Рашка (государство)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Рашка.
Рашка
серб. Рашка, Raška
←
1083 — 1217


→



Карта Рашки в XII веке
Столица Стари-Рас
Язык(и) сербский
Религия христианство
Династия Вукановичи, Неманичи
Жупан, Великий жупан
К:Появились в 1083 годуК:Исчезли в 1217 году

Ра́шка (серб. Рашка, Raška) — средневековое сербское государство (жупа) и одноимённая область. Согласно данным византийского императора Константина Багрянородного, после переселения сербов на Балканы область Рашка располагалась между реками Сава, Врбас и Ибар. Позднее ядро Рашки сместилось несколько юго-восточнее. До XI века Рашка как географическая область была частью Сербского княжества. После распада Сербского княжества после гибели Часлава Клонимировича часть Рашки оказалась в составе Византии и была поделена на несколько фем. В XI веке в области Рашка была создана одноимённая жупа, чьи правители в конце того же столетия начали борьбу против Византии. На протяжении XII века сербам удалось отвоевать независимость, а к началу XIII века Сербия превратилась в мощное государство, в 1217 году ставшее королевством.





Название

Согласно одной из теорий, название исторической местности происходит от города Рас, основанного римлянами. Здесь в X веке лежала граница между Сербией и Болгарией, а в XII веке город окончательно перешел к Сербии и стал столицей её правителей[1]. Сербский историк Сима Чиркович писал, что Рас оказался первой крупной административной единицей, отвоеванной сербами у византийцев. Затем сербы разместили в ней резиденцию своих правителей. После этого в латинских источниках сербов начинают именовать Rasciani, а их государство — Rascia. У венгров и немцев эти названия сохранялись до XX века. Таким образом, у государства сербских жупанов возникло название Раса или Рашка. Оно употреблялось и в титуловании великих жупанов, чередуясь с названием «сербские земли». При этом византийцы продолжали употреблять название Сербия[2].

Названия: серб. Raška, Raska zemlja, лат. Rassa, Rassia, Raxia, Rascia[3] (в русской литературе встречается кириллическое написание «Расия»[4][5], в дореволюционном издании — «Рассия»[6]).

История

Предыстория

См. также: Княжество Сербия (средние века) и Дукля (государство)

После гибели Часлава Клонимировича в бою с венграми территории, входившие в состав Княжества Сербия, оказались под властью болгарского царя Самуила, который распространил своё владычество вплоть до Адриатики. Самуил объединил под своей властью почти все земли, которыми владела Болгария при царе Симеоне (кроме Северной Фракии), а также Фессалию, Рашку и приморские сербские земли, пользовавшиеся большой самостоятельностью. Поэтому некоторые историки именуют Болгарию того времени Самуилова держава. После битвы при Беласице и кончины Самуила все его владения в 1018 году оказались в составе Византийской империи вместе с частью сербов[7]

На захваченные земли император Василий II распространил византийскую административную систему, при этом новосозданные фемы оказались более обширными, нежели прибрежные, а их центрами стали древние города Сирмий, Скопле и Дуростолом. Правили ими императорские наместники — стратеги и дуксы. У стратега Сирмия в титуле было «стратег Сербии» или «дукс Салоник, Болгарии и Сербии»[8].

В это время центр политической жизни сербских земель перемещается в приморские земли — Дуклю. В результате антивизантийского восстания под предводительством Петра Деляна в 1040 году дуклянский правитель Воислав обрёл некоторую самостоятельность, а ко времени второго крупного восстания в 1072 году под руководством Георгия Войтеха дуклянский князь Михаил смог собрать достаточно сил, чтобы оказать помощь восставшим. Описывавший эти события византийский историк расценил это как попытку сербов покорить болгар. Очагом обоих восстания стала македонская территория. Восстание 1072 года потерпело поражение, но Михаилу удалось вызволить из плена своего сына Константина Бодина, которого восставшие выбрали своим царём[9].

Хотя Дуклянское государство уже было независимым от Византии, оно нуждалось в международном признании своей самостоятельности, символом чего могло стать получение сербским князем королевского титула от византийского императора или римского папы. Разрыв между западной и восточной церквами и усиление борьбы между Римом и Византией создавали для этого удобные условия. Римский папа Григорий VII, стремившийся распространить своё влияние в балканских странах и ослабить там позиции константинопольской патриархии, в 1077 году по просьбе князя Михаила даровал ему королевский титул[10]. В 1082 году Михаил скончался и правителем Дукли стал его сын Константин Бодин. Он решил использовать отвлечение Византии на борьбу с норманнами и вторгся в Рашку, управление над которой передал двум верным ему жупанам — Вукану и Марку. В состав Дуклянского государства вошла в это время и Босния, где был поставлен князем некий Стефан. Таким образом, Дуклянское государство включило в свой состав все сербские земли — Зету, Рашку, Травунию, Захумье и Боснию. Бодину удалось добиться и признания римским папой церковной самостоятельности сербов — Барская епископия была превращена в митрополию, которой в церковном отношении подчинялись все земли Дуклянского королевства[11].

