Кровавая императрица
| Кровавая императрица | |
| The Scarlet Empress | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Эмануэль Коэн, Джозеф фон Штернберг |
| Автор сценария |
Мануэль Комрофф, Элеанор Макгири |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор |
Бернхард Каун |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Кровавая императрица» (также «Красная императрица»; англ. The Scarlet Empress) — псевдоисторический фильм, снятый в 1934 году голливудским режиссёром Джозефом фон Штернбергом из компании Paramount Pictures по мотивам истории жизни Екатерины II.
В фильме снимались: Марлен Дитрих в роли Екатерины, Джон Дэвис Лодж, Сэм Джаффе (это его дебют в кино), Луиза Дрессер и Обри Смит. Мария Рива, дочь Марлен Дитрих, играет роль Екатерины в детстве.
Содержание
Сюжет
Исторические события в фильме трактованы весьма вольно. София Фредерика — дочь немецкого принца и честолюбивой матери. Она привезена в Россию графом Алексеем в качестве невесты грубого престолонаследника Петра. Екатерина пытается найти утешение в объятиях Алексея, в то время как тот стремится покорить сердце пожилой императрицы Елизаветы. После смерти последней Екатерина сама становится императрицей, однако её положение неустойчиво: муж может в любое время от неё избавиться. Когда влияние Екатерины начинает превосходить влияние мужа, Алексей пытается вернуть её расположение. Торжествуя над своими врагами, Екатерина разочаровывается в людях. Больше всего её занимает забота о собственном коне.
В ролях
- Марлен Дитрих — принцесса Фредерика-София / Екатерина II
- Джон Лодж — граф Алексей
- Сэм Джаффе — князь Петр
- Луиза Дрессер — императрица Елизавета Петровна
- Обри Смит — принц Август
- Гэвин Гордон — капитан Григорий Орлов
- Олива Телл — принцесса Иоганна Елизавета
- Рутхельма Стивенс — графиня Лиззи
- Дэвисон Кларк — архимандрит Симеон Тодорский
- Эрвиль Олдерсон — канцлер Алексей Бестужев
- Джеральд Филдинг — лейтенант Дмитрий
- Мария Рива — София, Екатерина II в детстве
- Филип Слиман — граф Лесток
- Мэри Уэллс — Мария Чоглокова
- Ганс Генрих фон Твардовский — Иван Шувалов
- Ричард Адександер — граф фон Бреммер
- Джон Дэвидсон — маркиз де Шетарди
- Аким Тамиров
Критический анализ
Реквизит и декорации фильма далеки от исторической реальности. Тем не менее в нарисованной Штернбергом картине царской России есть художественное своеобразие, идущее от немецкого экспрессионизма. Знаменитый критик Робин Вуд отмечал визуальные искажения и гротескные преувеличения (как, например, гигантские двери, которые открыть под силу разве только полудюжине служанок). Мерцание бесчисленных свечей не в состоянии рассеять зловещие тени:
a hyperrealist atmosphere of nightmare with its gargoyles, its grotesque figures twisted into agonized contortions, its enormous doors that require a half-dozen women to close or open, its dark spaces and ominous shadows created by the flickerings of innumerable candles, its skeleton presiding over the royal wedding banquet table[1].
Напишите отзыв о статье "Кровавая императрица"
Примечания
- ↑ Робин Вуд. [www.criterion.com/current/posts/1 Распутная императрица]. The Criterion Collection Online Cinematheque. [www.webcitation.org/67DQnclYn Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кровавая императрица
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
