Ратманов, Макар Иванович

Макар Иванович Ратманов
Макар Иванович Ратманов С литографии Шевалье, ЦВММ
Прозвище	Рыжий
Дата рождения	19 июля 1772(1772-07-19)
Место рождения	Торопец, Псковская губерния, Российская империя
Дата смерти	21 декабря 1833(1833-12-21) (61 год)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	флот
Годы службы	1787—1833
Звание	вице-адмирал
Командовал	корабль «Победа» корабль «Северная звезда» корабль «Борей» корабль «Юпитер» Кронштадтский порт лёгкая эскадра Балтийского флота
Сражения/войны	Русско-шведская война 1788—1790, Война второй коалиции, Русско-шведская война (1808—1809), Война шестой коалиции
Награды и премии

Мака́р Ива́нович Ратма́нов (7 июля (19 июля) 1772, Торопец — 21 декабря 1833, Ораниенбаум) — русский мореплаватель. В честь него назван остров Ратманова.

Биография

Родился в 1772 году в городе Торопец Псковской губернии (ныне город относится к Тверской области).

Окончил Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге, получил чин мичмана и был отправлен на службу на Балтийский флот. Впервые участвовал в боевых действиях в сражении со шведами при Роченсальме; после победы российских войск был произведен в лейтенанты.

В 1802 году лейтенант Макар Ратманов был зачислен старшим офицером в экспедицию под командованием И. Ф. Крузенштерна — корабли «Надежда» и «Нева» отправлялись в первое плавание россиян вокруг света. С Крузенштерном и его помощником Юрием Лисянским Ратманов учился вместе в Морском кадетском корпусе. Плавание продолжалось три года (1803—1806); во время плавания Ратманов был произведен 10 февраля 1804 года в чин капитан-лейтенанта, а по его окончании 2 августа 1806 года произведён в капитаны II ранга и назначен командиром линейного корабля «Победа» на Черноморском флоте. Кроме того, 24 ноября 1804 г. Ратманов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 1609 по списку Григоровича — Степанова).

Командуя 74-пушечным кораблём «Северная звезда», Макар Иванович участвовал в русско-шведской войне.

1 марта 1810 года был произведен в чин капитана I ранга.

В 1812 году Ратманова назначают на корабль «Борей», на котором он совершил походы к английским берегам и в Испанию. После этого он становится начальником Кронштадтского порта.

В 1816 году Ратманов приобрёл усадьбу братьев Баратынских в Ораниенбауме; в его доме бывали многие офицеры флота, в том числе Беллинсгаузен, с которым Ратманов был на одном корабле во время кругосветного плавания.

В 1818 году Макар Иванович командовал линейным кораблём «Юпитер». 16 апреля 1820 года был произведен в чин капитан-командора.

В 1824 году Ратманов является командующим лёгкой эскадрой Балтийского флота. Тогда же ему предложили возглавить новое кругосветное плавание, но по состоянию здоровья Макар Иванович вынужден был отказаться. 6 декабря 1826 года он был произведен в чин контр-адмирала.

В 1829 году он был произведён в вице-адмиралы и назначен директором инспекторского департамента Морского министерства.

Скончался в 1833 году в Ораниенбауме. Был похоронен в Сергиевой пустыни в Стрельне.

В 1931 году надгробие перенесено на Лазаревское кладбище Александро-Невской Лавры. Установлен мраморный обелиск на чугунных ножках со стихотворной эпитафией.

Увековечивание имени

• Его именем названы больший, западный, остров из Островов Диомида (единственный из них в составе России), где находится самая восточная точка России, и мыс на Новой Земле.
• Именем Ратманова также названа самая восточная точка острова Кергелен.

Литература

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Ратманов, Макар Иванович

Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.