Ратенау, Вальтер

Вальтер Ратенау
министр иностранных дел в Германии периода Веймарской республики
Рождение:	29 сентября 1867(1867-09-29) Берлин
Смерть:	24 июня 1922(1922-06-24) (54 года) Берлин
Место погребения:	Лесное кладбище Обершёневайде
Отец:	Эмиль Ратенау (1838-1915)
Мать:	Матильда (урожденная Нахманн) (1845-1926)
Партия:	Немецкая демократическая партия

Ва́льтер Ратена́у (нем. Walther Rathenau; 29 сентября 1867 года, Берлин — 24 июня 1922 года, Груневальд) — германский промышленник еврейского происхождения, министр иностранных дел Германии с 1 февраля по 24 июня 1922 года.

Биография

Сын промышленника Эмиля Ратенау, одного из пионеров электрической промышленности в Германии и основателя AEG. Изучал в университетах Берлина и Страсбурга физику, химию и философию (1886—1889). После окончания университета служил в прусской армии, как все евреи не мог подняться выше ефрейтора..

Уже в 30 лет был директором одного из заводов своего отца. Писал картины, был вхож в высшее общество, знаком с кайзером, играл на пианино, писал стихи и книги на разные темы из области политики, экономики, философии. Основал в Италии международное общество вместе с Мартином Бубером, Гауптманом, Ландауэром.

Был противником Первой мировой войны, один из немногих предсказывал, что онa примет затяжной, тотальный характер. Однако вскоре после её начала, 12 августа 1914 года, возглавил специально созданный департамент военного министерства во временном чине генерала и первым в Европе перестроил экономику на плановые рельсы. Благодаря усилиям Ратенау, а также Фрица Габера, Германия смогла производить химикаты, необходимые для войны. В 1915 году ушел из министерства.

Во время Веймарской республики был одним из основателей Немецкой демократической партии либерального толка. Пытался баллотироваться в Рейхстаг от НДП, однако его кандидатура не прошла из-за антисемитских настроений среди членов собственной партии. Вначале назначен министром реконструкции, затем иностранных дел, против чего его предостерегала мать и ряд друзей, в том числе Эйнштейн. Ратенау считал, однако, необходимым занять пост и принципиально отказался от телохранителей.

Сторонник плановой экономики военного типа. Исследователь его деятельности К. Шёльцель находит у него идеи конвергенции экономических систем западного капитализма и восточного большевизма, в которых Германии отводилась роль «моста».

Убийство

Был убит тремя ультраправыми боевиками из экстремистской организации «Консул», ненависть которых вызывали и подписанное соглашение с Советской Россией (Рапалльский договор, 1922), позиция о точном соблюдении Версальского договора и то, что Ратенау был евреем (на суде убийцы утверждали, что он якобы является шурином Карла Радека и одним из «300 сионских мудрецов»). Утром 24 июня 1922 года, когда Ратенау выехал на работу в открытом автомобиле из своей виллы на Koenigsallee 65 в берлинском районе Груневальд, его нагнала машина с тремя боевиками из организации «Консул». Один из террористов бросил гранату, а другой выстрелил в министра из пистолета-пулемёта. Через несколько часов Вальтер Ратенау скончался от ран.

Похороны Ратенау начались с церемонии в рейхстаге, в них приняло участие около двух миллионов берлинцев, что было наиболее многолюдными похоронами за всю историю Германии.

Волна убийств повергла Веймарскую республику в глубокий внутренний и внешнеполитический кризис, реакцией на убийство Ратенау стал Закон «О защите республики». Его целью, которая так и не была достигнута, стала ликвидация организаций-преемниц фрайкора. Могила Вальтера Ратенау находится в семейном склепе на Лесном кладбище Обершёневайде. В Берлине имя Вальтера Ратенау носит площадь и гимназия в Груневальде.

Литературное творчество

Ратенау был автором 12 книг, вышедших с 1908 по 1924 годы. В СССР были переведены его главные труды: «Новое государство» (М., 1924), «Механизация жизни» (Атеней, Пг., 1923), «Новое хозяйство» (М., 1923).

В юности написал «Слушай, Израиль!» — воззвание к евреям Германии быстрее ассимилироваться, усваивая прусские манеры и стремясь больше походить на них внешне. Воззвание произвело большой фурор и даже цитировалось позднее идеологами нацизма. Писал стихи и книги на разные темы из области политики, экономики, философии: «К критике нашего времени», «Механика духов». Позднее под влиянием Бубера стал изучать иврит, финансировал публикацию еврейских преданий. Изданы дневники Ратенау, а также 4 тома писем (в 1926—1929 годах). Существует несколько биографий, в том числе Гарри Кесслера.

В произведениях искусства

• Описан Робертом Музилем в книге «Человек без свойств» под именем Пауль Арнгейм.
• Упоминается в мемуарах Стефана Цвейга «Вчерашний мир».
• Убийство Ратенау послужило толчком к написанию Иозефом Ротом романа «Паутина».

См. также

• AEG

Ссылки

• Норман Кон. [www.lib.ru/POLITOLOG/nkon.txt#14 Благословение на геноцид], глава IV.  (Проверено 9 марта 2015)
• Леонид Мининберг. [berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer11/Mininberg1.htm Биографии известных евреев, именами которых названы улицы города] (ноябрь 2005). Проверено 23 марта 2009. [www.webcitation.org/616K6MwRd Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
• Walther Rathenau. Industrialist, Banker, Intellectual, and Politician: Notes and Diaries 1907—1922 / Ed. by Hartmut Pogge von Strandmann. — Rev. Exp. — Oxford University Press, 1985. — 360 p. — ISBN 978-0-19-822506-5.
• Harry Kessler. [www.questia.com/library/book/walther-rathenau-his-life-and-work-by-harry-kessler.jsp Walther Rathenau, His Life and Work]. — New York: Harcourt, Brace and Company, 1930. — 412 p.

Отрывок, характеризующий Ратенау, Вальтер

– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать: