Рахман, Муджибур

Муджибур Рахман মুজিবুর রহমান<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Бангладеш
25 января 1975 года — 15 августа 1975 года
Предшественник:	Мухаммед Мохаммадулла
Преемник:	Хундакар Муштак Ахмед
Премьер-министр Бангладеш
13 января 1972 года — 26 января 1975 года
Предшественник:	Таджуддин Ахмед
Преемник:	Мансур Али
Президент Бангладеш
10 января 1971 года — 12 января 1972 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Чоудхури Абу Сайед
Вероисповедание:	Ислам суннитского толка
Рождение:	17 марта 1920(1920-03-17) Тонгипара, округ Фаридпур, Британская Индия
Смерть:	15 августа 1975(1975-08-15) (55 лет) Дакка, Бангладеш
Место погребения:	Кладбище Банани, Дакка
Отец:	Лутфар Рахман
Мать:	Сайера Кхатун
Супруга:	Бегум Фазилатуннеса
Дети:	сыновья: Камаль (1949—1975), Джамаль (1954—1975) и Руссел (1964—1975) дочери: Хасина (1947) и Рехана (1955)
Партия:	Авами Лиг
Образование:	Исламский колледж в Калькутте

Муджибу́р Рахма́н (бенг. মুজিবুর রহমান, 17 марта 1920 — 15 августа 1975) — политический и государственный деятель Пакистана и Бангладеш, первый президент и премьер-министр Бангладеш.

Биография

Родился в мусульманской семье в восточнобенгальской деревне Тонгипара. Отец работал в гражданском суде в г. Гопалгандже. Учился в миссионерской школе и колледже Исламия (получил высшее образование в 1947 году).

Студентом в Индии проявил интерес к политической деятельности и присоединился к движению за независимость Пакистана. Был активистом Мусульманской Лиги провинции Бенгалия и членом Совета Всеиндийской Мусульманской Лиги с 1943 года. В 1946 году был избран генеральным секретарём союза студентов колледжа Исламия и также избран в парламент провинции Фаридпур от Мусульманской Лиги.

В 1947 году вернулся на родину в Восточный Пакистан, изучал право в Даккском университете (был исключен в начале 1949 года по обвинению в «подстрекательстве и агитации работников» против равнодушия руководства университета к их законные требованиям). В 1948 году был одним из организаторов Мусульманской студенческой лиги Восточного Пакистана. В 1949 году участвовал в создании партии «Авами лиг» («Народная Лига») Восточного Пакистана (был избран одним из секретарей) как противовеса Мусульманской лиге, которая проводила дискриминационный курс по отношению к его родной провинции с её бенгальским населением. Вскоре был заключён в тюрьму. В 1953—1966 — генеральный секретарь «Авами лиг» Восточного Пакистана. В 1954 году был избран членом провинциального законодательного собрания от оппозиционного Объединённого фронта и стал министром сельского хозяйства, но вскоре отказался от депутатского мандата и поста министра, чтобы сосредоточиться на партийной работе. В 1956—1957 годах был министром промышленности, торговли, труда, борьбы с коррупцией и помощи деревне. После установления в стране в 1958 г. военной диктатуры Айюб-хана выдвинулся как харизматичный лидер оппозиции, подвергался тюремному заключению в 1958—1961, 1962 и 1966—1969 годах. Каждый раз освобождался под нажимом общественного мнения.

В середине 1960-х годов работал над восстановлением и укреплением «Авами лиг». В 1966 году был избран председателем партии и арестован пакистанским правительством по обвинению в подстрекательстве к сепаратизму. Тогда же объявил свою знаменитую Программу Шести Пунктов, назвав её «нашим (бенгальским) Уставом выживания», которая была направлена на развитие самоуправления в Восточном Пакистане. Учитывая явное доминирование западной части страны, эта программа сразу привлекла внимание всей нации. Хотя консервативные элементы всех политических партий восприняли её с неприязнью, она сразу привлекла студентов и молодёжь. Ему было присвоено прозвище бенг. বঙ্গবন্ধু («Бангабандху», «Друг бенгальца»). Во время второго срока в тюрьме его авторитет вырос настолько, что в начале 1969 года произошло массовое восстание в его поддержку и администрация Айюб-хана была вынуждена освободить его 22 февраля 1969 года. Бенгальцы видели в нём своего лидера, просидевшего в тюрьмах за свои убеждения 12 из 23 лет пакистанского правления в Восточной Бенгалии.

