Расстрел в Кондомари
Расстрел или Резня в Кондомари (греч. Σφαγή στο Κοντομαρί) — казнь мужского населения села Кондомари, остров Крит, произведённая немецкими парашютистами 2 июня 1941 года во время Второй мировой войны[1]. Расстрел был первым в своём роде в оккупированной Европе[2] и положил начало серии расстрелов по всему Криту. Приказ о расстрелах дал генерал-полковник Курт Штудент, в отместку за участие критян в боях, которые закончились двумя днями ранее захватом острова немцами.
Содержание
Предыстория
Село Кондомари принадлежит муниципалитету Платаньяс и расположено на северном побережье Крита, в 18 км западнее города Ханья, рядом с взлётно-посадочной полосой (ВПП) Малеме, расположенной в 3 км северо-западнее села Малеме. Критская операция началась 20 мая 1941 года широко-масштабной воздушно-десантной операцией по захвату стратегических пунктов на острове. Одним из наиболее важных пунктов была ВПП Малеме и прилегающий регион. Захват полосы позволил люфтваффе доставку воздухом подкреплений и припасов и предопределил исход всей операции.
Утром 20 мая 1941 года немецкие парашютисты 3-го батальона ударного полка парашютистов (нем. Luftlande-Sturm-Regiment) были выброшены к юго-востоку от Малеме, между Платаниас и Кондомари. Бой с парашютистами приняли 21-й и 22-й новозеландские пехотные батальоны, при поддержке плохо вооружённых или вооружённых холодным оружием местных жителей. Парашютисты встретили сильное сопротивление и понесли тяжёлые потери. Около 400 парашютистов было убито, включая их командира майора Отто Шербера (нем. Otto Scherber). Ойген Майндль, командир полка, получил ранение в грудь. Его заменил Бернхард Рамке.
Приказ Штудента о репрессиях
В ходе сражения за Крит союзные силы и иррегулярные критяне нанесли тяжёлые потери вермахту. В частности, беспрецедентной храбрости сопротивление местного населения вызвало раздражение у немецкого командования, по причине прусского понятия о правилах ведения войны, согласно которому никому кроме профессиональных военных не дозволено принимать участие в боях. Командир немецкой 5-й горнострелковой дивизии генерал-майор Юлиус Рингель в своём рапорте отмечал, что жители Крита захватывали парашютистов или атаковали их с ножами и серпами. Ещё до окончания сражения получили распространение неподтверждённые и преувеличенные истории, объясняющие тяжёлые потери в связи с резнёй парашютистов критянами, сопровождаемой пытками и увечьями[3].
Когда эти истории были доведены до сведения верховного командования люфтваффе в Берлине, и главнокомандующий люфтваффе, рейхсмаршал Герман Геринг приказал Штуденту приступить к расследованию и репрессиям. Штудент, преследуя цель остановить сопротивление и не дожидаясь окончания расследования, издал приказ приступить к волне кровавых репрессий против местного населения сразу после захвата Крита 31 мая 1941 г. Репрессии должны были быть исполнены без судебных формальностей и теми же соединениями парашютистов, которым противостояли в боях критяне.[3]
Расстрел
Согласно приказу Штудента, жители Кондомари были обвинены в убийстве немецких парашютистов, тела которых были найдены возле села. 2 июня 1941 года парашютисты 3-го батальона, под командованием оберлейтенанта Хорста Требса (нем. Horst Trebes) окружили Кондомари. Требс, бывший член гитлерюгенда, был единственным офицером батальона, вышедшим из сражения за Крит без ранения. Мужчины, женщины и дети были собраны на площади села, где из числа мужчин были выбраны заложники, а женщины и дети были отпущены. Заложники были отведены в оливковую рощу и хладнокровно расстреляны[4]. Информация о числе расстрелянных разнится: согласно немецким данным были расстреляны 23 мужчины (в возрасте от 18 до 50 лет)[2], по другим данным число расстрелянных достигает 60 человек[3]. Вся операция была заснята для вермахта в целях пропаганды военным фотокорреспондентом (нем. kriegsberichter) Францем-Петером Вейкслером (нем. Franz-Peter Weixler).
Последствия
На следующий день после резни в Кондомари части 1-го полка парашютистов совершили ещё одно военное преступление — разрушение городка Канданос и расстрел большинства его населения. К концу лета 1941 года Вейкслер был изгнан из вермахта по политическим причинам. Позже он был обвинён в государственной измене за утечку секретных материалов, касающихся деятельности парашютистов на Крите, включая фотографии снятые в Кондомари, и за помощь оказанную нескольким критянам в бегстве. Вейкслер был арестован гестапо, осуждён и заключён в тюрьму в начале 1944 года. В ноябре 1945 года в Нюрнберге (Нюрнбергский процесс), во время слушания дела Геринга, Вейкслер дал письменное свидетельство касательно резни в Кондомари. Негативы его фотографий из Кондомари были найдены в немецких архивах в начале 1980-х годов и фотографии стали широко известны. В июле 1941 года Хорст Требс был награждён рыцарским крестом за командование при штурме Крита. Три года спустя, в 1944 году, он погиб в Нормандии.
После капитуляции Германии Штудент был взят в плен англичанами. В мае 1947 года он предстал перед военным трибуналом, чтобы ответить на обвинения в плохом обращении и убийстве военнопленных, произведённых его частями на Крите. Греческое требование о выдаче Штудента было отклонено. Штудент был признан виновным в 3-х из 8-и обвинений и заключён в тюрьму на 5 лет. Однако, по состоянию здоровья он был выпущен на свободу в 1948 году. Штудент никогда не был судим за преступления против гражданского населения.
Напишите отзыв о статье "Расстрел в Кондомари"
Примечания
- ↑ Mazower, Mark. Inside Hitler’s Greece: The Experience of Occupation, 1941-44, Yale University Press, 2001, ISBN 0-300-08923-6.
- ↑ 1 2 [www.kolivas.de/.../η-πρώτη-μαζική-εκτέλεση-αμάχων-στην-κα/ Η πρώτη μαζική εκτέλεση αμάχων στην κατεχόμενη Ευρώπη διαπράχτηκε στο Κοντομαρί Χανίων — Ένα φωτογραφικό ρεπορτάζ της σφαγής από τα Γερμανικά Ομοσπονδιακά Αρχεία (Bundesarchiv) Φεβρουαρίου 3rd, 2011] © Λευκαδίτικα Νέα — Lefkada News
- ↑ 1 2 3 Beevor, Antony. Crete: The Battle and the Resistance, John Murray Ltd, 1991. Penguin Books, 1992.
- ↑ MacDonald, C.A. The lost battle--Crete, 1941. Free Press, 1993, ISBN 0-02-919625-6.
Ссылки
- [library2.lawschool.cornell.edu/donovan/pdf/Nuremberg_4/Vol_XII_25_02_02.pdf Franz-Peter Weixler’s testimony on the events in Kondomari]
- [www.fallschirmjager.net/Bundesarchiv/Kondomari/Kondomari.html Kondomari massacre] from fallschirmjager.net with photos
- [www.kreta-wiki.de/wiki/Kondomari German occupation of Crete: Kondomari] (in German — [translate.google.com/translate?hl=en&sl=de&tl=en&u=www.kreta-wiki.de/wiki/Kondomari&prev=hp translate])
Координаты: 35°30′ с. ш. 23°51′ в. д. / 35.5° с. ш. 23.85° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=35.5&mlon=23.85&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Расстрел в Кондомари
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
