Ратушная площадь (Рига)

</tt> </tt> </tt> </tt>

Ратушная площадь (Рига)Ратушная площадь (Рига)

Ратушная площадь латыш. Rātslaukums

Рига

Общая информация

Вид на площадь с церкви Св. Петра

[wikimapia.org/#lang=ru&lat=56.947388&lon=24.106734&z=18&m=b на карте wikimapia]

Ратушная площадь (Рига)

Ра́тушная площадь (латыш. Rātslaukums) — одна из центральных площадей города Риги, расположенная в Старом городе. Считается старейшим культурно-репрезентативным центром Риги, выполняет рекреационные функции.

История

Изначально на месте современной Ратушной площади находился городской рынок, куда приезжие купцы свозили товары. Таким образом, сама площадь на протяжении всего XIII века была известна под названием Рыночной. В 1211 году город на раннем этапе своего существования подвергся некоторому расширению, что повлекло за собой освобождение нового участка территории. Во второй половине тринадцатого века произошло окончательное формирование рижского рыночного комплекса, а площадь начала отсчёт своей истории, однако, пока что в статусе «доратушной». Тогда же последовал запрет градоначальников на реализацию рыбной продукции на торговой площади, поскольку та источала чересчур неприятный запах для носов средневековых бюргеров. Именно поэтому рыбные прилавки пришлось отправить за пределы маленькой крепостной стены, обрамлявшей площадь, на специально отведённую для этого улицу, которая получила логичное наименование Сельдяной, и в средневековой Риге была известна как Herringstrasse. По прошествии некоторого времени богатые немецкие домовладельцы выкупили незастроенные участки территории на месте бывших рыбных ларьков, на которых инициировали активное строительство жилых домов, что несколько видоизменило название улицы. Итак, после появления объектов недвижимости, принадлежавшим богатым бюргерам (бедные бы однозначно не селились в непосредственной близости от Ратшуной площади), улица сменила своё «рыбное» название на «человеческое», став Господской улицей, или Herrenstrasse.

Впервые Дом Черноголовых упоминается на городской рыночной площади в 1334 году, что свидетельствует об изменении её статуса. Однако в этот период название «Дом Черноголовых» ещё не существовало, а здание по решению селившихся в нём торговцев-мореплавателей именовалось Новым Домом, поскольку оно было воздвигнуто для нужд членов купеческой гильдии. Предыдущая гильдия купцов была разрушена до основания воинством Эберхардта фон Монгейма, вторгшемся в Ригу в начале 1330 года в ходе длительной военной кампании, начатой с целью возвращения Риги и ливонских земель под феодальную юрисдикцию Ливонского ордена. В это же время была построена вторая рижская ратуша, а площадь достигла в своих размерах 1,5 гектара. Она примыкала к упомянутой выше Сельдяной улице, улице Богачей (platea divituum), а также к улице Дев, а с другой стороны она выводила на набережную Даугавы, которая была защищена крепостной стеной. Помимо мясных и хлебных лавок, а также мастерских ремесленников, которые продолжали располагаться на площади даже после строительства Ратуши, площадь сохранила функции общественного центра. На протяжении всего периода средневековья на площади проходили карнавальные шествия, гвардейские смотры, городские состязания на звание лучшего защитника города (см. Праздник Майского графа), доминиканцы разыгрывали мистерии на трёхъярусных подмостках, а также все городские праздничные мероприятия.

Тем не менее территория Ратушной площади постепенно сужалась. Этот процесс проходил даже несмотря на то, что ратушный рынок постепенно сместился на набережную Даугавы: окончательная ликвидация рыночных прилавков состоялась в 1571 году. Там содержать рынок было гораздо удобнее, поскольку недалеко от современного Каменного моста располагалась главная городская гавань. Вместо торговых лавок началось строительство капитальных одно- или двухэтажных жилых домов с магазинами на первом этаже. В связи с работами по расширению Ратуши в конце XVI века и её перестройки в стиле маньеризма, Ратушная площадь ещё потеряла в размерах.

Объекты

Важня

В начале XIX века было решено установить важню — универсальную весовую палату для взвешивания поступавших в Ригу товаров. Важня — название помещения с торговыми весами для взвешивания товаров. На картине К. Т. Фехельма (ок. 1816 года) важня изображена в центре. Важня представляла собой помещение с большими торговыми весами, на которых взвешивались товары, прибывающие или отправляемые по морскому (речному) торговому пути или же по Большой песчаной дороге, которая вела в Псков.

