Рассказы о пилоте Пирксе

Рассказы о пилоте Пирксе
Opowieści o pilocie Pirxie
Жанр:	Научная фантастика
Автор:	Станислав Лем
Язык оригинала:	Польский
Дата первой публикации:	1959 — 1973

«Рассказы о пилоте Пирксе» (польск. Opowieści o pilocie Pirxie) — цикл научно-фантастических рассказов польского писателя Станислава Лема.

Рассказы цикла. Публикации

Первое отдельное издание цикла — Opowieści o pilocie Pirxie. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1968. Второе, расширенное, издание, включающее рассказ «Ананке», — 1973 год. К циклу также примыкает последний роман Лема «Фиаско» (1986), косвенно связанный с рассказами общим персонажем — пилотом Пирксом.

Рассказы расположены в порядке публикации, который в некоторых случаях противоречит «внутренней» хронологии цикла.

1. Испытание (Test; впервые — сборник «Вторжение с Альдебарана», Inwazja z Aldebarana, 1959) — начало карьеры Пиркса как пилота. Слывший туповатым кадет (курсант) Пиркс успешно справляется с чрезвычайной ситуацией во время учебного полёта (оказавшегося испытанием на тренажёре), а его блестящий однокурсник терпит неудачу. Позже проблема виртуальной реальности и её неотличимости от действительности обсуждалась Лемом в «Сумме технологии». В интервью Лем отметил, что симуляция невесомости в земных условиях является невозможной.
2. Патруль (Patrol; впервые — там же) — Пиркс во время патрульного полёта раскрывает загадку гибели двух пилотов, сам чудом избежав смерти, однако учёные, детально исследовавшие вопрос, получают всю славу, а Пиркс остаётся безвестен.
3. Альбатрос (Albatros; там же) — Пиркс летит в качестве пассажира на роскошном межпланетном туристическом лайнере «Титан». Неожиданно «Титан» принимает сигнал SOS от гибнущего корабля.
4. Терминус (Terminus; впервые — в «Книге роботов», Księga robotów, 1961) — Пиркс получает под своё начало старый, прошедший капитальный ремонт корабль «Кориолан», и обнаруживает на нём робота, помнящего голоса погибающей прежней команды корабля — астронавты, изолированные в отсеках после столкновения корабля с метеоритным потоком, переговаривались посредством выстукивания азбукой Морзе по трубопроводам и перегородкам. Обнаружив, что робот не просто воспроизводит запись переговоров погибших членов экипажа, а в некотором роде хранит сознания давно погибших астронавтов, Пиркс приказывает списать робота на демонтаж. В рассказе, как и в ряде других произведений Лема, заметно влияние писателя Стефана Грабинского (1887—1938).
5. Условный рефлекс (Odruch warunkowy; впервые — сборник «Лунная ночь», Noc księżycowa, 1963) — старшекурсник Пиркс, прекрасно справившись с испытанием (лишение внешних раздражителей в депривационной ванне), получает командировку на обратную сторону Луны на станцию «Менделеев». Там он снова чудом избегает участи погибших предшественников. В этом рассказе имеется ошибка: взрослый Пиркс называет свой возраст «Сто одиннадцать… в двоичной системе» (в десятичной системе — 7), в некоторых поздних изданиях это место исправлено на «десять тысяч сто одиннадцать» (что правдоподобно — 23). Эта ошибка сохраняется и в некоторых переводах «Пиркса» на иностранные языки.
6. Охота на Сэтавра или Охота (Polowanie; впервые — сборник «Охота», 1965) — Пиркс участвует на Луне в охоте на взбесившегося робота под названием СЭТАВР, стреляющего по людям и вездеходам лазерами. Пиркс находит робота, но розыскной вездеход ошибочно принимает Пиркса за находящегося рядом СЭТАВРа и открывает по Пирксу огонь. Робот спасает Пиркса ответным огнём по вездеходу, но Пиркс рефлекторно уничтожает своего спасителя, пытающегося уйти, и испытывает угрызения совести.
7. Несчастный случай (Wypadek; там же) — во время пребывания экспедиции на необитаемой транссолнечной планете гибнет робот. Пиркс приходит к выводу, что автомат решил после выполнения своей работы взойти, как альпинист, на опасную скалу, но сорвался. В этом рассказе Лем рассматривает возможность наличия эмоций у робота. Спутники Пиркса пренебрежительно относятся к роботу и не верят в эту версию.
8. Рассказ Пиркса (Opowiadanie Pirxa; там же) — Пиркс рассказывает, как во время рутинного полёта заметил дрейфующий в космосе артефакт иноземной цивилизации, но не смог ни записать эту встречу на плёнку, ни предоставить свидетелей, так как вся его команда была больна или пьяна.
9. Дознание (Rozprawa; там же) — Пиркс становится во главе экспериментальной команды корабля «Голиаф», состоящей частью из людей, частью же из внешне неотличимых от людей роботов, причём Пиркс не знает, кто именно человек, а кто робот (каждый из членов экипажа располагает информацией только о себе). Экипаж попадает в чрезвычайную ситуацию, во время которой один из пилотов ставит под угрозу жизнь людей; благодаря «человеческим» колебаниям и нерешительности экипаж спасается, а пилот гибнет, причём выясняется, что он — взбунтовавшийся робот, одержимый мегаломанией. Композиционно рассказ делится на три части. Первая — протокол заседания Космического трибунала, где второй пилот даёт подробные показания по делу о преступной пассивности Пиркса во время аварии. Вторая — повествование от третьего лица, где описывается период от найма Пиркса директором ЮНЕСКО до времени, предшествующего чрезвычайному происшествию на корабле. Завершается рассказ поздними размышлениями от лица Пиркса. В рассказе подчёркивается вопрос об определении «человеческого» и экзистенциальный страх человека от присутствия «Другого», схожего с ним киборга. В рассказе нашли отражение научные теории Н. Клайна 1950-х годов по преобразованию человеческого тела для того, чтобы человек мог переносить экстремальные условия космических полётов.
10. Ананке (Ananke), или Пиркс на Марсе (первая публикация — сборник «Бессонница», Bezsenność, 1971) — командор Пиркс участвует в расследовании катастрофы космического транспорта на марсианском плато Агатодемон и понимает её причины, вспомнив врачебный диагноз (ананкастический синдром), поставленный человеку, проводившему имитационные тесты компьютера этого транспорта.

