Ребетика
Ребетика (рембетика, ремпетика) (греч. ρεμπέτικα), стиль городской авторской песни, популярный в Греции в 1920-е — 1930-е гг. Возник в результате слияния фольклора ребетов (греческих «блатных») с музыкой репатриантов из Малой Азии. Песни исполнялись под аккомпанемент струнных щипковых инструментов бузуки и багламас в закрытых помещениях. Чаще всего их можно было услышать в теке — специализированных кофейнях, в которых курили гашиш. Язык большинства текстов ребетики — криминальное арго 1920-х гг., включавшее в себя много турецких слов. Сюжеты песен обычно были связаны с воровской жизнью; гашиш играл в них примерно ту же роль, что алкогольные напитки в русском «блатняке». Традиционное пластическое сопровождение ребетики — танец зейбекикос, исполняемый на небольшой площадке, иногда не превышающей квадратного метра.
С самого своего зарождения ребетика считалась «упадочной музыкой», и её распространение не выходило за пределы теке. После установления диктатуры Метаксаса (4 августа 1936 г.) многие авторы и исполнители ребетики подверглись репрессиям. В послевоенные годы власти также делали всё возможное, чтобы вычеркнуть ребетику из истории греческой музыки. Знаменитый исследователь, собиратель и комментатор ребетики Илиас Петропулос в конце 1960-х гг. был посажен в тюрьму за издание книги «Ребетология», а впоследствии эмигрировал в Западную Европу.
В настоящее время греческая культурная общественность пришла к осознанию ценности ребетики и пытается возродить её исполнение. Однако в данном случае речь идет скорее об архивных реконструкциях, чем о сочинении новых песен в этом стиле.
См. также
Напишите отзыв о статье "Ребетика"
Ссылки
- [www.greek.ru/all/music/narodmusic/index5.php Про рембетику] на www.greek.ru
- [www.greek.ru/all/music/narodmusic/index8.php Тяжелое рембетико]
Отрывок, характеризующий Ребетика
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
