Революция 1848—1849 годов в Венгрии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Революция 1848—1849 годов в Венгрии

Открытие Государственного собрания Венгрии 5 июня 1848 года
Страна

Венгерское королевство (Австрийская империя)

Дата

15 марта 18485 сентября 1849

Причина

Зависимость от Габсбургов; феодальные пережитки в аграрной отрасли

Основная цель

Провозглашение независимости государства; проведение либеральных реформ

Итог

Перерастание революции в вооружённый конфликт; вмешательство российских войск и подавление восстания

Организаторы

«Молодая Венгрия»

Движущие силы

Либерально настроенное среднее дворянство, интеллигенция

Число участников

от 10 000 до 190 000

Противники

Австрийская империя Австрийская империя</br>Российская империя Российская империя

Погибло

н/д

Ранено

н/д

Арестовано

1500

  Революция 1848—1849 годов в Венгрии

Венгерская революция 1848 года представляла собой локальную версию общеевропейской революции, осложненной острым кризисом Австрийской империи и ростом национального самосознания венгров. Главными лозунгами венгерской революции были децентрация Австрийской империи, демократизация и мадьяризация. Движущей силой революции явилось либеральное среднее дворянство и городская интеллигенция. Однако политика мадьяризации натолкнулась на сопротивление славянских народов, привела к росту межнациональной напряженности и широкомасштабной войне, в которую оказалась вовлечена Россия (экспедиционный корпус Паскевича). В результате революцию ждало поражение. Независимость Венгрии была отложена на 70 лет, а венгры лишились своих позиций в Трансильвании, Словакии и Воеводине.





Предпосылки

Социально-политическое положение Венгрии

К середине XIX века установленная ещё в период Наполеоновских войн в Венгрии система абсолютизма перестала отвечать интересам основных социальных групп страны. Правительство Австрийской империи не желало идти ни на какие реформы в административной или политической сфере, консервируя бюрократическую систему и феодальные порядки. Общественная жизнь Венгрии находилась под полным контролем со стороны Вены, цензура и полицейские преследования оппозиции были нормой. Венгерское королевство было практически лишено самостоятельности в рамках Австрийской империи, долгое время государственное собрание Венгрии вообще не созывалось, государственным языком оставался немецкий. Венгры не имели влияния на политику внутри своей страны и были вынуждены довольствоваться лишь ограниченными формами местного самоуправления на уровне комитатов. Таможенно-тарифная система империи была установлена в интересах австрийской промышленности и превращала Венгрию в поставщика сырья для бурно развивающихся предприятий Австрии и Чехии. Крестьянский вопрос также не был решён: в стране сохранялось крепостничество, судебная власть помещика и феодальные повинности крестьян. Ряд устаревших обычаев, типа авитицита (неотчуждаемость дворянской земельной собственности), а также крайняя нищета крестьянства и феодальные отношения препятствовали развитию сельского хозяйства, остающегося основой экономики страны[1].

Национальные движения в канун революции

Революции
1848—1849 годов
Франция
Австрийская империя:
   Австрия
   Венгрия
   Чехия
   Хорватия
   Воеводина
   Трансильвания
   Словакия
   Галиция
   Словения
   Далмация и Истрия
   Ломбардия и Венеция
Германия
   Южная Пруссия (Великопольша)
Итальянские государства:
   Сицилия
   Неаполитанское королевство
   Папская область
   Тоскана
   Пьемонт и герцогства
Польша
Валахия и Молдавия
Бразилия