Однако консолидация сербских земель под властью Дукли носила временный характер и не привела к экономическому и политическому объединению отдельных областей, к укреплению центральной власти. Земли, входившие в состав Дуклянского королевства, продолжали жить самостоятельной жизнью. Местные князья, жупаны и крупные феодалы были в них полными хозяевами и лишь номинально подчинялись власти королей. Постоянная борьба среди феодалов и членов правящей династии, особенно обострившаяся в начале XII века, ослабляла государственное единство сербов. Вскоре после смерти Бодина (1099 год[12]), а возможно и ранее, от Дукли отпали Травуния, Захумье, Босния и Рашка. Между претендентами на престол шла жестокая борьба, что позволило Византии укрепить свои позиции в сербских землях. Во внутренние дела Дукли активно вмешивался и усилившийся в это время великий жупан Рашки Вукан. Быстро сменявшие друг друга правители были обычно ставленниками Византии или рашского жупана и находились от них в полной зависимости. Правители Захумья, Травунии и Боснии, отделившись от Дукли, также оказались не в состоянии вести самостоятельную политику. Раздробленность сербских земель делала неизбежным их поглощение сильными соседними государствами — Византией и Венгрией. В зависимость от последней попала Босния, историческое развитие которой в дальнейшем пошло самостоятельным путём. Остальные сербские земли в XII столетии оказались под властью Византийской империи[11].

История Рашки

С началом упадка Дукли центром борьбы сербов за государственную самостоятельность вновь стала Рашка. Она занимала небольшую область в горах, что осложняло её контроль со стороны Византийской империи. В 1080—1090-е годы великий жупан Рашки Вукан, избавившись от своего соправителя Марка, начал вести самостоятельную политику. С 1083 года он был единоличным правителем и был первым известным историкам великим жупаном Рашки. Вукан поддерживал Бодина в его борьбе с Византией, а когда тот примирился с Константинополем, продолжил борьбу в одиночку. Ему удалось присоединить к Рашке значительные территории населённых сербами Косова и Метохии. Вукан также пытался распространить своё влияние на Дуклю и другие сербские земли[13].

Сербские отряды регулярно нападали на приграничные византийские земли, что вызывало активное противодействие войск Империи. Армия Византии неоднократно вторгалась в Рашку, после чего со стороны сербов следовала выплата дани и выдача заложников. Однако как только византийцы покидали её пределы, сербы вновь брались за оружие. В 1104 году сербы сожгли приграничный Звечан, а затем разгромили пришедшее из Драча войско. После этого на них двинулась крупная византийская армия, которая вынудила Вукана признать свою зависимость от Империи. Спустя два года сербы вновь атаковали византийские пограничные земли. В 1106 году византийцам удалось отбить нападение и вынудить Вукана покориться. Рашка выдала заложников и признала господство Византии[13].

