Распад (фильм)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1990 года
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
| Распад | |
 | |
| Жанр |
Драма, Фильм-катастрофа |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария |
Михаил Беликов, Олег Приходько |
| В главных ролях |
Сергей Шакуров |
| Оператор |
Василий Трушковский, Александр Шигаев |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Киностудия им. А. Довженко — 1-е ТО |
| Длительность |
102 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Распад» — советский художественный фильм об аварии на Чернобыльской АЭС и её последствиях, снятый режиссёром Михаилом Беликовым в 1989—1990 годах.
Название отображает не только атомную катастрофу, но и основную тему фильма: распад человеческих отношений, личных и общественных.
Сюжет
Конец апреля 1986 года. Журналист Александр Журавлёв (Сергей Шакуров) возвращается домой. Впереди у него выяснение отношений с изменившей женой и встреча с друзьями детства, теперь работающими в некоем Городе Энергетиков.
Встреча, однако, не состоится. Один из друзей, оператор АЭС, вскоре погибнет при аварии; да и другому, не щадившему себя врачу «скорой помощи», тоже остаётся немного.
Пока не только масштабы катастрофы, но и сам её факт замалчиваются властями, Журавлёв пытается то отправить семью подальше от опасности, то сам выпрашивает у любовника жены пропуск, чтобы попасть к ликвидаторам.
Другие сюжетные линии фильма — отношения молодожёнов Валерия и Любы, убежавших от гостей с собственной свадьбы и оказавшихся в Зоне; а также трогательная история мальчика, оставшегося в «Городе энергетиков» вместе с котёнком, которого ему не позволили вывезти из города.
Действия героев проходят на фоне отреконструированных режиссёром событий времён аварии на ЧАЭС: эвакуация населения, первомайская демонстрация.
Осень того же года. Журавлёв занял пост главного редактора своей газеты. Того самого, что некогда рекомендовал ему молчать, не то не зная о случившемся, не то получив приказ «сверху».
Жизнь продолжается — с идущей как бы рефреном на протяжении фильма трансляцией велогонки по телевизору и вновь звучащей песней Высоцкого о том, что «всё не так»…
В ролях
- Сергей Шакуров — Александр Журавлёв
- Татьяна Кочемасова — Людмила Журавлёва
- Станислав Станкевич — отец Журавлёва
- Георгий Дрозд — Анатолий Степанович
- Алексей Серебряков — Валерий
- Марина Могилевская — Люба
- Алексей Горбунов — Шурик
- Анатолий Грошевой — Игнатий
- Никита Булдовский — Колька
- Наталия Плахотнюк — Мария
- Николай Досенко — Валентин Иванович
- Валерий Шептекита — Дмитрий Степанович
- Валентина Масенко — медсестра Лида
- Тарасик Микитенко — Димка
- Владимир Олексеенко — Осип Лукич
- Ольга Кузнецова — подруга Людмилы
- Виктор Кондратюк — священник
- Руслан Иванов — блаженный
- Леонид Яновский — депутат горсовета
- Алексей Консовский — юркий старичок
- Сергей Гаврилюк — руководитель оркестра
- Анатолий Вишневский — партийный работник
- Михаил Костюковский — учёный секретарь
- Анатолий Скороход — директор АЭС
Остальные актёры в титрах указаны как исполнители эпизодических ролей
- Питер О. Алмонд — американский журналист
- Нина Антонова
- Анатолий Барчук
- Анатолий Белый
- А. Беликов
- Игорь Безгин
- Агафья Болотова
- Г. Верещага
- Толик Вишневский
- Владимир Гончаров
- Неонила Гнеповская — женщина в очереди на вокзале
- Леонид Данчишин
- Степан Донец
- Елена Драныш
- Н. Зябрев
- Михаил Игнатов — дозиметрист
- Алексей Колесник
- Оленька Колтунова
- Н. Костин
- Владимир Костюк
- Алексей Костылёв
- Маргарита Криницына
- Владимир Литвинов
- Людмила Лобза
- Иван Матвеев
- А. Масленникова
- М. Мащенский
- А. Марциневский
- Станислав Молганов
- Н. Морозова
- Юрий Муравицкий — гость Журавлёвых
- Н. Палий
- Анатолий Пашнин
- Л. Печерская
- Сергей Подгорный
- Н. Порохницкая
- Ольга Реус-Петренко
- Борис Романов — спекулянт
- Владимир Сез
- Николай Сектименко
- Людмила Сосюра
- Игорь Стариков
- В. Тесленко
- Валентин Троцюк
- Яков Уткин
- Е. Фетисова
- О. Черешенко
- Александр Чернявский
- Николай Шутько
- Н. Ярский
Съёмочная группа
- Сценарий: Михаил Беликов, Олег Приходько
- Режиссёр: Михаил Беликов
- Оператор: Василий Трушковский, Александр Шигаев
- Художники-постановщики: Инна Быченкова, Василий Заруба
- Режиссёр: Анатолий Вишневский
- Звукооператор: Виктор Лукаш, Т. Джонсон
- Музыкально-шумовые фактуры: Игорь Стецюк
- Монтаж: Татьяна Магаляс
- Грим: Людмила Семашко, Ирина Порохницкая
- Костюмы: Валентина Горлань
- Трюки: Анатолий Грошевой
- Консультанты: Дмитрий Гродзинский, О.Могилевский, В. Черноусенко
- Редакторы: Владимир Чёрный, Виталий Юрченко
- Директор: Михаил Костюковский
В звуковом оформлении фильма использованы песня Владимира Высоцкого «Моя цыганская», танго «Утомленное солнце» и адажио Альбинони.
Интересные факты
- Последняя роль в кино Алексея Консовского.
- Съемки города Энергетиков проводились в Киеве (на Оболони).
- В начале фильма приведено определение из «Толкового словаря» Даля: «Чернобыль, крупный вид полыни, корень дают от падучей».
- В фильме есть документальные съемки Припяти с вертолета после эвакуации населения.
- Интерес вызывает история влюблённых Валерия и Любы. Если следовать предлагаемой фильмом хронологии, они сыграли свадьбу в Городе Энергетиков (Припяти) 26 апреля, то есть в день взрыва, затем уехали вдвоем на мотоцикле в лес в «медовый месяц». Их сюжетная линия завершается в церкви во время пасхального богослужения, когда они, стоя на коленях, просят эвакуирующегося вместе с прихожанами священника их обвенчать. Православная Пасха в 1986 году была поздней и пришлась на 4 мая, следовательно, их «медовый месяц» длился чуть больше недели. Массовая эвакуация населения началась 27 апреля в 14:00 часов с Припяти, продолжилась в первых числах мая в 20-30 километровой зоне, что и отражено в данном эпизоде фильма.
Призы и награды
- 1990 — Золотая медаль — МКФ в Венеции, Приз «Золотая медаль сената» (Михаил Беликов).
- 1990 — Гран-при — МКФ экологических кино- и телефильмов в Сантандере (Испания).
Напишите отзыв о статье "Распад (фильм)"
Ссылки
[www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/5953/annot о фильме «Распад» на сайте kino-teatr.ru]
«Распад» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Распад (фильм)
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
