Рафаил, Николай и Ирина Лесбосские

Рафаил, Николай и Ирина
Pαφαήλ, Νικόλαος και Eιρήνη
Смерть	9 апреля 1463(1463-04-09)
Почитается	в православии
В лике	преподобномучеников (Рафаил и Николай), мучениц (Ирина)
Главная святыня	мощи в монастыре святого Рафаила (остров Лесбос)
День памяти	9 апреля, вторник Светлой седмицы

Рафаи́л, Никола́й и Ири́на (греч. Pαφαήλ, Νικόλαος και Eιρήνη; XV век) — православные мученики, пострадавшие от турок-захватчиков на острове Лесбос в 1463 году. Канонизированы Священным Синодом Константинопольской Православной Церкви в 1970 году. Память в Константинопольской и Элладской церквях отмечается 9 апреля и во вторник Светлой седмицы.

Жизнь до начала мученичества

Сведения из жизни мучеников Рафаила, Николая и Ирины получены из рассказов, поведанных, главным образом, святым Рафаилом, который стал являться жителям Лесбоса во сне и наяву после обретения его мощей в 1959 году. Раскопки, произведенные на месте их кончины, подтвердили откровения святого Рафаила относительно обстоятельств их страданий.

Из этих откровений стало известно, что святой Рафаил родился на острове Итака в 1410 году в состоятельной семье и носил имя Георгиос Ласкаридис. Он получил отличное образование, затем служил в армии, а потом стал монахом с именем Рафаил. После рукоположения в сан священника, его отправили служить в Афины в храме Димитрия Лумбардиариса у подножия Акрополя. Затем Рафаил стал архимандритом в Константинополе во Вселенском Патриархате.

В городе Морле во Франции, куда Рафаил был направлен для выполнения возложенного на него Патриархом поручения, он познакомился с молодым греческим студентом из Салоник по имени Николай. Под влиянием Рафаила Николай стал монахом, а затем и диаконом. С тех пор они практически не расставались.

Во время захвата в 1453 году турками Константинополя, Рафаил и Николай находились на севере-востоке Греции, во Фракии. В 1454 году они отправились на остров Лесбос, который ещё не был захвачен турками. На Лесбосе они поселились в монастыре Рождества Пресвятой Богородицы, находящемся в местности под названием Карьес, около деревни Терми. В монастыре в то время жил всего один монах. После прихода Рафаила и Николая там образовалась небольшая община, и Рафаил стал игуменом монастыря.

В 1462 году султан Мехмед II Завоеватель захватил Лесбос после семнадцатидневной осады, но турки не стали сразу тревожить монастырь. Однако 5 апреля 1463 года, в Страстную пятницу, захватчики пришли в монастырь, ища в нём повстанцев, скрывшихся после восстания, поднятого в деревне Терми. В монастыре в то время нашли убежище глава Терми Василий с женой Марией, 12-ти летней дочерью Ириной и племянницей Еленой, школьным учителем Феодором и другими местными жителями.

Мученичество

9 апреля 1463 года во вторник Светлой Седмицы, добиваясь выдачи у родителей Ирины местонахождения повстанцев, турки отрубили Ирине правую руку, затем её заживо сожгли в большом глиняном котле, а после казнили её родителей, учителя Феодора и их сопровождавших.

В этот же день мученическую кончину приняли игумен Рафаил и дьякон Николай. Согласно откровениям Рафаила, его мучения происходили следующим образом:

Турки долго мучили меня. Сначала они избивали меня своими дубинками, пока я недвижимый лежал на земле. Затем они ударяли меня копьями, волоча меня по земле за бороду. После чего повесили меня на ореховое дерево и жестоко били меня на протяжении суток. Пока они издевались надо мной, я сказал им: “По воле Господа я выдержу все до последнего моего издыхания”. Я видел, как они били остальных, но повторял: “В борьбе до последнего вздоха”. Поэтому у меня была и есть сила. Меня сняли с дерева и поволокли по камням, которые я окрасил своей кровью. После чего я был вновь повешен на это дерево на сутки вниз головой. Затем они распилили мне челюсть и обезглавили.

Оригинальный текст (греч.)  