Роман «Фиаско»

Фиаско (польск. Fiasko 1987) — роман, в котором упоминается командор Пиркс. Пиркс исчезает на спутнике Сатурна Титане, взявшись перегнать строительного робота-большехода ("Диглатора") на соседний космодром. По всей видимости, его "Диглатор" попал под завал в долине ледяных гейзеров ("Бирнамском лесу"), самостоятельно выбраться оттуда не смог, и Пиркс прибег к замораживанию в жидком азоте (витрификации). Спустя сто лет несколько витрификационных капсул (в том числе и капсула Пиркса) были подняты на борт звездолета «Эвридика», отправлявшегся в межзвездную экспедицию, но сведения, в какой капсуле кто находится, были утрачены. Тела в капсулах находились в плохом состоянии, поэтому удалось оживить только одного. Является ли оживленный Пирксом, неизвестно, поскольку воскрешенный не помнит своего имени. В дальнейшем воскрешенный носит имя Марк Темпе. Он погибает на планете Квинта, став единственным землянином, которому удалось разгадать тайну местной цивилизации.

Персонаж

Пиркс известен читателю только по фамилии, его имя в цикле не упоминается. С продвижением по службе он именуется последовательно «кадет» (в некоторых русских переводах «курсант»), «пилот», «навигатор», «командор». В названии фильма «Дознание пилота Пиркса» герой понижен на два звания (в соответствующем рассказе он «командор»).

По оценке критика Петра Крывака, Пиркс — «водитель космического ПКС» (польская транспортная корпорация времён социализма), а по словам Войцеха Орлиньского — «наиболее ПНРовский из героев Лема», так, отголоски социалистического реализма заметны в описаниях строительства на Марсе («Ананке») и в общем фоне рассказа «Дознание».

Для Пиркса характерны некоторая флегматичность, хладнокровие и подход к событиям с позиции «обыкновенного» человека, простого здравого смысла. По оценке Харолда Сигела, автора изданной Колумбийским университетом «Истории восточноевропейской литературы после 1945 года», Пиркс — «гениальный недотёпа» (bumbler). Пиркс несмел с женщинами и на протяжении всего цикла одинок (несколько раз упоминается о его друзьях, однако с мужчинами-персонажами рассказов Пиркс также выдерживает отчужденную дистанцию). Когда сестра коллеги пытается его спровоцировать, всё, на что он оказывается способен — «шлепок по одному месту», затем он избегает этой девушки. Не решаясь заговорить с соседкой по роскошному межпланетному лайнеру, он сокрушается насчёт своей фамилии, которая кончается, не успев начаться: «Пиркс звучит почти как „икс“».

