Ребро Адама (фильм, 1990)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Ребро Адама»
Жанр

трагикомедия

Режиссёр

Вячеслав Криштофович

Автор
сценария

Владимир Кунин

В главных
ролях

Инна Чурикова
Светлана Рябова
Мария Голубкина

Оператор

Павел Лебешев

Композитор

Вадим Храпачёв

Кинокомпания

Мосфильм
Киностудия «Ритм»

Длительность

79 мин.

Сборы

239 008 $

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1990

IMDb

ID 0100465

К:Фильмы 1990 года

«Ребро́ Ада́ма»  — советская трагикомедия, поставленная режиссёром Вячеславом Криштофовичем в 1990 году по мотивам повести Анатолия Курчаткина «Бабий дом». Экранизация в целом трагична и несколько отличается от оригинала, имеющего комичный фон — в повести вместо бабушкиного колокольчика посреди квартиры валяется раковина, о которую все спотыкаются.





Сюжет

Действие происходит в СССР, приблизительно в конце 1980-х годов. Нина Елизаровна работает экскурсоводом в музее «Красная Пресня», живёт в небольшой квартире с двумя взрослыми дочерьми («от двух очень разных мужей») и ухаживает за прикованной к постели старой матерью, которая не может говорить и у которой парализовано всё тело за исключением левой руки и головы. В трудной семье без мужчины, с не самым высоким достатком и тяжёлое время, приходится думать об образовании и замужестве дочерей. В музее Нина Елизаровна знакомится с одним из посетителей, Евгением Анатольевичем, который приходит туда каждый день две недели подряд, чтобы увидеться с ней. Между ними возникает симпатия. Однажды после работы Нина Елизаровна встречает Евгения Анатольевича у подъезда своего дома, после чего приглашает его прийти к ней завтра. На следующий день, готовясь к встрече, Нина Елизаровна рассказывает своей парализованной матери о Евгении Анатольевиче. Желанное свидание было прервано старой женщиной, когда она позвонила единственной работоспособной рукой в колокол, висящий над кроватью, чтобы позвать дочь, и Нина Елизаровна была вынуждена выставить Евгения Анатольевича за дверь. Дочь выясняет отношения с матерью, понимая, что та специально звонила в колокол, чтобы помешать ей уединиться с человеком, к которому она испытывает светлые чувства.

Старшая дочь, Лидия, работает в одном из московских учреждений. У неё роман с начальником, Андреем Павловичем, у которого есть жена и дети. Они собираются вдвоём поехать на отдых в Адлер, но, чтобы не показывать свои отношения на людях и не давать поводов для всяких домыслов и слухов, решают поехать туда поодиночке с разницей в несколько дней. Сначала — он, потом — она. Но за день до отъезда с Лидой встречается жена Андрея Павловича. Она сообщает ей, что в Адлер уехала подруга и сослуживица Лиды, Марина. Лида понимает, что её личные отношения с Андреем Павловичем закончены.

Младшая дочь, 15-летняя Настя, учится в ПТУ и в данный момент проходит практику в гастрономе. У неё есть молодой человек, Михаил, с которым она встречается в свободное от учёбы и работы в гастрономе время. В какой-то момент Настя узнаёт, что она беременна, и сообщает об этом своему молодому человеку, которого эта новость шокирует. В конечном счёте Настя даёт Михаилу от ворот поворот.

На день рождения своей парализованной матери Нина Елизаровна приглашает несколько мужчин: двух бывших мужей, отцов её дочерей, и нынешнего ухажёра. Хорошо начавшееся застолье заканчивается ссорой. Настя говорит всем присутствующим, что беременна и хочет родить этого ребёнка. Ко всему прочему появляется её уже бывший молодой человек Михаил, который пытается даже выломать дверь квартиры, но Евгений Анатольевич его «успокаивает». Наконец все мужчины уходят. Глубокая ночь, но никто не спит. Нина Елизаровна с дочерьми сидят на кухне и разговаривают. Парализованная мать пытается позвонить в колокол, чтобы позвать кого-то из них, но дергает за верёвку слишком сильно, и язык колокола попадает ей в лоб. Придя в себя, она обнаруживает, что паралич прошёл. При этом остальные женщины продолжают на кухне обсуждать дальнейшие планы, так как колокол не прозвонил, и они ничего не услышали. Незаметно для них старая женщина встаёт с постели и идёт в другую комнату, в которой проходило застолье. Там, стоя у стола, она начинает петь старинный романс, который слышат её дочь и внучки. Они замолкают и по очереди идут в комнату и обнаруживают выздоровевшую бабушку.

В ролях

В эпизодах

Съёмочная группа

Музыка

В фильме использована музыка Жюля Массне.

Признание и награды

Премия Категория Лауреаты и номинанты Результаты
Пескарский кинофестиваль (1991)
Приз за лучший сценарий Владимир Кунин Победа
<center> Киноприз «Серебряный Пегас» (1991) Приз за лучшую женскую роль Инна Чурикова Победа
<center> Приз кинопрессы (1992) Лучшая актриса 1991 года Инна Чурикова Победа
<center> Кинопремия «Ника» (1992) Премия «Ника» за лучшую женскую роль Инна Чурикова Победа
Премия «Ника» за лучшую сценарную работу Владимир Кунин Номинация
Премия «Ника» за лучшую режиссуру Вячеслав Криштофович Номинация
Премия «Ника» за лучшую работу звукорежиссёра Ян Потоцкий Номинация

Напишите отзыв о статье "Ребро Адама (фильм, 1990)"

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Ребро Адама (фильм)
  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=5546 «Ребро Адама»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
  • «Ребро Адама» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Ребро Адама (фильм, 1990)

– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.