В то же время в 1830-х гг. начался бурный подъём национального движения. Иштван Сеченьи выступил с идеей широкого обновления страны, прежде всего в сфере экономики, и демонтажа феодальной системы. Выступления Сеченьи получили большой общественный резонанс и побудили многих венгерских дворян заняться политической деятельностью. Миклош Вешшеленьи пошёл ещё дальше и выдвинул идею ликвидации абсолютизма и создания в Венгрии конституционной монархии. Либеральные идеи быстро распространялись среди дворянства, особенно среднего, и интеллигенции. К концу 1830-х гг. сложилось несколько течений национального движения: «новые консерваторы» (Аурел Дежёвфи, Дьёрдь Аппоньи, Шама Йошик и Иштван Сеченьи) выступали за определённые демократические реформы при усилении централизации и сохранении господства аристократии; либералы (Лайош Баттяни, Ференц Деак, Лайош Кошут и, отчасти, Йозеф Этвёш) требовали полной ликвидации феодальных пережитков, введения демократических свобод, расширение автономии Венгрии и превращения страны в парламентскую монархию. Позднее возникло более радикальное движение студенчества и части интеллигенции, концентрирующееся вокруг группы «Молодая Венгрия» (Шандор Петёфи, Пал Вашвари и Михай Танчич) и выступающее с позиций республиканизма и необходимости вооружённого восстания.

Особенностью венгерского либерального движения стал тот факт, что носителем идей демократических преобразований и движущей силой революции являлось дворянство. Это объяснялось неразвитостью городов в Венгрии, слабостью буржуазии и исторически сложившейся роли дворянства как защитника прав и свобод венгерской нации против иноземного владычества. Другой существенной чертой движения было невнимание к национальному вопросу: либералы считали, что демократические преобразования и утверждение приоритета личной свободы сделают ненужными корпоративные права национальных меньшинств, которые они считали пережитком феодальной системы. Это убеждение в условиях Венгерского королевства, в котором представители титульной нации составляли лишь 38 % населения, грозило всплеском национальных конфликтов. Параллельно с развитием венгерского движения, укреплялось самосознание других народов страны — хорватов, сербов, словаков, румын и русинов, часто входящее в противоречие с интересами венгров[1].

Попытки реформ и их провал

На государственном собрании 18391840 гг. либералам удалось добиться амнистии политическим заключённым, расширения сферы применения венгерского языка в администрации и утверждения возможности раскрепощения крестьян за выкуп. В 1840-х гг. по всей стране возникла целая сеть обществ социальной защиты, взаимопомощи, поддержки отечественной промышленности. Особую известность приобрела газета «Пешти хирлап», издаваемая Л. Кошутом и распространяющая идеи незамедлительного освобождения крестьян и введения всеобщего налогообложения. В 1844 г. венское правительство передало бразды управления Венгрией новым консерваторам: Д. Аппоньи был назначен вице-канцлером Венгерского королевства, а Ш. Йошик — Трансильвании. Одновременно была усилена централизация, расширены полномочия администраторов и фёишпанов — представителей центральной власти в комитатах. Новое государственное собрание, открывшееся в 1847 г., однако, зашло в тупик из-за противоречий между либералами и консерваторами и не смогло принять решения о реформах[1].

Начало революции

1 марта 1848 г. в Пожонь, где заседало венгерское государственное собрание, пришло известие о революции в Париже. 3 марта в собрании с пламенной речью выступил Кошут, потребовавший немедленного осуществления либеральной программы реформ, введения конституции и формирования ответственного перед парламентом правительства. Вскоре революция вспыхнула в Вене, Меттерних был лишён своих полномочий, а император Фердинанд пообещал австрийцам конституцию и гражданские свободы.

15 марта делегация венгерского парламента отправилась в Вену для передачи петиции, принятой на основе программы Кошута. В тот же день началось восстание в Пеште: под влиянием опубликованных «Двенадцати пунктов» Йожефа Ирини и «Национальной песни» Шандора Петёфи студенты и городская интеллигенция окружили административные учреждения города, освободили из тюрьмы М. Танчича и сместили муниципальные власти. Требованиями восставших в Пеште стали введение свободы печати, провозглашение равенства гражданских прав, создание ответственного правительства, ежегодный созыв парламента, введение всеобщего налогообложения и суда присяжных, освобождение крестьян и уния с Трансильванией. Восстание быстро распространилось по всей стране.

Мартовские реформы

18 марта король Фердинанд V расширил автономию Венгрии и назначил Лайоша Баттяни первым премьер-министром Венгрии. В правительство вошли такие видные деятели либерального движения, как Ф. Деак, И. Сеченьи, Й. Этвёш и Л. Кошут[1].

