Расулзаде, Мамед Эмин

Мамед Эмин Расулзаде азерб. Məhəmməd Əmin Rəsulzadə<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Национального Совета Азербайджана
27 мая 1918 — 7 декабря 1918
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
Вероисповедание:	Ислам шиитского толка
Рождение:	31 января 1884(1884-01-31) Новханы, Бакинский уезд, Бакинская губерния, Российская империя
Смерть:	6 марта 1955(1955-03-06) (71 год) Анкара, Турция
Отец:	Ахунд Гаджи Молла Алекпер Расулзаде (Axund Hacı Molla Ələkbər Rəsulzadə)
Мать:	Зиннят ханум
Супруга:	1-я жена: Умбульбану Расулзаде, </br>2-я жена: Ванда, племянница польского лидера Юзефа Пилсудского
Дети:	Азер Расулзаде, Расул Расулзаде, Халида Расулзаде, Латифа Расулзаде
Партия:	Мусават
Образование:	Бакинское техническое училище
Автограф:

Мамед Эмин Ахунд Гаджи Молла Алекпер оглы Расулзаде́ (азерб. Məhəmməd Əmin Axund Hacı Molla Ələkbər oğlu Rəsulzadə; 31 января 1884, село Новханы, Бакинская губерния, Российская империя — 6 марта 1955, Анкара, Турция) — азербайджанский государственный, политический и общественный деятель, журналист и драматург, председатель Национального Совета Азербайджана в 1918 году. Его высказывание "Bir kərə yüksələn bayraq bir daha enməz!" ("Единожды вознесенному знамени вовек не пасть!") стало лозунгом национального движения в Азербайджане в ХХ веке. В годы Второй мировой войны сотрудничал с Третьим рейхом.

Биография

Мамед Эмин Расулзаде родился 31 января 1884 года в посёлке Новханы близ Баку в семье муллы. Несмотря на свою религиозность, отец Мамед Эмина отдал его в светскую «русско-мусульманскую» школу, директором которой был Султан Меджид Ганизаде. Окончив школу, Мамед Эмин продолжил учёбу в Бакинском техническом училище. В 1902 году Мамед Эмин создал среди учащихся мусульманскую молодёжную организацию «Мусават» («Равенство»). В 1903 году вышла его первая статья о чистоте родного языка в газете «Шарги-Рус» («Русский Восток») — второй в России газете после "Тарджиман", издававшейся на тюркском языке.

В 1904 году он вместе с Миргасаном Мовсумовым и Мамед Гасаном Гаджинским основал мусульманскую социал-демократическую организацию «Гуммет», ставшую автономной частью РСДРП. Был главным редактором партийных газет «Гуммет», «Текямул», «Йолдаш». Также писал статьи для непартийных газет «Иршад» и «Терегги», издаваемых Ахмед-беком Агаевым. Во время революции 1905 года Расулзаде активно сотрудничал с кавказскими большевиками — Сталиным, Наримановым, Азизбековым. Находился под наблюдением полиции в связи со своей революционной деятельностью

Расулзаде, помимо политических работ, писал стихи и пьесы. В 1908 году была поставлена его пьеса «Гаранлыгда ишыглар» («Огни во тьме»), завершена работа над другой пьесой — «Неожиданная беда».

В 1909 году выехал в Персию, где участвовал в революционных событиях, был одним из создателей Демократической партии. Был редактором партийной газеты «Ирани-Ноу» (Новый Иран). В 1911 году после подавления иранской революции был вынужден уехать в Турцию. Сотрудничал с журналом «Турк юрду».

В 1913 году после объявления амнистии по случаю 300-летия династии Романовых, вернулся в Баку. Оставил свою старую партию «Гуммет» и стал создателем новой партии «Мусават» («Равенство»), которая сочетала пантюркистские, панисламистские и социалистические идеи. С 1915 года возглавлял издание газеты «Ачыг Сёз» («Ясное Слово») — фактически орган партии «Мусават»; выступал за войну до победного конца, за расширение прав и свобод мусульман Закавказья.

После Февральской революции

После Февральской революции 1917 года участвовал в работе Кавказского мусульманского съезда, проходившего в апреле в Баку, и первого Всероссийского мусульманского съезда, прошедшего в мае 1917 в Москве. По предложению Расулзаде было принято постановление о необходимости федеративного устройства России.

После объединения партии «Мусават» с Тюркской партией федералистов в июне 1917 на 1-м съезде Тюркской демократической федеративной партии «Мусават» (26 — 31 октября, Баку) избран председателем её ЦК. В принятой съездом программе говорилось, что формой государственного устройства России должна быть федеративная демократическая республика, основанная на принципах национально-территориальной автономии.

Был избран во Всероссийское учредительное собрание в Закавказском избирательномй округе по списку № 10 (Мусульманский национальный комитет и Мусават), после прекращения его работы большевиками 6 января 1918 года переехал в Тифлис и стал членом Закавказского Сейма, провозгласившего независимость Закавказья. Возглавил Азербайджанский национальный совет, объявивший о создании независимой Азербайджанской Республики просуществовавшей с 1918 по 1920 год. Расулзаде является основателем Бакинского Государственного Университета (БГУ).