Орлиньский считает, что личность Пиркса не разработана Лемом настолько хорошо, как образ Ийона Тихого, однако является вполне психологически правдоподобной; среди любимых героев Лема есть и другие скромные и одинокие специалисты такого типа. Критик предполагает, что если бы Лем где-нибудь столкнул вместе «замкнутого флегматика» Пиркса и «болтливого холерика» Ийона Тихого, они смогли бы образовать слаженную дружескую пару, как Трурль и Клапауциус.

У Пиркса широкое (щекастое) лицо (рассказ «Условный рефлекс»). Рост его выше среднего (в рассказе «Условный рефлекс» скафандр для среднего роста ему оказывается мал, а для большого — велик). Вес Пиркса — около 70 кг (в рассказе «Терминус» упомянуто, что при полуторном ускорении он весил около 100 кг). Глаза у него светлые, с лучащими смешливыми морщинками в уголках (роман «Фиаско»).

С ранней юности увлекался альпинизмом (рассказы «Условный рефлекс», «Несчастный случай»). Любил острые блюда, например, жареную картошку с перцем, холодное пиво (рассказ «Патруль»), но часто предпочитал перекусывать в одиночестве печеньем (которое закупал по нескольку пачек), запивая минеральной водой (рассказы «Охота», «Ананке», "Условный рефлекс").

Из литературных предпочтений: низкосортная («плохая») приключенческая фантастика во время полетов — «почитать в свободную минуту хоть с середины, потом отложить»; хорошие книги читал только на Земле («Рассказ Пиркса»)

Родился Пиркс приблизительно в начале 1970-х гг. В 2012 г. (рассказ «Ананке» — через 100 лет после «Титаника») ему было около 40 лет.

«Мир Пиркса»

Действие происходит в самом начале XXI века (в рассказе «Ананке» упоминается «должно быть, то же самое думали сто лет назад пассажиры „Титаника“») в эпоху космических межпланетных полётов, когда существуют соответствующие школы пилотов, регулярное патрулирование ближнего космоса, промышленные грузовые перевозки, исследовательские станции на планетах Солнечной системы и даже на ближайших планетах за её пределами, туристические полёты в космос и на Луну. Контактов с инопланетянами нет. Первые рассказы писались ещё до полёта Гагарина, но описания не так уж и далеки от начавшихся вскоре реальных космических полётов, хотя и содержат вполне простительные неточности. В ряде случаев сохраняются технологии, фактически на рубеже XX и XXI веков устаревшие, например, машинопись и фильмы на плёнках.

В «мире Пиркса» сохраняется мирное сосуществование двух систем во главе с США и СССР. Сам Пиркс и его ближайшие знакомые и коллеги живут в «западном» мире и носят западноевропейские фамилии (имена обычно не называются); валюта его страны — крона. О гражданстве обычно заходит речь лишь в связи со второстепенными персонажами.

С точки зрения Сергея Лукьяненко, «в первых рассказах о пилоте Пирксе выступает даже интернационал космонавтов, очевидно, с советскими космонавтами во главе. Более поздние произведения этого цикла имеют уже более космополитический и философский характер».

Тематика

Тематика рассказов связана с духовным ростом человека, его слабыми и сильными сторонами, проблемами взаимоотношений человека и космоса, человека и машины (компьютер, андроид), способностям машины к самостоятельному мышлению и «человеческим» реакциям. Рассказы удачно совмещают серьёзные нравственные проблемы, увлекательные сюжеты и юмор.

Сам Лем следующим образом описывал своё отношение к рассказам цикла:

…должен сказать, что книгой, о которой я не могу сказать, будто её не люблю, однако и ценю не слишком, является цикл «Рассказы о пилоте Пирксе». За исключением двух-трех рассказов это не очень удачный сборник. Главной причиной этой слабости является его вторичность по отношению к Bildungsroman, то есть к роману о взрослении и процессе образования. Ведь Bildungsroman должен быть романом с эпическим размахом и широко набросанным историко-социальным фоном, в то время как притчи о доблестном Пирксе отличаются зауженной перспективой, ведь он появляется изолированно, без семьи и близких людей. Это результат того, что я собирался написать один, в крайнем случае два рассказа, а тем временем вещь неожиданно для меня самого вдруг разрослась. И уже не было возможности расширить вышеупомянутый фон, откуда на голову Пиркса вдруг свалилась бы родня. То, что естественно в рассказе, в цикле оборачивается некоторой неестественностью. Собственно, только два фрагмента мне нравятся до сих пор: «Ананке» и «Терминус».

