Ребров, Михаил Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Фёдорович Ребров
Страна:

РСФСР РСФСР,
Россия Россия

Специальность:

Инженер, журналист

Воинское звание:

Полковник

Дата рождения:

3 июля 1931(1931-07-03)

Место рождения:

Ленинград, РСФСР

Дата смерти:

24 апреля 1998(1998-04-24) (66 лет)

Место смерти:

Московская область, Россия

Награды:

Михаил Фёдорович Ребро́в — русский инженер по авиационному спецоборудованию, претендент в отряд космонавтов от Союза журналистов СССР, журналист и писатель. Опыта полёта в космос нет.





Биография

Михаил Фёдорович Ребров родился 3 июля 1931 года в Ленинграде. После окончания средней школы Михаил поступил в Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана на факультет «Ракетной техники», но после первого курса перевёлся в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, по окончании которой получив звание инженера-лейтенанта. Одновременно с этим Ребров окончил факультет журналистики Высшей партийной школы при ЦК КПСС. После окончания академии Михаил около года служил военным инженером по спецоборудованию в 49-м истребительном авиационном полку Московского округа ПВО.

В 1957 году Михаил стал корреспондентом, а затем и редактором отдела журнала «Вестник Воздушного Флота» (с 1962 года — «Авиация и космонавтика»). В 1964 году Ребров был переведён в газету «Красная звезда», где работал редактором отдела науки, техники и космонавтики, а также научным обозревателем до самой смерти[1]. Умер Михаил Ребров 24 апреля 1998 года.

Космическая подготовка

В 1965 году, получив разрешение от Николая Петровича Каманина, занимавшимся отбором и подготовкой первых советских космонавтов, Михаил Ребров успешно прошёл медицинское обследование в рамках подготовки полёта журналиста в космос (в группе совместно с Ярославом Головановым из газеты «Комсомольская правда» и Юрием Летуновым из «Всесоюзного радио») и, согласно заключению Государственной межведомственной комиссии (ГМВК), был допущен к тренировкам и испытаниям. Однако после смерти в январе 1966 года Сергея Павловича Королёва, поддерживающего идею полёта журналиста, и в связи с задержками в строительстве новых многоместных кораблей «Союз» продолжения эта программа не получила. В том же 1965 году Михаил участвовал в испытаниях системы ручного управления при моделировании возвращения на Землю со второй космической скоростью спускаемого аппарата лунного облётного корабля «Союз 7К-Л1» (11Ф91) по программе «УР500К-Л1».

В рамках набора по программе «Космос — детям» в декабре 1989 года Ребров прошёл первичный отбор в Институте математических проблем биологии РАН (ИМБП). И в январе 1990 года начал проходить углублённое обследование в Центральном военном научно-исследовательском авиационном госпитале (ЦВНИАГ), но медицинская комиссия не допустила его к специальной подготовке.

Библиография

Некоторые из книг, написанные Михаилом Ребровым:

Напишите отзыв о статье "Ребров, Михаил Фёдорович"

Примечания

  1. Анна Гиршева. [old.redstar.ru/2011/07/02_07/4_03.html Из списка журналистов № 1] (рус.). Красная звезда (2 июля 2011). Проверено 11 июня 2014.
  2. Андрей Гаравский. [old.redstar.ru/2002/04/11_04/4_01.html Главный конструктор] (рус.). Красная звезда (11 апреля 2002). Проверено 11 июня 2014.

Литература

  • А. Глушко, И. Маринин, С. Шамсутдинов. Советские и российские космонавты. 1960—2000. — М: ООО Информационно-издательский дом «Новости космонавтики», 2001. — 408 с. — ISBN 5933450030.
  • Ярослав Голованов. [old.redstar.ru/2001/07/03_07/4_01.html Просто очень хороший человек] (рус.). Красная звезда (3 июля 2001). Проверено 11 июня 2014.

Ссылки

  • [astronaut.ru/as_rusia/jurn90/text/rebrov_m_f.htm Михаил Фёдорович Ребров] (рус.). [www.astronaut.ru Космическая энциклопедия ASTROnote]. Проверено 16 июня 2014.
  • Е. Румянцев. [sm.evg-rumjantsev.ru/journalists/rebrov.htm Михаил Фёдорович Ребров] (рус.). [sm.evg-rumjantsev.ru/ Космический мемориал]. Проверено 11 июня 2014.

Отрывок, характеризующий Ребров, Михаил Фёдорович

Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.