Борьба сербов за независимость была продолжена преемниками Вукана, которые наладили тесные отношения с Венгрией, ведшей в это время периодические войны с византийцами. В начале 1130-х годов великий жупан Рашки Урош I Вуканович выдал свою дочь Елену за будущего венгерского короля Белу II. Брат Елены Белош стал венгерским палатином и хорватским баном[14]. Нападения сербов на византийские владения усилились во время Второго крестового похода. В качестве ответной меры император Мануил Комнин в 1149 году двинул на Рашку большое войско, которое заняло города Рас и Галич в долине реки Ибар. На помощь сербам прибыла венгерская армия, но и с её помощью Урошу I не удалось разгромить имперское войско. Сербско-венгерская армия была разбита византийцами на реке Тара[15]. В результате Рашка в очередной раз признала зависимость от Византии[16]. Великий жупан обязывался в случае необходимости по требованию имепратора предоставлять Византии 500 воинов для боевых действий в Малой Азии и 2000 воинов — для войны в Европе[15]. В 1150—1160-х годах в семье великого жупана шла борьба за власть, что позволило Константинополю вмешиваться во внутренние дела Рашки. Византия сама назначала великих жупанов и смещала их, если они начинали вести слишком независимую политику или выступали против господства Империи. Однако все это только отложило очередную попытку сербов добиться независимости. В конце 1160-х годов новый великий жупан Деса Вуканович попытался стать независимым от Империи, однако был взят в плен. Его обвинили в переговорах с немцами и отношении к венгерскому королю как к своему господину[15]. Вместо него Константинополь назначил жупаном Тихомира, а его братьев Страцимира, Мирослава и Стефана Неманю — правителями областей Рашки. Спустя некоторое время Стефан Неманя, правивший в междуречье Южной и Западной Моравы, сверг его и провозгласил себя великим жупаном. Тихомир с другими братьями, обратился за поддержкой к Византии, однако был разбит Стефаном. В итоге Страцимир и Мирослав признали Стефана Неманю великим жупаном Рашки, а Тихомир утопился в реке Ситница[17][16]. Стефан Неманя проявил себя как дальновидный решительный политик. Закрепившись на троне, он начал объединение сербских земель и их освобождение от византийской власти. Его правление характеризуется постоянными войнами с Византией, на земли которой регулярно вторгались сербские войска. Рашке удалось несколько расшириться за счет владений Империи. Также к ней была присоединена Зета (Дукля). Неманя изгнал её правителя князя Михаила, а саму страну наряду с Травунией отдал в управление своему наследнику Вукану[16]. Великий жупан Рашки опирался на Венецию и Венгрию, издавна враждовавших с Константинополем. Кроме них ему удалось заключить союзный договор с Болгарией, которая совсем недавно восстановила независимость. Экспансия Рашки облегчалась тяжелым положением Византии, осложнённым Третьим крестовым походом[16].

Во время правления Немани несколько оживилась торговля сербских земель с Адриатическим побережьем. В 1186 году сербские войска попытались захватить Дубровник, однако нападение было отбито. После этого 27 сентября того же года был заключен договор о мире[18], предоставлявший купцам-дубровчанам свободу торговли в Рашке, подданные которой, в свою очередь, получали право свободного передвижения по Дубровнику. Спустя несколько лет право свободной торговли в сербских землях получили купцы из Сплита[19]. Для правления Стефана Немани характерно распространение в Рашке богомильства, получившего развитие ещё в предшествующем столетии в Болгарии и Македонии и имевшего там ярко выраженную антифеодальную направленность. Со временем богомильство в Рашке приняло достаточно широкий размах. Оно нашло сторонников и среди феодального класса — властелы, отдельные представители которой оказывали отпор централизаторской политике великого жупана. В 1186 году Неманя созвал государственный сабор (представительное собрание) близ Церкви Святых Апостолов Петра и Павла в Стари-Расе, на котором было постановлено искоренить «мерзкую и проклятую ересь». Неманя с войском выступил против еретиков. Его сын, Стефан Первовенчанный, так описывал этот поход[19]:

«и одних сжёг, других наказал различными наказаниями, иных прогнал из своего государства, а их дома и все имущество, собрав, роздал прокаженным и нищим... и повсюду искоренил эту проклятую веру, чтобы больше не существовала она в его государстве»

В 1188 году[20], когда в Сербии стало известно о подготовке к крестовому походу, Стефан Неманя отправил посольство в Нюрнберг к германскому императору Фридриху Барбароссе, войско которого должно было пройти через Балканский полуостров. Когда крестоносцы проходили через Сербию, Неманя и его братья с богатыми подарками встретили германского императора в Нише и предложили ему вступить в союз против Византии. Несмотря на то, что заключить этот союз сербам так и не удалось, так как Фридрих Барбаросса отказался от предложения Немани[20][21], они вторглись в пределы Византии и захватили ряд областей на территории юго-востока современной Сербии и на западе Болгарии. После ухода крестоносцев Византии удалось отвоевать ряд занятых сербами территорий, а в 1190 году войска Стефана Немани были разбиты в битве на реке Мораве[21]. Однако заключённый мир оставил за Рашкой ряд бывших византийских владений[19][20].

В 1196 году Неманя отрекся от престола в пользу своего сына Стефана и принял монашество. После смерти (1199 год) он был причислен к лику святых. Его подвиги и заслуги как основателя Сербского государства были прославлены сербской церковью, что укрепило авторитет правящей в Сербии династии Неманичей[22].

