JB-серия

Сюда перенаправляется запрос «Реактивная бомба». На эту тему нужна отдельная статья.

JB (сокр. от англ. Jet Bomb — Реактивная бомба) — серия управляемых крылатых ракет, разработанных ВВС Армии США в годы Второй мировой войны. В состав серии входили сходные по конструкции крылатые ракеты, с прямоточными, пульсирующими или турбореактивными двигателями. В рамках этой программы была создана первая принятая на вооружение крылатая ракета США — Republic JB-2 Loon, являющаяся воспроизведённой методом реверс-инжиниринга немецкой Фау-1.

История

Разработка управляемых ракет под индексом «JB» была начата в 1943 году, под влиянием полученной британской разведкой информации о создаваемых в Германии управляемых самолётах-снарядах Фау-1. Не желая допускать, чтобы в руках немцев оказалось какое-либо существенное техническое преимущество, ВВС Армии США инициировали собственную программу создания беспилотных самолётов-снарядов, которые могли бы эффективно применяться в различных военных целях.

Ряд ракет серии «JB» разрабатывались при участии фирмы Northrop и лично Дж. Нортропа, что предопределило ряд характерных конструктивных особенностей: применение аэродинамической схемы летающее крыло без развитого хвостового оперения.

Модификации

JB-1

JB-1 «Bat» (не путать с ASM-N-2 Bat) — была первой ракетой, разработанной в рамках программы «JB». Её разработка была начата в июле 1944 года, под официальным индексом MX-543. В рамках проекта, Нортроп предлагал создать самолёт-снаряд с турбореактивным двигателем, способный доставить две 900-кг бомбы на значительную дистанцию.

Из-за недостатка данных по управлению самолётами типа «летающее крыло», фирма Northrop разработала и построила экспериментальный пилотируемый планер, предназначенный для отработки элементов динамики. Планер достаточно точно имитировал особенности динамики будущей JB-1, и иногда обозначается в литературе как JB-1A. Планер совершил ряд полётов с августа 1944 года. За характерный внешний вид, он получил прозвище «Bat» («летучая мышь»).

Отработав особенности динамики на управляемом планере, Нортроп начал создание полноценной крылатой ракеты. В итоге, JB-1 имела широкое крыло размахом в 9 метров, и приводилась в действие двумя турбореактивными двигателями General Electric B1, питавшимися воздухом от центрального воздухозаборника в носовой части.

Запуск ракеты предлагалось осуществлять с помощью ракетных саней разгонявшихся по рампе длиной 150 м. Согласно расчётам, ракета должна была иметь скорость полёта порядка 727 км/ч при дальности в 1080 км. Ракета должна была доставлять к цели две 900-килограммовые бомбы, располагающиеся в обтекаемых блистерах по обе стороны от воздухозаборника.

В декабре 1944 года, ракета была поставлена на испытания. Первый её полёт, совершенный 28 декабря 1944 года завершился неудачей: ракета, сорвавшись с направляющих, почти сразу пошла на снижение и разбилась в нескольких сотнях метров от пусковой установки. Как выяснилось при детальном исследовании аварии, причиной её была ошибка при установке элеронов. Хотя ошибка могла быть легко исправлена, двигатели General Electric B1, на которые возлагались особенные надежды, имели характеристики значительно хуже расчётных и не были в состоянии достичь требуемых параметров тяги и эффективности. В результате, в феврале 1945 года, разработка JB-1 была закрыта, а внимание конструкторов переключилось на более прогрессивные проекты, такие как JB-10.

JB-2

JB-2 — самолёт-снаряд с пульсирующим воздушно-реактиным двигателем, созданный на базе конструкции немецкой ракеты Фау-1, элементы которой были получены США в результате сбора фрагментов Фау-1 оставшихся после обстрелов немцами Великобритании.

JB-3

JB-3 — проект управляемой авиационной ракеты для поражения воздушных целей, закрытый в 1947 году при урезании «ракетного» бюджета из-за её морального устаревания.

JB-4

JB-4 — ракета JB-4, разработанная под индексом MX-607, являлась оснащёной двигателем модификацией управляемой бомбы GB-4. Основной целью разработки программы было получение эффективного телеуправляемого противокорабельного оружия большой дальности, позволявшего нанести удар по кораблю противника раньше, чем успеют отреагировать прикрывающие его истребители.

