Реввоенсовет (организация)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Реввоенсовет
Идеология:

коммунизм, радикализм

Дата формирования:

1997

Дата роспуска:

2001

Реввоенсовет (РВС) — российская леворадикальная подпольная организация, которая была создана в 1997 году в Москве главным редактором газеты «Молодой коммунист» Игорем Губкиным (1964 г.р.) и его заместителем Сергеем Максименко. Целью организации было провозглашено «осуществление вооруженного восстания с целью свержения буржуазного режима и установления диктатуры пролетариата в форме советской власти».

В 1996 г. Губкин создал финансовую пирамиду под названием МЖК, которая за взнос в размере 200 долларов США в случае победы коммунистов обещала квартиру. Вкладчиком МЖК за номером 500 стал Геннадий Зюганов. Общая выручка пирамиды составила 1,5 млн долларов. Средства, собранные МЖК, были использованы для финансирования «Реввоенсовета»

1 апреля 1997 года в подмосковном посёлке Тайнинское членами РВС был взорван памятник Николаю II. После этого они позвонили в ФСБ и объявили о том, что ответственны за взрыв.

6 июля 1997 г. члены РВС заминировали памятник Петру I в центре Москвы — двух аквалангистов с 5 килограммами пластита и электродетонаторами подводная торпеда-буксировщик переместила по Москве-реке к памятнику, где они заложили взрывчатку во второй ярус памятника, подключили катушку и протянули провод под водой на противоположный берег реки. Затем они позвонили в ФСБ и объявили о заложенном взрывном устройстве, после чего оно было обезврежено.

3 августа 1997 г. Игорь Губкин был задержан ФСБ, в дальнейшем были арестованы члены РВС Сергей Максименко, Владимир Белашев, Валерий Скляр, Владимир Радченко и Юрий Внучков.

12 ноября 1997 г. «Реввоенсовет» заминировал газораспределительную станцию в Люберцах.

30 июля 1999 года дело Губкина, Максименко, Белашева, Скляра, Радченко и Внучкова было передано в Московский городской суд, который 12 октября 1999 г. направил его на доследование. 10 января 2000 года обвиняемых освободили из-под стражи.

После этого Губкин перебрался во Владивосток. Там он собирался сформировать партизанский отряд, путём вооружённых экспроприаций государственной и частной собственности добыть средства для издания подпольной коммунистической газеты и развернуть агитацию за «Дальневосточную Советскую республику». 15 мая 2001 года он застрелил из обреза менеджера компании «Дальтис» Бориса Егорова, отказавшегося давать ему деньги на революцию. Затем Губкин по поддельному паспорту вернулся в Москву, где был задержан 29 июля 2001 г.

Максименко, Белашев, Скляр, Радченко и Внучков 19 апреля 2002 года были приговорены Мосгорсудом к лишению свободы на срок от 4 до 11 лет.

14 июня 2005 года Ленинский райсуд Владивостока приговорил Губкина к 14 годам заключения за убийство Егорова.

10 апреля 2006 года в Мосгорсуде начались слушания по обвинению Губкина в терроризме, попытке насильственного захвата власти, мошенничестве и организации преступного сообщества. В августе 2006 г. присяжные признали Губкина невиновным в организации преступного сообщества и подготовке к насильственному захвату власти, но признали его виновным в терроризме и мошенничестве. Он был приговорён к 19 годам лишения свободы (с учётом прежнего срока — 14 лет). 21 декабря Верховный суд РФ снизил ему срок наказания до 17 лет, сняв с него обвинения в попытке подрыва памятника Петру I в связи с добровольным отказом от совершения этого преступления (с формулировкой «отсутствие состава преступления») Также с Губкина были сняты обвинения в создании преступного сообщества с целью насильственного захвата власти в Российской Федерации (Реввоенсовета) и в покушении на насильственный захват власти в Российской Федерации с формулировкой «отсутствие события преступления».

В 2003 году приговорённый к 11 годам лишения свободы Белашев подал иск в ЕСПЧ, обвинив российские власти в бесчеловечном обращении, унижающем его достоинство, и в нарушении права на справедливое судебное разбирательство. В частности, Белашев утверждал, что во время предварительного следствия его содержали в переполненной камере, так что заключённым приходилось спать по очереди. Кроме того, по его мнению, его права нарушило проведение суда в закрытом режиме. Евросуд признал, что права Белашева были нарушены и обязал Россию выплатить ему 10 тысяч евро за моральный ущерб и 220 евро в счет судебных издержек. В феврале 2010 года Верховный суд РФ на основании этого постановил пересмотреть дело Белашева. 31 марта 2010 года судья Мосгорсуда Эдуард Чувашов предложил Белашеву признать вину и немедленно выйти на свободу в связи с истечением сроков давности. Однако Белашев заявил, что намерен отстаивать свою невиновность и рассмотрение дела было продолжено. 26 мая 2010 г. Верховный суд РФ освободил Белашева под подписку о невыезде. 21 июня 2010 года Белашев был приговорён к 9 годам и шести месяцам лишения свободы (реально он уже отбыл на три месяца больше этого срока).

По мнению социолога и левого публициста Александра Тарасова, организация не имеет отношения к левому движению: «Никто из осужденных по „делу РВС“ не был леваком и им не является. Лидер РВС Игорь Губкин — типичный новый русский с комсомольским (и, вероятно, гэбистским) прошлым»[1].



См. также

Напишите отзыв о статье "Реввоенсовет (организация)"

Примечания

  1. А. Н. Тарасов. [saint-juste.narod.ru/shory.html Об идеологических шорах]

Ссылки

  • [www.kommersant.ru/doc/701262 П.Красов. Краткая история «Реввоенсовета»]
  • [www.bishkek.kp.ru/daily/22508/15897/ Н.Островская. Чтобы с боем взять Приморье — буржуазии оплот]
  • [www.russianspain.com/news/article3232.html Дело «Реввоенсовета»: Губкин получил вердикт]
  • [www.newsru.com/russia/31aug2006/gubkin.html Член «Реввоенсовета» Игорь Губкин приговорен к 19 годам лишения свободы]
  • [lenta.ru/news/2006/12/21/gubkin/ Члену «Реввоенсовета» простили попытку подрыва памятника Петру I]
  • [lenta.ru/news/2008/12/08/belashev/ Страсбургский суд удовлетворил иск члена «Реввоенсовета» к РФ]
  • [www.lenta.ru/articles/2010/05/27/revvoensovet/ Т.Ефременко. Тихо и загадочно «революционера» выпустили из СИЗО после десятилетнего следствия]
  • [www.rosbalt.ru/moscow/2010/06/21/747113.html А.Шварев. «Взрыватели царей» стали призраками]

Отрывок, характеризующий Реввоенсовет (организация)

– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.