Οι Τούρκοι μου έκαναν πολλά μαρτύρια. Πρώτα με χτύπησαν με τα ρόπαλα τους και με έριξαν κάτω παράλυτο. Έπειτα με κεντούσαν με τα κοντάρια τους, με τραβούσαν από τα γένια και με έσερναν καταγής. Ύστερα με έδεσαν σε μια καρυδιά και με χτυπούσαν απάνθρωπα επί ένα εικοσιτετράωρο. Όταν με βασάνιζαν, είπα "θα αντέξω τα πάντα γιά το θέλημα του Κυρίου, μέχρι την τελευταία μου πνοή". Κρεμασμένος έβλεπα που κλωτσούσαν και κτυπούσαν τους άλλους καλογήρους, αλλά έλεγα "Εδώ, στον αγώνα μέχρι την τελευταία μου πνοή". Γι αυτό είχα και έχω αυτές τις δυνάμεις. Από εδώ με έσερναν από τα γένια και με κτυπούσαν. Με κατέβαζαν έως κάτω και πάλι με ανέβαζαν επάνω και με ξανακατέβαζαν, σέρνοντας με στις πέτρες που είχαν βαφή κόκκινες από το αίμα μου. Έπειτα με κρέμασαν ανάποδα είκοσιτέσσερις ώρες σ' αυτήν την καρυδιά. Σ' αυτό το δέντρο τελούσαμε κάθε χρόνο την Ανάσταση. Στο τέλος με πριόνισαν μέσα στο στόμα και με αποκεφάλισαν.

— Митрополит Гуменисский Димитрий (Бекярис). Жизнь из могил. – 2008 год.
Μητροπολίτης Γουμενίσσης Δημήτριος Μπεκιάρης. Η ζωή εκ τάφων.

Диакон Николай был привязан к дереву, рядом с отцом Рафаилом. При виде страданий своего учителя, Николай скончался после первых ударов штыков. После этого турки сожгли монастырь. Вскоре мучеников тайно похоронили. Впоследствии на месте монастыря была сооружена часовня, и местные христиане в течение последующих веков по традиции со свечами приходили на это место во вторник Светлой Седмицы, хотя причина появления этой традиции со временем забылась.

Обретение мощей

В 1959 году на месте разрушенного монастыря начали строить небольшую церковь. 3 июля 1959 года, при подготовке к закладке фундамента, рабочие откопали могилу, в которой лежали мощи святого Рафаила. Его глава лежала на закругленном камне рядом с телом. Руки мученика были перекрещены на груди, в его черепе отсутствовала челюстная кость, которая была обнаружена впоследствии. В ночь после обретения мощей Рафаил явился во сне священнику и некоторым другим местным жителям и сообщил, что он принял мученическую кончину от рук турок 9 апреля 1463 года, и найденные останки его.

Также впоследствии в видениях святой Рафаил указал на место погребения святых Николая и Ирины. В результате раскопок мощи Николая были обретены 13 июня 1960 года. Также были найдены мощи святой Ирины, глиняный котел, в котором её сожгли, останки родителей Ирины, учителя Феодора, преподобномученицы Олимпиады (игуменья монастыря Рождества Пресвятой Богородицы, на месте которого поселились Рафаил и Николай в 1454 году, она пострадала от морских пиратов в 1235 году) и других.

После обретения мощей святых, согласно рассказам местных жителей, они стали являться им во сне и наяву, помогая им и исцеляя от болезней, и рассказывая о своём житии, но чаще всего святой Рафаил являлся один.

12 сентября 1963 года решением Министерства образования и религии Греции на этом месте был учрежден женский монастырь в честь святого Рафаила. Мощи святых Рафаил, Николая и Ирины находятся в этом монастыре. Также в монастыре находятся глиняный котел, в котором сожгли мученицу Ирину, камень, на котором нашли в могиле главу Рафаила, и мощи преподобномученицы Олимпиады.

Канонизация

В 1962 году мученики Рафаил, Николай и Ирины были причислены к лику святых Элладской Православной Церковью. 11 сентября 1970 года они были канонизированы Священным Синодом Константинопольской Православной Церкви.

Ссылки

• [idrp.ru/lesbosskie-mucheniki-lib1309/ Монахиня Нектария (Мак Лиз). Лесбосские мученики Рафаил, Николай, Ирина, настоятельница Олимпиада с сёстрами. // Евлогите.]
• [www.pemptousia.ru/2015/04/550-лет-со-дня-мученичества-святых-рафаи Святые Рафаил, Николай и Ирина Лесбосские // Синаксарь «Пемптусия»]
• [www.lesvos.co.uk/monasteries/raphael.htm Agios Raphael in Thermi]

Отрывок, характеризующий Рафаил, Николай и Ирина Лесбосские

Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.