В 1969 году фельдмаршал Айюб-хан ушел в отставку, передав власть генералу Яхья Хану, который назначил всеобщие выборы на декабрь 1970. «Авами лиг» открыто выступила с лозунгом автономии для Восточного Пакистана и, получив абсолютное большинство в его Законодательном собрании, стала крупнейшей парламентской фракцией. Открытие сессии парламента было, однако, отложено президентом Яхья-ханом, результаты выборов аннулированы, и М. Рахман начал кампанию ненасильственного гражданского неповиновения, объявив 2 марта днём независимости Восточного Пакистана. В ходе отказа от сотрудничества (2-25 марта 1971) вся гражданская власть в Восточном Пакистане перешла под контроль М. Рахмана, ставшего де-факто главой правительства провинции.

7 марта 1971 года он выступил с программным заявлением, в котором, в частности, сказал:

Стройте укрепления в каждом дворе. Вы должны сопротивляться врагам-пакистанцам всем, что можете взять в руки… Помните, что мы уже пролили много крови, ещё больше должны отдать, если это понадобится, но мы должны освободить народ, Аллах нас благословляет… Битва в этот раз — битва за наше освобождение, борьба в этот раз — это борьба за независимость.

С 16 марта в Дакке проходили безуспешные переговоры руководства Пакистана во главе с Яхья Ханом и лидеров Восточного Пакистана во главе с М. Рахманом. В ночь на 25 марта в события вмешались пакистанские войска, начались массовые репрессии, М. Рахман был снова арестован и отправлен в Западный Пакистан, где предстал перед судом за мятеж и подстрекательство к восстанию.

10 апреля он был заочно провозглашён главой правительства Восточного Пакистана и Верховным Главнокомандующим вооруженными силами. В стране началась кровопролитная гражданская война, в которой погибли, по разным данным, от 200 тысяч до 3 млн человек, ещё 8 млн стали беженцами. К декабрю сторонники независимости (при активной помощи индийских войск) нанесли поражение пакистанской армии, состоявшей почти исключительно из уроженцев западных провинций. После подписания капитуляции пакистанских войск в Восточной Бенгалии 16 декабря 1971 года Рахман был освобождён из тюрьмы Пакистана и через Лондон прибыл в Дакку 10 января 1972 года.

Правительству пришлось иметь дело с бесчисленными проблемами в разорённой войной стране, начинать всё с нуля. Внешнюю помощь оказывали Индия, Китай и СССР (в частности, тральщики 12-й экспедиции особого назначения ВМФ СССР во главе с контр-адмиралом Сергеем Зуенко очищали водные пространства от мин).

12 января 1972 года стал премьер-министром правительства независимой Народной Республики Бангладеш. Правительство наметило широкую программу прогрессивных социально-экономических реформ, в области внешней политики оно провозгласило принципы неприсоединения и развития дружбы и сотрудничества со всеми миролюбивыми государствами. Основными принципами были провозглашены «национализм, секуляризм, демократия и социализм».

1—5 марта 1972 года посетил СССР с официальным визитом (2 марта подписал Соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве в строительстве промышленных и других объектов и Соглашение об оказании помощи народу Бангладеш в восстановлении жизненно важных отраслей экономики), в апреле 1974 года приезжал в СССР на лечение.