— Станислав Бересь (Stanisław Bereś). Так говорил... Лем = Tako rzecze... Lem. — М.: «ACT», 2006. — С. 764. — ISBN 5-17-037107-1.

По оценке Орлиньского, цикл содержит несколько «несомненных литературных жемчужин»; критик выделяет, помимо «Ананке» и «Терминуса», также «Дознание» как затрагивающее важную проблематику сущности человека.

Переводы

«Рассказы о пилоте Пирксе» выходили отдельными изданиями на тринадцати языках. Переведённые на английский в 1979 г., являются одной из самых известных книг Лема в англоязычной культуре.

Практически синхронно с выходом польских оригиналов рассказы переведились и на русский язык. Основные издания на русском языке:

• Лем С. Охота на Сэтавра. М., 1965. Под общим заглавием «Приключения звёздного навигатора» напечатаны первые шесть рассказов цикла.
• Лем С. Навигатор Пиркс; Голос неба. М., 1970. Опубликован весь цикл кроме рассказа «Ананке».
• Лем С. Рассказы о пилоте Пирксе. Лунная ночь. Радиопьеса. Собр. соч. в 10 тт. Т. 4. — М.: «Текст», 1993.

Отдельные рассказы:

• «Испытание». Впервые опубликован на русском в сокращённом переводе Е. Вайсброта в журнале «Смена», 1959, № 23. Всего имеется четыре русских перевода рассказа, в том числе перевод К. Душенко.
• «Патруль». Первая публикация на русском — в книге Лем С. Звёздные дневники Ийона Тихого. М., 1961 (в переводе Р. Нудельмана). Имеется также перевод К. Душенко.
• «Альбатрос». Впервые опубликован на русском в книге: Лем С. Вторжение с Альдебарана. М., 1960 (в переводе Т. Агапкиной).
• «Терминус». Первая публикация на русском — журнал «Иностранная литература», 1962, № 11 (в переводе Е. Вайсброта).
• «Условный рефлекс». Впервые опубликован на русском в журнале «Искатель», 1963, № 1 под названием «Лунная ночь» (в переводе Д. Брускина). Перевод А. Борисова — в сборнике «Охота на Сэтавра».
• «Охота». Первая публикация на русском языке под заглавием «Охота на Сэтавра» (в переводе Ф. Широкова) — в одноимённом сборнике.
• «Несчастный случай». Впервые опубликован на русском в сборнике «Навигатор Пиркс; Голос неба» (в переводе Е. Вайсброта).
• «Рассказ Пиркса». Первая публикация на русском — в журнале «Огонёк», 1965, № 48 (в переводе А. Громовой). Имеется также перевод К. Душенко.
• «Дознание». Впервые опубликован на русском в сборнике «Навигатор Пиркс; Голос неба» (в переводен А. Громовой и Р. Нудельмана). Печатался также в переводе А. Брускина под названием «Суд».
• «Ананке». Первая публикация на русском в книге: Через Солнечную сторону. М., 1971 (в переводе А. Громовой).

Экранизации

Рассказ «Испытание» был впервые экранизирован в 1968 году на Центрнаучфильме режиссёром Е. Осташенко.

В 1973 году цикл экранизирован в Венгрии режиссёром Андрашем Райнаи (András Rajnai) под названием Pirx kalandjai. Роль главного героя исполнил Янош Папп (János Papp).

В 1978 году появилась экранизация рассказа «Дознание» под названием «Дознание пилота Пиркса», созданная польско-советским коллективом, режиссёр — Марек Пестрак (Marek Piestrak). В главной роли — Сергей Десницкий; в других ролях — Александр Кайдановский и Владимир Ивашов. Фильм неоднократно демонстрировался на российском телевидении.

См. также

• Фиаско

Ссылки

• [fantlab.ru/work3315 О цикле рассказов]. — на сайте «Лаборатория фантастики». Проверено 2 августа 2009.
• [solaris.lem.pl/ksiazki/beletrystyka/pirx О цикле рассказов] (польск.). — на сайте, посвящённом творчеству С. Лема. Проверено 2 августа 2009. [www.webcitation.org/65benFy6z Архивировано из первоисточника 21 февраля 2012].
• Пузий В. [www.mirf.ru/Reviews/review1985.htm Рецензия на книгу: Станислав Лем. Рассказы о пилоте Пирксе. Фиаско]. — в журнале «Мир фантастики». Проверено 2 августа 2009. [www.webcitation.org/65begkLnP Архивировано из первоисточника 21 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Рассказы о пилоте Пирксе

– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.