Рижские весовые законы были приняты в 1690 и 1765 году; в соответствии с этими законами предполагалось, что взвешивание товаров осуществляло 6 или 7 весовщиков. Весы традиционно находились в собственности города; налоговый сбор шёл в казну магистрата. Весовщиками были преимущественно представители ненемецких цехов (латыши). Все взвешенные товары регистрировались двумя весовщиками-учётчиками, которые взимали пошлину (весовые деньги) с купцов. После прохождения процедуры взвешивания лигеры перевозили товар и размещали его на городских складах, в том числе в Ластадии. Работы по упаковке, хранении и взвешивании товаров, предназначенных на экспорт, в XVIII—XIX вв. проводили соответствующие должностные лица и вспомогательные торговые службы. Долгое время, вплоть до второй четверти XIX века между торговцами и официальными чиновниками городского совета проходила острая борьба за отмену многоразового взвешивания различных товаров на Важне, за которое нужно было платить пошлину. В частности, против взвешивания товаров и обложения такого взвешивания двукратной пошлиной регулярно выступали русские «гости». На Важне необходимо было также осуществлять многоразовое просеивание и измерение зерновых и других сыпучих товаров, что доставляло неудобства торговцам и задерживало доставку товаров.

Статуя Роланда

В центре площади традиционно возвышалась статуя Роланда, который являлся эмблемой экономически и политически независимого города с развитой судебной системой и свободным рынком; последняя оригинальная статуя была установлена в 1896 году при большом стечении народа. Её авторами были известные в Лифляндии остзейцы: архитектор и проектировщик, теоретик зодчества Вильгельм Нейман и прославленный скульптор Август Фольц, впервые поставивший скульптурный бизнес на прочную основу (точнее сказать, на конвейер). В настоящее время гранитная статуя последнего рижского Роланда хранится в музейной экспозиции церкви Святого Петра. На площади же установлена копия, выполненная к 2005 году.

Другие здания

К этому времени площадь сохранила за собой причудливую трапециевидную форму, её площадь сократилась до 0,5 гектара, на фоне трёх-четырёхэтажных домов, которые вмещали в себя всевозможные торговые конторы, финансовые, кредитные, благотворительные и купеческие общества и объединения, магазины и частные учреждения, в качестве доминант выделялись Дом Черноголовых и Ратуша, увенчанная новой башней. Определённую роль в градостроительном ансамбле Ратушной площади играет и шпиль церкви Святого Петра.

Уничтожение ансамбля

Практически полностью вся богатая застройка Ратушной площади погибла в результате первого артиллерийского обстрела, проведённого нацистскими вооружёнными формированиями, подошедшими со стороны Задвинья и расположившиеся временным штабом на левом берегу Даугавы в районе современного отеля «Даугава» (см. Оборона Риги). 29 июня 1941 года по рижскому Штабу противовоздушной обороны (обзорная площадка церкви Святого Петра) по спонтанному решению командования частями вермахта был нанесён бомбовый удар, в результате которого башня была разрушена, а пожар охватил здания Ратуши, Дома Черноголовых, здания русского купеческого общества «Ресурс», торговый дом семьи Кузнецовых, торговый дом фон Якка, верхнюю «надземную» пристройку к городскому винному погребу, Дом Камариных и другие здания. Некоторые из них были восстановлены на рубеже ХХ-XXI веков, некоторые безвозвратно канули в историю (в частности, кузнецовка Старого города, резиденция общества «Ресурс», дом Камариных).

Советский и современный периоды

В советское время Ратушная площадь не вычленялась как отдельный архитектонический элемент из градостроительного ансамбля Старой Риги со стороны набережной Даугавы; на первый план выходила Площадь Латышских красных стрелков. Её ансамбль формировали уже новые здания: главный административный корпус Рижского политехнического института, появившийся в середине 1950-х, а также мемориальный музей Латышских красных стрелков, построенный к началу 70-х.

К моменту наступления XXI века был восстановлен Дом Черноголовых, чуть позже появилась Ратуша, ещё позже своё историческое место заняла копия Роланда. В современной Риге Ратушная площадь несёт в себе большой рекреационный потенциал, это — одно из центральных мест проведения важных праздничных мероприятий и церемоний встреч высокопоставленных гостей.

Увековечение в живописи

Довольно известна картина, созданная прибалтийско-немецким живописцем и графиком Карлом Трауготтом Феххельмом (1748—1819), на которой изображён архитектурный ансамбль Ратушной площади в современный художнику период. Она носит авторское название «Рижская Ратушная площадь» и датируется 1810-ми годами. На ней отчётливо видна старая городская Ратуша (ещё до перестройки под руководством Иоганна Фельско), посередине стоит Дом Камариных, который изначально был отстроен строительным мастером Кристофом Хаберландом для городского головы Холландера. Справа — оригинальный Дом Черноголовых.

Литература

• Энциклопедия «Рига». — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — Стр. 597. — ISBN 5-89960-002-0.

Отрывок, характеризующий Ратушная площадь (Рига)

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!