18 марта 1848 г. Государственное собрание Венгрии утвердило целый комплекс реформ. Был принят закон об урбариальных повинностях, ликвидировавший барщину, помещичий суд, церковную десятину и прочие феодальные пережитки. Крепостничество упразднялось, а земля передавалась в собственность крестьянам, причём выкупные платежи помещикам должны были выплачиваться государством. Проведение этой реформы вело к ликвидации феодализма в аграрных отношениях и открывало путь к переходу венгерского сельского хозяйства на капиталистические рельсы. Был принят также закон о введении всеобщего налогообложения и лишении дворянства и священнослужителей налоговых привилегий. Вводилась свобода печати, неприкосновенность личности и собственности, равноправие христианских конфессий, ответственность правительства перед парламентом, было расширено избирательное право (до 7—9 % населения), а государственное собрание отныне должно было созываться ежегодно. Была провозглашена уния Венгрии и Трансильвании.

11 апреля король утвердил реформы венгерской революции. Страна превратилась в конституционную монархию. Фердинанд V сохранил за собой право объявления войны и заключения мира, а также назначения высших должностных лиц Венгерского королевства, но фактическая власть перешла в руки национального правительства, ответственного перед парламентом. Однако не решены были проблемы распределения полномочий между Веной и Пештом в вопросах международных отношений, финансовой политики и, главное, вооружённых сил. Также в реформах государственного собрания и декретах правительства не нашёл своего отражения национальный вопрос.

Обострение межнациональных противоречий

Тем временем в этнических регионах Венгерского королевства также начались революции, которые быстро приобрели национальную окраску. 22 марта 1848 года баном Хорватии стал Йосип Елачич, который развернул программу восстановления Триединого королевства и, при поддержке императора, создал собственную армию и потребовал независимости от Венгрии (подробнее см.: Революция 1848 г. в Хорватии). В Воеводине сербское национальное движение вылилось в провозглашение автономии и стычки с венграми. Словаки и румыны также выступили с требованием национальной автономии, а решение об унии с Венгрией вызвало в Трансильвании кровавые межэтнические конфликты (подробнее см.: Революция 1848 г. в Трансильвании)[1][2][3][4].

Радикализация Венгрии

На основе созданной в первые дни революции национальной гвардии венгерское правительство стало создавать собственную армию. Это вызвало конфликт с Веной, требующей венгерских солдат для подавления революции в Италии. Баттяни согласился на отправку части венгерских армейских контингентов на итальянский фронт при условии, что король усмирит Елачича и сербов и обяжется не использовать венгерских солдат для подавления свобод итальянского народа.

5 июня в Пеште открылся новый парламент Венгрии, избранный на основании мартовского избирательного закона. Подавляющее большинство его депутатов составили либералы, причём 3/4 всех членов парламента были дворянами. Под влиянием Лайоша Кошута государственное собрание приняло решение о введении дополнительных налогов и создании 200-тысячной армии.

31 августа император выпустил прокламацию, в которой венгры обвинялись в нарушении Прагматической санкции, и объявлялось о незаконности решений, принятых правительством и парламентом Венгрии в марте—апреле 1848 года.

Императорская прокламация вызвала раскол в венгерском правительстве. Сторонники сохранения лояльности монарху отошли от революции: Деак и Этвёш покинули состав правительства, Сеченьи был госпитализирован с душевным расстройством, сам Баттяни подал в отставку.

31 августа хорватский генерал Елачич занял Риека, а 11 сентября во главе хорватских войск вступил на территорию Венгрии. Однако деятельность Елачича, носившая проавстрийский и антивенгерский характер, часто носила самовольный характер и не всегда находила поддержку в лице императора.

Король назначил австрийца Франца фон Ламберга командующим венгерской армией. Однако 16 сентября венгерские радикалы создали Комитет обороны во главе с Кошутом. Ламберг был обвинён в государственной измене, а 28 сентября он был схвачен венгерскими экстремистами и повешен.