Были проведена земельная реформа, решена проблема 10 млн беженцев, образована новая армия, предотвращён голод. На всеобщих выборах 1973 года «Авами лиг» получила 73 % голосов, союзные ей социалистическая и коммунистическая партии — 7 % и 4 %. Правительство приняло государственные программы по расширению начального образования, санитарии, питанию, здравоохранению, водо- и электроснабжению всей страны. Принятый в 1973 году пятилетний план предусматривал целенаправленные государственные инвестиции в сельское хозяйство, развитие сельской инфраструктуры, строительства и местной промышленности.

Несмотря на провозглашённую политику секуляризма, в стране была открыта запрещённая за поддержку пропакистанских сил Исламская духовная академия, по требованию исламских групп запрещены производство и продажа алкоголя и азартные игры. В своих публичных выступлениях и речах М. Рахман всё чаще использовал исламские приветствия, лозунги и ссылки на исламские ценности..

Летом 1974 года муссоны и наводнения нанесли сильнейший ущерб посевам риса (80 % летнего урожая и посевы основного зимнего урожая погибли, по официальным данным, 40 % годового производства продуктов было уничтожено) и послужили причиной массового голода. Нехватка продовольствия вкупе с резким повышением мировых цен на нефть привели также к значительному росту инфляции. Престиж руководства страны упал, что в сочетании с обвинениями режима в непотизме и коррупции подорвало авторитет премьер-министра.

В соответствии с поправками к конституции, принятыми 25 января 1975 года, произошли замена демократического парламентского строя президентским правлением и переход к однопартийной системе во главе со вновь образованным политическим альянсом «БАКСАЛ», куда вошли все поддерживавшие курс правительства партии, включая «Авами Лиг», социалистическую, коммунистическую и народную. М. Рахман стал президентом, получил чрезвычайные полномочия и объявил о необходимости «второй революции», которая должна покончить с коррупцией и терроризмом. Стремление премьера установить авторитарный режим усугубило недовольство части офицерства, что привело к кровавому военному перевороту.

Переворот 15 августа и убийство М. Рахмана

Организаторами заговора считаются майоры Сайед Фарук Рахман, Абдур Рашид, Шарфул Хак (Далим), Раджа Ахмед и А. К. М. Раджа Ахмед, все — представители бангладешской армии и ветераны освободительной войны (мукти-бахини). Министр торговли и член исполкома правящей партии БАКСАЛ Хундакар Муштак Ахмед, судя по ряду прямых и косвенных данных, был в курсе подготовки заговора. Несколько иную версию происшедшего в ходе своего 30-летнего расследования предложил журналист Лоуренс Лифшульц, выдвинув на первые роли в заговоре Хундакара Муштака Ахмеда и ЦРУ.

Глава вооружённых сил генерал Шафиулла, главное управление разведки и службы безопасности народной полиции «ракши-бахини» были совершенно не в курсе подготовки заговора.

Заговорщики разделились на 4 группы, одна из которых, под командованием майора Худа, атаковала дом премьер-министра. Взвод охраны никакого сопротивления не оказал. Сразу же были застрелен сын М. Рахмана, Камаль, офицер армии и начальник охраны М. Рахмана полковник Джамалуддин Ахмед. Премьер-министра застали на лестнице между этажами и предложили сложить свои обязанности, дав время на размышление. Вызванный им новый начальник армейской разведки полковник Джамиль, вскоре прибывший в особняк, приказал военнослужащим вернуться в казармы и был убит у ворот. М. Рахман отказался ехать с путчистами и был расстрелян прямо на лестнице. Вслед за этим были застрелены все члены семьи: жена премьер-министра Бегум Фазилатуннеса, сыновья Джамаль и 10-летний Руссел, брат Абу Насер, невестки, внук, племянник с женой, а также случайные гости и прислуга — всего 20 человек. В живых остались только находившиеся за границей (в ФРГ) две дочери президента, Хасина и Рехана.