Вступивший на престол сын Немани Стефан спустя несколько лет после начала правления был вынужден вступить в борьбу с братом Вуканом, который, опираясь на помощь венгерского короля Имре[23], в 1202 году захватил власть в Сербии. В свою очередь, Стефана поддержала Болгария, которая боролась с расширением венгерского влияния на Балканский полуостров. Её помощь позволила Стефану вновь вернуться на престол великого жупана[22]. Договориться о мире братьям удалось при посредничестве младшего брата Растко. Вукан остался правителем Зеты, но признал верховную власть Стефана[23].

Для достижения международного признания независимости Сербского государства, Стефан упорно добивался получения от римского папы королевской короны. Ради этого он пошел на сближение с римской курией и с Венецией, бывшей мощным фактором европейской политики. В 1217 году папа Гонорий III даровал Стефану королевский титул. При этом получение короны из Рима не привело к победе в Сербии западного влияния и распространению католицизма[22].

Дальнейшие события

Основная статья: Королевство Сербия (Средневековье)

Коронация Стефана открыла новую эпоху в истории сербской государственности и ознаменовала появление Королевства Сербия. Следующим шагом Стефана стало достижение независимости сербской церкви. Он воспользовался ослаблением Латинской империи, борьбой против неё Никейской империи и Болгарии. Соперничество между Никейской патриархией и Охридской архиепископией, которой в церковном отношении подчинялась Рашка, помогло Стефану 15 августа 1219 года[24] получить от никейского Вселенского патриарха Мануила признание автокефалии сербского архиепископства. Брат короля Растко, ушедший в монахи и известный как Святой Савва, в 1219 году был посвящён в Никее в архиепископы, а его преемники могли избираться в самой Сербии[22].

Благодаря этому в Сербии была создана самостоятельная церковь с сербской церковной иерархией и богослужением на славянском языке. Будучи умным политиком и образованным проповедником, Савва добился перехода в православие многих приверженцев богомильской ереси, особенно среди представителей властелы (феодалов). При Савве было основано семь новых епископств, а центром архиепископства стал построенный в это время монастырь Жича (у слияния Ибара с Западной Моравой), которому король Стефан даровал обширные земельные владения[22].

Во второй половине XII века современники описывали Сербию как труднодоступную, покрытую лесом страну, которую населяли воинственные пастухи. В XIII столетии экономический облик страны стал быстро меняться. Стремительно росло население страны, в плодородных землях основывались новые населённые пункты, строились новые монастыри с большими и развитыми хозяйствами. Древние реликтовые леса были прорежены, в горах были построены рудники, близ которых появлялись новые населённые пункты[19].

Независимость Сербии и её территориально расширение способствовали ускорению развития феодальных отношений и укреплению позиций властелы, которая значительно окрепла экономически. Со временем она стала приобретать всё большую политическую силу и уже не всегда подчинялась власти королей. Это замедлило централизацию сербских земель, которые были ещё недостаточно связанны между собой в экономическом и политическом отношениях. Слабость центральной власти в Сербии стала особенно заметной во второй четверти XIII века, когда после смерти Стефана Первовенчанного к власти пришёл его слабый сын Радослав (1227—1234), а затем Владислав (1234—1243), который придерживался болгарской ориентации. Во время их правления в стране усилилась борьба феодальной знати за влияние на короля[25].

Правители Рашки

С конца XI столетия и вплоть до коронации Стефана Первовенчанного Рашкой правили[26][27][28]:

См. также

Напишите отзыв о статье "Рашка (государство)"

