi-bosnii-i-gertsegovine Россия вернет долги Боснии и Герцеговине]
  45. 1 2 [www.un.org/press/en/2006/org1469.doc.htm UNITED NATIONS MEMBER STATES | Meetings Coverage and Press Releases]
  46. [daccess-dds-ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N00/560/13/PDF/N0056013.pdf?OpenElement Ods Home Page]

Литература

  • Степан Месич. Как развалилась Югославия = Kako je srusena Jugoslavija. — М.: Альпина Паблишер, 2013. — 400 с. — ISBN 978-5-9614-2228-3.
  • Гуськова Е. Ю. История югославского кризиса (1990—2000). — Москва: Русское право / Русский национальный фонд, 2001. — 720 с.
  • Кузнецов Д. В. Югославский кризис: взгляд сквозь призму общественного мнения. — М.: УРСС, 2009. — 344 с.

Ссылки

  • [www.nlobooks.ru/rus/magazines/nlo/196/329/338/ Сергей Романенко. ЮГОСЛАВСКИЙ РУБИКОН]
  • [rusrep.ru/2007/27/serbiya/ Виктор Дятликович. Полураспад ненависти]
  • [ratovi1991-2001.livejournal.com/ ЮГОСЛАВСКИЕ ВОЙНЫ 1991—2001]
  • Александр Тарасов[saint-juste.narod.ru/yugo.htm Экономические причины югославской войны]
  • Олег Валецкий. [militera.lib.ru/memo/russian/valetsky_ov01/index.html Югославия в войне]
  • [www.coldwar.ru/conflicts/yugoslaviya/slovenia.php «Десятидневная война» (отделение Словении)]
  • [www.coldwar.ru/conflicts/yugoslaviya/croatia.php Отделение Хорватии]
  • [www.promreview.net/moskva/antiserbskie-stereotipy-i-raspad-yugoslavii?page=0,8 Стереотипы и распад Югославии]
  • [ural-yeltsin.ru/usefiles/destiny/Kiryakov.doc Ю. С. Кирьяков, Е. Г. Волкова Факторы распада СФРЮ и СССР]

Отрывок, характеризующий Распад Югославии

Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.