Венгерская война

29 сентября 1848 года в битве у Пагозда в 40 км от Буды хорватские войска Елачича были остановлены венгерской армией и разбиты[1].

3 октября император Фердинанд издал указ о роспуске государственного собрания и назначении хорвата Елачича главнокомандующим вооружённых сил в Венгрии. Венгрия была объявлена мятежной территорией. За день до этого Баттяни окончательно ушёл с поста премьер-министра. 8 октября парламент наделил Комитет обороны всей полнотой исполнительной власти в стране.

В Вене вспыхнуло восстание, Фердинанд бежал из столицы, а императорские войска окружили город. Восставшие обратились за помощью к Венгрии. После долгого колебания и под личным нажимом Кошута венгерская армия перешла границу и двинулась к Вене. Но 30 октября в сражении у Швехата венгры были разбиты войсками Альфреда Виндишгреца, а на следующий день Вена была взята штурмом.

2 декабря император Фердинанд отрёкся от престола, на который взошёл его племянник Франц-Иосиф I.

Главнокомандующим венгерской повстанческой армией Кошут назначил Артура Гёргея. Он ускоренными темпами начал обучение войск и подготовку к боевым действиям. Одновременно Комитет обороны занялся вербовкой рекрутов и организацией военной промышленности. К весне 1849 г. венгерская армия достигла численности 170 тысяч человек[1].

В декабре 1848 г. успешные действия революционной армии во главе с польским иммигрантом Юзефом Бемом привели к освобождению Трансильвании от австрийских войск и взятию Коложвара.

Тем с временем, императорская армия Виндишгреца двинулась от Вены к Буде. 1 января 1849 года лидеры мятежников бежали в Дебрецен. Гёргей отвлёк войска Виндишгреца, уведя свою армию в Словакии. Одновременно армия Бема успешно противостояла австрийским и русским отрядам в Трансильвании.

К февралю 1849 г. в лагере мятежников начались раздоры. Гёргей перешел на умеренные позиции и заявил о своей лояльности императору. Повстанческую армию возглавил еще один поляк Генрих Дембинский, однако 2627 февраля его войска были разбиты австрийцами в сражении у Капольны. Воспользовавшись успехами австрийской армии, император 4 марта подписал Октроированную конституцию Австрийской империи, вводившую ограниченные демократические свободы и усиливавшую централизацию империи.

Обеспокоенный поражениями революционной армии Кошут в начале марта 1849 г. вновь вернул Гёргея на пост главнокомандующего венгерской армией. Венгерским войскам Юзефа Бема опять удалось изгнать австрийцев из Трансильвании, захватить Банат и подавить выступления сербов Воеводины. Тем временем основные силы армии Гёргея одержали ряд побед в рамках «весеннего похода» венгерской армии в междуречье Тисы и Дуная. Были взяты Комаром, Вац и Пешт. Буда была осаждена и пала 21 мая 1849 г. На волне побед 14 апреля государственное собрание приняло декрет о лишении Габсбургов венгерского престола и провозглашении независимости Венгрии. Кошут был объявлен правителем-президентом страны.

Русская интервенция

21 июня на территорию восточных комитатов Венгрии была введена русская армия под командованием генерал-фельдмаршала Паскевича. Вступление России в войну на стороне контрреволюции означало неминуемое поражение Венгрии. Одновременно началось новое наступление австрийцев, во главе армии которых встал Юлиус Гайнау. Австрийские войска были усилены контингентами, отозванными с итальянского фронта после окончательного подавления революционных выступлений в Северной Италии. Под напором императорских войск Гёргей был вынужден отступить на юг. В то же время армия Бема в Трансильвании была в нескольких сражениях полностью разбита русскими и практически перестала существовать. 13 июля были сданы Буда и Пешт. 9 августа у Темешвара потерпел поражение корпус Дембинского. Положение венгерского правительства стало катастрофическим, Комитет обороны переехал в Сегед, а затем в Арад.

