Революционный совет (Индонезия)

Революционный совет Индонезии
Герб Индонезии
Общая информация
Дата создания	1 октября 1965 года
Дата упразднения	между 2 и 6 октября 1965 года
Штаб-квартира	военная авиабаза Халим
Председатель Президиума Революционного совета, Командующий «Движением 30 сентября»	подполковник Унтунг Шамсури
Подведомственный орган	Совет министров Индонезии

Революционный совет (индон. Dewan Revolusioner) — временный орган государственной власти, сформированный руководством Движения 30 сентября, предпринявшего попытку государственного переворота в Индонезии 30 сентября 1965 года. Реальная власть Совета распространялась исключительно на силы мятежников и незначительные территории в Джакарте и на расположенной поблизости от неё главной базе ВВС страны, удерживавшиеся ими в первые дни октября 1965 года. Его организованная деятельность продолжалась 1—2 октября, 6 октября Совет полностью прекратил существование.

Создание Революционного совета

Революционный совет Индонезии был сформирован левыми офицерами из окружения президента Индонезии Сукарно во время событий сентября 1965 года, известных, как «Движение 30 сентября». Декрет о его создании был зачитан по радио Джакарты около 14:00 1 октября 1965 года. В декрете отмечалось, что Революционный совет создан для проведения дальнейших мероприятий, вытекающих из событий 30 сентября, и ему передаётся вся власть в Индонезии на период до проведения всеобщих выборов. Автоматически распускалось прежнее правительство президента Сукарно. По радио было также зачитано постановление о составе совета.

Состав Революционного совета Индонезии

Декрет от 1 октября 1965 года предусматривал, что Революционный совет, в который должны были войти в общей сложности 45 человек — министры, военные, представители политических партий — в своей повседневной деятельности будет представлен Президиумом из 5 человек, которые и будут непосредственно управлять страной:

Порядок	Портрет	Имя	Звание	Должность
1.		Унтунг Шамсури, Командующий «Движением 30 сентября»	подполковник	Командир 454-го батальона полка «Чакрабирава»(президентская охрана)
2.		Супарджо, Заместитель командующего «Движением 30 сентября»	бригадный генерал
3.		Херу Атмоджо, Заместитель командующего «Движением 30 сентября»	подполковник	Военно-воздушные силы
4.		Сунарди, Заместитель командующего «Движением 30 сентября»	полковник	Военно-морские силы
5.		Анвас Тануамиджата, Заместитель командующего «Движением 30 сентября»	комиссар полиции	Заместитель Верховного комиссара полиции Индонезии.

Помимо командующего «Движением 30 сентября» и его заместителей, составивших Президиум, в состав Революционного совета были также включены такие видные фигуры, как командующий военно-воздушными силами маршал авиации Омар Дани, командующий военно-морскими силами вице-адмирал Мартадингата, заместитель премьер-министра Леймена, заместитель премьер-министра и министр иностранных дел Субандрио. Президент Сукарно в состав совета включён не был.

Деятельность Революционного совета

После оглашения декрета о создании Революционного совета и постановления о его составе, радио Джакарты передало декрет совета «О воинских званиях», объявлявший недействительными звания выше подполковника. Все рядовые и сержанты, участвовавшие в «Движении 30 сентября», повышались на одно или два очередных звания. В переданном затем обращении Революционного совета подчёркивалось, что президент Сукарно, «великий вождь революции», остаётся во главе государства и не утратил своих полномочий.

Крах «Движения 30 сентября» и распад Революционного совета

Генерал Сухарто, возглавлявший Командование стратегического резерва армии (КОСТРАД) на острове Ява, ещё ранним утром 1 октября взял на себя командование сухопутными силами армии Индонезии и получил от министра обороны генерала Насутиона приказ блокировать Джакарту и выяснить, что с президентом Сукарно. Сухарто удалось установить связь с Сукарно, прибывшим на главную базу ВВС Индонезии Хали́м Перда́накусу́ма, но тот отказался дать приказ подавить «Движение». Однако распространённые после полудня сообщения о сформировании Революционного совета, роспуске правительства и лишении высшего командного состава воинских званий, дали Насутиону и Сухарто серьёзные поводы для решительных действий. Насутион использовал то, что президент Сукарно не был включён в состав Революционного совета, объявил «Движение 30 сентября» антипрезидентской акцией и направил Сухарто инструкцию, в которой предлагал любыми средствами «освободить верховного Главнокомандующего». В это же время сам президент Сукарно неожиданно выступил как самостоятельный, третий, центр власти и опубликовал приказ, в котором взял на себя командование вооружёнными силами Индонезии и поручил третьему заместителю министра — командующего сухопутными войсками генерал-майору Праното Рексосамудеро временно руководить повседневной деятельностью сухопутных войск. Сукарно вообще не упомянул о существовании Революционного совета, о его декретах и о его деятельности. Но Насутион и Сухарто проигнорировали приказ Сукарно так же, как и декреты Революционного совета. К 20:00 1 октября верные им части установили полный контроль над Джакартой, а около 23:00 президент Сукарно покинул базу ВВС Халим и направился в Богор. На базе началась паника, оперативный штаб «Движения» фактически распался, сама база вскоре была окружена частями дивизии «Силиванги». 2 октября маршал авиации Омар Дани издал удививший многих приказ, в котором говорилось, что Военно-воздушные силы никак не связаны с «Движением 30 сентября» и им ничего не известно о существовании Революционного совета и его составе.

6 октября 1965 года Революционный совет, ещё 2 октября полностью утративший контроль над обстановкой и к тому времени фактически распавшийся, последний раз стал предметом обсуждения на заседании правительства под председательством Сукарно. Президент заявил, что этот Совет будет распущен людьми, его создавшими и отказался санкционировать направленные против него меры, как этого требовали генералы. Затем было зачитано заявление Коммунистической партии Индонезии от 5 октября, в котором руководство партии рекомендовало своим членам отмежеваться от всякого участия в «Движении 30 сентября» и покинуть состав Революционного совета. Тем временем армия, игнорируя попытки Сукарно добиться компромисса между противоборствующими силами, разворачивала террор против участников «Движения», ИКП и левых организаций. 11 октября 1965 года близ города Тегал на Центральной Яве был арестован и бывший глава Революционного совета подполковник Унтунг. Об аресте бригадного генерала Супарджо военные власти Индонезии объявили только 13 января 1967 года в связи с арестом кандидата в члены Политбюро ЦК КПИ Анвара Сануси.

Литература

• Капица М. С., Малетин Н. П. Сукарно: Политическая биография / М.: Мысль, 1980
• 40 hari kegagalan «G-30-S»
• Nasution A.H. Menegakkan Keadilan dan Kebenaran
• Brackman A.C. The communist collapse in Indonesia. Singapore, 1970
• Palmer L. Communists inIndonesia. London. 1973
• Hugnes J. The end of Sukarno.

Отрывок, характеризующий Революционный совет (Индонезия)

– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.