Раш, Ричард

Ричард Раш Richard Rush
8-й Министр финансов США
7 марта 1825 года — 5 марта 1829 года
Президент:	Джон Адамс
Предшественник:	Уильям Кроуфорд
Преемник:	Самуэль Ингхэм
8-й Генеральный прокурор США
10 февраля 1814 года — 12 ноября 1817 года
Президент:	Джеймс Мэдисон (10 февраля 1814 — 4 марта 1817) Джеймс Монро (4 марта 1817 — 12 ноября 1817)
Предшественник:	Уильям Пинкни
Преемник:	Уильям Вирт
Рождение:	29 августа 1780(1780-08-29) Филадельфия, Пенсильвания, США
Смерть:	30 июля 1859(1859-07-30) (78 лет) Филадельфия, Пенсильвания, США
Супруга:	Кэтрин Элизе Марри
Партия:	Федералистская партия Национальная республиканская партия
Автограф:

Ричард Раш (англ. Richard Rush; 29 августа 1780, Филадельфия, Пенсильвания, — 30 июля 1859, там же) — американский общественный и государственный деятель.

Биография

Он был вторым сыном (и третьим ребёнком) Бенджамина Раша, одного из депутатов, подписавших Декларацию независимости, и Джулии (Стоктон) Раш. Ричард Раш поступил в Колледж Нью-Джерси (теперь известный как Принстонский университет) в возрасте 14 лет и получил высшее образование в 1797 году, будучи самым молодым членом класса. Получил разрешение на адвокатскую практику в 1800 году, когда ему было только 20 лет. Он женился на Кэтрин Элизе Марри 29 августа 1809 года, в браке у них родилось десять детей, из которых три сына и две дочери пережили его.

За время своей жизни Ричард Раш был общественным деятелем, дипломатом, широко известным оратором и ключевой фигурой в правительствах Джеймса Мэдисона и Джона Куинси Адамса, сделав выдающуюся карьеру на государственной службе. Получив широкую поддержку, как общественный спикер и успешный адвокат, Раш был назначен Генеральным прокурором в Пенсильвании в 1811 году после отказа быть кандидатом в Конгресс. В ноябре того же года Джеймс Мэдисон сделал его министром финансов США.

Ричард Раш, являясь одним из самых близких друзей президента Мэдисона, был конфиденциальным советником в ходе войны 1812 года. В 1814 году ему предложили на выбор пост министра финансов США или Генерального прокурора Соединенных Штатов, и, выбрав последний, он оставался на службе до 1817 года, когда, как действующий госсекретарь США до возвращения Джона Адамса из Европы, Раш принял Соглашение Раша — Бэгота, предусматривающее демилитаризацию американо-канадской границы на Великих озёрах.

В октябре 1817 года, после возвращения Джона Адамса, Раш был назначен послом в Великобританию. Его «джентльменское» отношение ценилось британцами, и он оставался послом в течение почти восьми лет, оказывая огромное влияние на ведение переговоров о многих важных соглашениях, включая Англо-американскую конвенцию 1818 года.

Он стал необычайно популярен в Англии, несмотря на его прежнюю антибританскую позицию. В 1823 году Ричард Раш начал переговоры с Великобританией по поводу совместных заявлений против французского участия в делах восставших американских колоний Испании, но Англия ответила отказом на требования США признать новые независимые республики, в результате это вылилось в создание американской Доктрины Монро.

После избрания Джона Адамса президентом в 1825 году, Раш (проведя значительные исследования британского флота за время службы послом), пожелал стать военно-морским министром. Адамс, однако, немедленно назначил его на должность 8-го министра финансов США, которую он принял. Раш служил на этом посту весь президентский срок Адамса с 7 марта 1825 до 5 марта 1829 года. За это время государственный долг был почти оплачен, и преемнику Раша достался большой казначейский излишек.

На президентских выборах 1828 года он был кандидатом в вице-президенты. После ухода с поста секретаря казначейства был направлен в Англию и Нидерланды от Джорджтауна и Александрии договориться о большой ссуде для городов, и эта миссия была выполнена с большим успехом.

В 1847 году Президентом Джеймсом Полком Ричард Раш был назначен послом во Францию. Когда его переговоры были прерваны свержением короля Луи-Филиппа, он был среди первых иностранных дипломатов, которые признают новую Вторую французскую республику. Он оставался во Франции до его отзыва новым либеральным правительством в 1849 году, затем принял решение об отставке и уехал в Филадельфию, где и умер 30 июля 1859 года. До своей смерти Раш был последним из живых членов Кабинетов Мэдисона и Монро.

Источники

Эта статья содержит материалы [www.justice.gov/ag/aghistlist.php Министерства юстиции США], которые, как публикация правительства США, находятся в общественном достоянии.

Ссылки

• [worldcat.org/identities/lccn-n85-137020 Works by or about Richard Rush in libraries (WorldCat catalog)]

Отрывок, характеризующий Раш, Ричард

– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.