Вторая группа напала на дом и расстреляла там Фазлула Хака Мони, племянника М. Рахмана и влиятельного лидера «Авами лиг» и БАКСАЛ вместе с его беременной женой. Третья расстреляла Абдура Раба Серниабата, мужа сестры М. Рахмана (и министра сельского хозяйства) вместе с 13 членами его семьи. Четвёртая группа атаковала штаб-квартиру сил безопасности и после боя, в котором погибло 11 человек, захватила её.

Участвовавшие в перевороте и репрессиях против сторонников бывшей власти офицеры получили повышения в чинах на 2-3 чина сразу (включая организатора переворота Сайеда Фарука Рахмана, произведённого из майоров полковником), убийцы М. Рахмана получили иммунитет от судебного преследования, а четверо его сторонников в правительстве — бывший вице-президент Саид Назрул Ислам, первый премьер-министр страны, бывший министр финансов Таджуддин Ахмед, бывший министр промышленности A. Х. М. Камаруззаман и бывший премьер-министр Мансур Али — были помещены в Центральную тюрьму Дакки (3 ноября 1975 года они там были расстреляны). Дочерям М. Рахмана было запрещено возвращаться на родину.

В 1998 году после победы на выборах новой «Авами Лиг» по главе с вернувшейся в страну дочерью М. Рахмана Хасиной Вазед 15 человек были признаны виновным в этом преступлении и приговорены к смертной казни. Верховный суд Бангладеш в 2001 году оправдал троих из них и фактически заморозил процесс (к власти в стране пришло правительство Халеды Зия, вдовы сторонника путчистов бывшего президента Зиаура Рахмана). Шестеро участников переворота были осуждены заочно, так как скрывались за границей, один, как считается, умер в Зимбабве. Некоторые потом были выданы (например, полковник в отставке Худа, командовавший нападением на дом М. Рахмана и отбывавший срок в Таиланде за магазинную кражу). Апелляции в Верховный суд подали пятеро подсудимых. Однако суд не нашел для них смягчающих обстоятельств и 19 ноября 2009 года утвердил смертный приговор. В определении суда говорилось, что убийство президента, его семьи и других людей не были вызваны военной или политической необходимостью. Осуждённые были казнены 28 января 2010 года.

Дополнительная информация

В доме-музее М. Рахмана сохранилась в прежнем виде лестница, на которой он был убит. Рядом фотография его тела на ступеньках и подписью: «Здесь вы можете пролить слезы!»

В 2008 году было заявлено о намерении снять фильм «Поэт от политики» (англ. Poet of Politics) о жизни М. Рахмана. Главные роли должны были сыграть известные индийские актёры Амитабх Баччан, Абхишек Баччан, Айшвария Рай и Шабана Азми. Однако фильм так и не вышел в прокат.

Портрет М. Рахмана изображался практически на всех банкнотах национальной валюты во время его правления, а также в 1998—2001 и с 2009 года, когда у власти находились поддерживавшие его силы.

Литература

• Рахман, Муджибур (биографическая справка) // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М.: «Советская энциклопедия», 1972. — Вып. 1972. — С. 610.
• Ермошкин Н. И. Бангладеш: годы борьбы и становления (1966 - 1974). — М.: «Наука», 1979. — 119 с.
• Захожая А.Н. Бангладеш: становление и развитие государственности. — М.: «Наука», 1984. — 108 с.
• Пучков В.П. Политическое развитие Бангладеш. 1971-1985. — М.: Академия наук ССР. Институт востоковедения. Издательство «Наука», 1986. — 184 с. — 1800 экз.

Ссылки

• [bangabandhu.net/ Онлайн музей М. Рахмана в Дакке]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_r/rahman_sheyh.html Муджибур Рахман]
• Anthony Mascarenhas, Bangladesh: A Legacy of Blood ISBN 0-340-39420-X
• [www.banglapedia.org/HT/R_0022.HTM Biography in Ваnglapedia]

Отрывок, характеризующий Рахман, Муджибур

Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.