Телеуправляемая бомба была оснащена лёгким деревянным крылом, пульсирующим воздушно-реактивным двигателем Ford PJ31 (аналогичным используемому на Republic JB-2 Loon) и имела расчётную дальность полёта до 105 км. Как и GB-4, она была оснащена системой телеуправления AN/AXT-2, позволявшей оператору управлять полётом бомбы с помощью телекамеры в её носовой части. Максимальная скорость самолёта-снаряда составляла 716 км/ч, что делало чрезвычайно затруднительным её перехват современными её системами ПВО. В то же время, ограниченная мощность двигателя вынудила уменьшить массу боевой части до 320 кг.

Ракета была испытана в январе 1945 года, продемонстрировав хорошие лётные качества. Тем не менее, её эффективность оказалась далека от ожидаемой из-за очень ограниченных возможностей компактных телекамер того времени. В некоторых источниках упоминается, что выдвигалось предложение оснастить бомбу стартовым ускорителем и запускать её с катапульт военных кораблей, то есть использовать её как противокорабельную ракету класса «поверхность-поверхность», но это предложение не было реализовано.

JB-8

JB-8 — обозначение фирмы Boeing, использовавшееся при разработке проекта зенитной ракеты, закрыт в 1949 году.

JB-10

JB-10 — после закрытия программы JB-1, армейские ВВС не потеряли интереса к идее создания крылатой ракеты, сравнимой по характеристикам с германской Фау-1, уже успевшей продемонстрировать свои достоинства. Неудача JB-1, связанная с провальными характеристиками турбореактивных двигателей B1, обратила внимание разработчиков на альтернативные двигательные установки.

19 февраля 1945 года, фирма Northrop предложила использовать для оснащения новой крылатой ракеты пульсирующий воздушно-реактивный двигатель Ford PJ31-F-1. Простой, дешёвый и сравнительно мощный, этот двигатель надёжно решал технические проблемы создания новой ракеты, позволяя гарантировать успех проекта.

Новая ракета под индексом JB-10 отличалась от JB-1 в основном именно расположенным по её продольной оси двигателем Ford PJ31-F-1. Так как двигатель располагался внутри фюзеляжа, то для его охлаждения пришлось установить дополнительный кольцевой воздухозаборник снаружи основного. Отказались и от подвешенных под крыльями авиабомб, как на JB-1 — вместо этого, в крылья ракеты были интегрированы 800-килограммовые заряды взрывчатого вещества.

Ракета впервые поднялась в воздух весной 1945 года. Система наведения её была достаточно примитивна — ракета летела по заданому курсу, и в расчётный момент времени пикировала на цель, что, подобно Фау-1 ограничивало её применение крупными площадными целями. Но с другой стороны, JB-10 имела более высокую скорость полёта (около 685 км/ч) затруднявшую перехват и дальность действия в 300 км, а также вдвое более мощную боевую часть в сравнении с германским аналогом.

Армейские ВВС предполагали применить ракеты в планирующемся вторжении в Японию, однако затянувшаяся, из-за низкой надёжности ракеты (только 2 пуска из 10 были успешными), программа испытаний и окончание Второй мировой войны привели к раннему закрытию проекта в январе 1946 года.

Другие проекты

JB-5, JB-6, JB-7, JB-9 — ряд проектов, не вышедших за пределы общего обсуждения. Подробности неизвестны.

Литература

• Garry R. Pape, John M. Campbell. Northrop Flying Wings. — Schiffer Publishing Ltd., 1995.
• Fred Anderson. Northrop. An Aeronautical History. — Northrop, 1976.
• Frederick I. Ordway III, Ronald C. Wakeford. International Missile and Spacecraft Guide. — McGraw-Hill, 1960.
• Gunston, Bill. The Illustrated Encyclopedia of the World's Rockets & Missiles: a comprehensive technical directory and history of the military guided missile systems of the 20th century. — Salamander Books, 1979. — 264 p. — ISBN 0861010299.
• Army Aircraft Model Designations. — US Army Air Forces, 1946.

Отрывок, характеризующий JB-серия

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.