После установления Советской власти в Азербайджане (28 апреля 1920), покинул Баку, скрывшись в горной деревне Лагич. Был арестован ЧК и посажен в бакинскую тюрьму, но освобождён благодаря заступничеству Сталина и направлен в Москву, где работал в наркомате национальностей.

Эмиграция

В 1922 году эмигрировал из РСФСР, выехав через Финляндию в Турцию. Его побег был организован подпольной организацией Мусавата. Эта секретная операция была осуществлена одним из лидеров мусаватского подполья Дадашем Гасановым совместно с татарским просветителем Мусой Джаруллой Бигиевым. В эмиграции издавал газету «Ени Гафгазия» («Новый Кавказ») и журнал «Одлу юрд» («Страна огней»).

В 1931 году уехал из Турции. Жил в Польше, где женился на Ванде, племяннице польского диктатора Пилсудского.

С 1940 года жил в Румынии.

В годы Второй мировой войны Расулзаде установил контакты с нацистской Германей. Германское руководство, как и в случае с другими национальными легионами опиралось на азербайджанскую эмиграцию при создании Азербайджанского легиона в составе Войск СС. Весной 1942 года Расулзаде вместе с другими членами азербайджанской эмиграции прибыл в Берлин для переговоров. Летом 1942 года после длительных переговоров он встал во главе азербайджанского представительства в Германии, при этом он настаивал на официальном признании в будущем со стороны Германии независимости освобожденных ею от советской власти закавказских республик, включая Азербайджан. Однако германские власти действовали уклончиво в этом вопросе, в связи с чем в конце 1942 года Расулзаде покинул Германию, а на первые позиции в эмигрантской азербайджанской среде в Германии вышли его политические оппоненты Або Фаталибейли-Дудангинский, Аббасбей Атамалибеков и Фуад Эмирджан.

Скончался 6 марта 1955 года в Анкаре. Похоронен там же на муниципальном кладбище "Джебери Асри". Над могилой Мамед эмина Расулзаде, по инициативе муниципатитета города Анкара, установлен мемориал и вывешены флаги Азербайджана и Турции.

• Məhəmməd Əmin Rasulzadənin məzarı 1.jpg

  Надгробный мемориал Мамед Эмина Расулзаде (общий вид)

• Məhəmməd Əmin Rasulzadənin məzarı 2.jpg

  Вид со стороны переулка "28 Мая")

• Məhəmməd Əmin Rasulzadənin məzarı 3.jpg

  Надгробие Мамед Эмина Расулзаде

• Məhəmməd Əmin Rasulzadənin məzarı 4.jpg

  Надписи на могиле: Мамед эмин Расулзаде - Основатель Азербайджанской Демократической Республики 28 мая 1918 года и первый Глава государства

Внук Мамеда Эмина Расулзаде, Раис Расулзаде проживает в Баку.

Произведения М. Э. Расулзаде

• «Сиявуш нашего века» (Стамбул, 1923)
• Научный труд «Азербайджанский поэт Низами» (Анкара, 1951),
• «Азербайджанская республика» (Стамбул, 1922)
• «Современная азербайджанская литература» (Берлин, 1936)
• «Азербайджанская литература» (Варшава, 1936)
• Книга переводов «Образцы русской литературы» (Стамбул, 1912)
• Переводы рассказов М. Горького (Баку, 1914)
• Книги «Народовластие» (Баку, 1917)
• «Какое нам полезно правительство?»(Баку, 1917)
• «Азербайджан и его независимость» (Париж, 1930)
• «О пантюркизме» (Париж, 1930)
• «Современная история Азербайджана» (Анкара, 1951)
• «Воспоминания о беседах со Сталиным» (Анкара, 1954)
• «Крах революционного социализма и будущее демократии»(Стамбул)
• «Нация и большевизм»(Стамбул)
• «Кавказские тюрки»(Стамбул)
• «О пантуранизме. В связи с Кавказской проблемой» (Париж, 1930)

Память

• На стене дома в посёлке Новханы, в котором родился Расулзаде, установлена мемориальная доска с его изображением
• Памятник в поселке Новханы
• Памятник в Загатале
• Бюст в Гяндже
• Распоряжением президента Азербайджана Ильхама Алиева от 22 ноября 2013 года было принято решение о праздновании на государственном уровне 130-летнего юбилея Мамед Эмина Расулзаде в 2014 году.

• Stamps of Azerbaijan, 1994-223.jpg

  Почтовая марка Азербайджана посвящённая 110-летию со дня рождения Мамед Эмина Расулзаде

• Stamps of Azerbaijan, 2014-1140.jpg

  Почтовая марка Азербайджана посвящённая 130-летию со дня рождения Мамед Эмина Расулзаде

Ссылки

• Проф. Гулиев Г. [baku-eto.az/ourbaku/162-zhizn-i-deyatelnost-mamed-emina-rasulzade.html Жизнь и деятельность Мамед Эмина Расулзаде] // Баку - это : онлайн журнал. — 10 января 2014.

Отрывок, характеризующий Расулзаде, Мамед Эмин

Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.