Революция Прайэйра
| Революция Прайэйра | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
поражение восставших | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Револю́ция Прайэ́йра (порт. Revolta Praieira, Insurreição Praieira, Revolução Praieira или просто Praieira) — республиканское восстание, развернувшееся в 1848—1849 годах в провинции Пернамбуку Бразильской империи.
Содержание
Движущие силы
Большое влияние на зарождение движения оказали известия о серии буржуазных революций в Европе. Социальную базу революции в Пернамбуку составили мелкобуржуазные круги: торговцы, владельцы небольших мастерских, интеллигенция, которых поддерживали трудящиеся штата. Восстание было возглавлено радикально-демократической партией прайэйрус (названа по улице, где находилась типография, печатавшая газету партии[3]; в переводе с португальского praieiros буквально означает «жители побережья»). Наиболее последовательными руководителями революции были Антониу Боржис да Фонсека и Педру Иву Велозу да Силвейра.
Ход революции
Революция в Пернамбуку началась 7 ноября 1848 года, когда повстанческие отряды общей численностью более 2 тысяч человек собрались в окрестностях Ресифи, отрезав город от внутренних районов провинции. Требования восставших были таковы: введение всеобщего избирательного права и свободы печати, обеспечение работой всех трудящихся, раздел крупных латифундий, удаление из провинции португальских купцов и передача торговли в руки бразильцев, запрещение насильственной вербовки в армию и расширение прав провинций. Однако вопрос об отмене рабства восставшими не поднимался[3].
Восстание быстро распространилось на соседние районы Пернамбуку. Правительства в ряде городов, таких как Игарасу, Олинда, были свергнуты. В начале 1849 года повстанцы начали наступление на Ресифи. 2 февраля была предпринята попытка штурма города, но она не увенчалась успехом, после чего восставшие отказались от мысли взять столицу провинции[3].
Северная колонна повстанцев под командованием Боржиса да Фонсеки направилась в Параибу, южная, под командованием Иву Велозу, сосредоточилась в Агуа-Прета. Их замысел состоял в том, чтобы по мере продвижения поднимать на восстание новых людей. Однако осуществлению этого плана помешали имперские войска, которые неотступно преследовали повстанцев[3]. В этот период гражданские руководители отошли от движения, но восстание продолжалось и было окончательно подавлено только в конце 1849 года.
Итог
Революция Прайэйра стала последним крупным народным выступлением в период Бразильской империи. Многие из её участников были арестованы и подвергнуты репрессиям. Только в 1852 году власти объявили амнистию выжившим участникам восстания[4].
Напишите отзыв о статье "Революция Прайэйра"
Примечания
- ↑ Barman (1999), p.124.
- ↑ 1 2 Nabuco (1975), p.109.
- ↑ 1 2 3 4 [web.archive.org/web/20100402200902/mesoamerica.narod.ru/Latin/latamerica_history7.html М. С. Альперович, Л. Ю. Слёзкин. История Латинской Америки с древнейших времён до начала XX века.]
- ↑ [www.russobras.com/PEhistory.php История Пернамбуку] на сайте russobras.com.
Источники
- [www.rubricon.com/qe.asp?qtype=6&cid={AEF299A0-DB74-4F0A-BDB6-9112A34F67BE}&aid=1&id=-1 «Прайейрус» восстание 1848—49] в энциклопедическом справочнике «Латинская Америка».
Отрывок, характеризующий Революция Прайэйра
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