Примечания

  1. ↑ Лукин П. Е. Славяне на Балканах в Средневековье: Очерки истории и культуры.. — М.: «Индрик», 2013. — 288 с. — ISBN 978-5-91674-264-0. — С. 98.
  2. ↑ Чиркович, 2009, с. 38.
  3. ↑ См. статью «Рашка»: Жуков Е. М. Советская историческая энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1973—1982.
  4. ↑ Бэлза И. Ф. и др. Славяне и запад: сборник статей к 70-летию И. Ф. Бэлзы. — М.: Наука, 1975. — С. 220.
  5. ↑ Голенищев-Кутузов, Илья. [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=%D0%A0%D0%B0%D1%81%D0%B8%D1%8F%2C+%D0%A0%D0%B0%D1%88%D0%BA%D0%B0+%28%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B5+%D0%BD%D0%B0%D0%B7%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5+%D1%86%D0%B5%D0%BD%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%BE%D0%B1%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B8+%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%B8%D0%B8+%D0%B8+%D1%81%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B9+%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%B8%D0%B8%29#newwindow=1&hl=ru&tbm=bks&q=%22%D0%A0%D0%B0%D1%81%D0%B8%D1%8F%2C+%D0%A0%D0%B0%D1%88%D0%BA%D0%B0+(%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B5+%D0%BD%D0%B0%D0%B7%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5%22 Итальянское Возрождение и славянские литературы XV—XVI веков]. — Изд-во Академии наук СССР, 1963.
  6. ↑ Гильфердинг А. Ф. [books.google.ru/books?id=MCtfAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Босния, Герцеговина и Старая Сербия]. — СПб: издание Д. Е. Кожанчикова, 1873. — С. 94.
  7. ↑ Чиркович, 2009, с. 27.
  8. ↑ Чиркович, 2009, с. 28.
  9. ↑ Сербские земли в Средние века и Раннее Новое время, 2008, с. 64.
  10. ↑ История Югославии, 1963, с. 66.
  11. ↑ 1 2 История Югославии, 1963, с. 68.
  12. ↑ Живковић, Тибор. [www.doiserbia.nb.rs/img/doi/0584-9888/2005/0584-98880542045Z.pdf Два питања из времена владавине краља Бодина] (серб.) // Зборник радова Византолошког инситута / Љубомир Максимовић. — Београд: САНУ — Византолошки институт, 2005. — Т. 42. — С. 56. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0584-9888&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0584-9888].
  13. ↑ 1 2 История Югославии, 1963, с. 87.
  14. ↑ Листая страницы сербской истории, 2014, с. 15.
  15. ↑ 1 2 3 Чиркович, 2009, с. 39.
  16. ↑ 1 2 3 4 История Югославии, 1963, с. 88.
  17. ↑ Листая страницы сербской истории, 2014, с. 24.
  18. ↑ Чиркович, 2009, с. 40.
  19. ↑ 1 2 3 4 История Югославии, 1963, с. 89.
  20. ↑ 1 2 3 Листая страницы сербской истории, 2014, с. 25.
  21. ↑ 1 2 Чиркович, 2009, с. 41.
  22. ↑ 1 2 3 4 5 История Югославии, 1963, с. 90.
  23. ↑ 1 2 Листая страницы сербской истории, 2014, с. 26.
  24. ↑ Листая страницы сербской истории, 2014, с. 18.
  25. ↑ История Югославии, 1963, с. 91.
  26. ↑ Чиркович, 2009, с. 37-49.
  27. ↑ [rastko.rs/rastko-bl/istorija/corovic/istorija/2_8.html Србија за време борби Византије и Угарске] (серб.). Проверено 12 мая 2015.
  28. ↑ [rastko.rs/rastko-bl/istorija/corovic/istorija/3_1.html Стеван Немања] (серб.). Проверено 12 мая 2015.

Источники

  • Летопись попа Дуклянина / Пер. С. В. Алексеева. — СПб.: ИЦ «Петербургское востоковедение», 2015 — 288 с. — Серия «Slavica Petropolitana».

Литература

  • Чиркович, Сима. История сербов. — М.: Весь мир, 2009. — 448 с. — ISBN 978-5-7777-0431-3.
  • История Югославии Т. I. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1963. — 736 с.
  • Макова Е. С., Прозоров В. Б. Сербские земли в Средние века и Раннее Новое время // История южных и западных славян. Т. I / Под ред. Г. Ф. Матвеева, З. С. Ненашевой. — М.: Издательство Московского университета, 2008. — 688 с. — ISBN 978-5-211-05388-5. — С. 61—82.
  • Листая страницы сербской истории / Отв. ред. Е. Ю. Гуськова. — М.: Индрик, 2014. — 368 с. — ISBN 978-5-91674-301-2.
  • Раннефеодальные государства на Балканах VI—XII вв. / Отв. ред. Г. Г. Литаврин. — М.: Наука, 1985. — 363 с.
  • Формирование раннефеодальных славянских народностей / Отв. ред. В. Д. Королюк. — М.: Наука, 1981. — 289 с.

Ссылки

Рашка (государство) на Викискладе?
  • [rastko.rs/rastko-bl/istorija/corovic/istorija/2_8.html Србија за време борби Византије и Угарске] (серб.). Проверено 12 мая 2015.
  • [rastko.rs/rastko-bl/istorija/corovic/istorija/3_1.html Стеван Немања] (серб.). Проверено 12 мая 2015.
  • [rastko.rs/rastko-bl/istorija/corovic/istorija/3_2.html Латинско Царство и стварање Српске Краљевине] (серб.). Проверено 12 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Рашка (государство)

[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Рашка_(государство)&oldid=81526748»