Ребиба, Шипьоне

Шипьоне Ребиба
Scipione Rebiba
кардинал
Дата рождения:	2 февраля 1504(1504-02-02)
Место рождения:	Сан-Марко-д'Алунцио, Сицилия (под властью Испании)
Дата смерти:	23 июля 1577(1577-07-23) (73 года)
Место смерти:	Рим

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Шипьоне Ребиба (итал. Scipione Rebiba) — кардинал Святой Римской Церкви, играющий важную роль в «генеалогии» епископских рукоположений Католической Церкви.

Родился 2 февраля 1504 в Сан-Марко д’Алунцио (Сицилия). После учёбы в Палермо поступил на службу к кардиналу Джанпьетро Карафа, в то время епископу Кьети. 16 марта 1541 назначен вспомогательным епископом Кьети, получил титулярную кафедру Амиклийскую (англ. Amyclaeensis). Кардинал с 20 декабря 1555 (при Папе (Павле IV). С 1566 архиепископ Пизы, 1565—1573 — титулярный латинский патриарх Константинополя, с 1573 — епископ субурбикарной епархии Альбано, с 1574 — другой субурбикарной епархии, Сабины. Был также папским легатом в Польше и председателем трибунала Римской инквизиции. Умер в Риме 23 июля 1577.

Роль в апостольском преемстве

Предполагается, что сам Ребиба был посвящён в епископы кардиналом Джанпьетро Карафа, будущим Папой Павлом IV, однако документальных свидетельств об этом не сохранилось. Сам он посвятил в епископы несколько человек, включая Юлия Антония Санторио, к которому восходило апостольское преемство Пьетро Франческо Орсини де Гравина, Папы Бенедикта XIII (понтификат 1724—1730). Он, в свою очередь, посвятил не менее 139 епископов на различные важные кафедры Европы и Нового Света, многие из которых, в свою очередь, также посвящали по многу епископов. Таким образом, «генеалогия» епископских рукоположений примерно 95 % из около 5 тыс. современных епископов Католической Церкви восходит к Бенедикту XIII и через него — к кардиналу Ребибе, на котором документально подтвержденные сведения обрываются.

Отрывок, характеризующий Ребиба, Шипьоне

«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..