Военные поражения способствовали сближению венгерской революции с движениями национальных меньшинств. В результате переговоров Кошута с Николае Бэлческу, лидером румынского национального движения, была достигнута договорённость о мерах по урегулированию венгро-румынских противоречий в Трансильвании, а за румынами были признаны все национальные права (кроме территориальной автономии). 28 июля государственное собрание приняло закон о национальностях Венгрии, в котором провозглашалось равноправие всех наций государства, а также эмансипация евреев. Однако эти меры уже не могли спасти ситуацию. В результате поражений на фронтах армия Венгерской революции сократилась до 30 тысяч человек, что было несопоставимо с австрийскими и русскими силами.

1011 августа 1849 г. венгерское правительство ушло в отставку, предварительно передав диктаторские полномочия генералу Гёргею. Кошут и его соратники эмигрировали в Турцию. 13 августа в Вилагоше Гёргей объявил о капитуляции венгерской армии и сдался на милость русских войск. 17 августа капитулировал Арад, 26 августа — Мункач. Наконец, 5 сентября сдался Комаром. Революция в Венгрии потерпела поражение[1].

Значение революции

После подавления революции в Венгрии развернулась военная диктатура. 6 октября в Пеште был казнён Баттяни, а 13 октября в Араде — 13 генералов венгерской армии. Свыше 1,5 тысяч человек были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. В стране была возрождена цензура и полицейский надзор над инакомыслящими. Самоуправление Венгрии было ликвидировано, установлена абсолютная власть центра. В 1851 г. была отменена Октроированная конституция. Всю территорию королевства разделили на несколько административных округов, упразднив комитатские собрания. Трансильвания, Хорватия, Славония, Банат и Воеводина были отделены от Венгрии и образовали отдельные единицы, подчинённые Вене. Немецкий язык стал единственным официальным языком Венгерского королевства.

Несмотря на жестокие репрессии и свёртывание реформ Венгерской революции, она сыграла колоссальную роль в истории страны. Освобождение крестьян и ликвидация феодализма были подтверждены в 1853 г. аграрной реформой в Австрийской империи. Экономические преобразования стали толчком к бурному капиталистическому развитию страны. Демократические завоевания и национальный подъём венгерской революции также не пропали даром, а стали основой новых либеральных движений, возникших в 1850-е годы, которые привели страну к обретению суверенитета и трансформации империи в 1867 году в двуединую Австро-Венгерскую монархию с независимым парламентом и ответственным министерством. Лидеры Венгерской революции 1848—1849 гг. (Кошут, Петёфи, Бем, Баттяни) стали национальными героями Венгрии, служащими примером для подражания новых поколений венгерской молодёжи[1].

См. также

Напишите отзыв о статье "Революция 1848—1849 годов в Венгрии"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 История Венгрии, М., 1971; Контлер, Л. История Венгрии: Тысячелетие в центре Европы, М., 2002
  2. [www.vasidigitkonyvtar.hu/vdkweb/vm_honvedseg/honvedseg.html Kik voltak a honvédek] (Hungarian). www.vasidigitkonyvtar.hu (The Hungarian Peoples' Online Encyclopaedia). Проверено 2 июля 2011.
  3. Felsőszölnök, Száz magyar falu könyvesháza. — KHT. — ISBN 963-9287-20-2.
  4. Források a Muravidék történetéhez/Viri za zgodovino Prekmurja. — Szombathely-Zalaegerszeg, 2008. — Vol. 1 (871-1849). — ISBN 978-963-7227-19-6.

Литература

  • Алабин П. В. Венгерская война 1849 г. Ч. I. М., 1888. 206 с.
  • Водовозов В. В. Революция 1848 года // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=419499 Очерк Венгерской войны 1848—1849 годов (СПб.: 1850)]
  • Авербух Р. А. [istmat.info/node/28171 Революция и национально-освободительная война в Венгрии в 1848—49 гг.] (М.: Наука. 1965)
  • [istmat.info/node/28494 Дьердь Шпира. Четыре судьбы: к истории политической деятельности Сеченьи, Баттяни, Петефи и Кошута] / перевод с венг. (М.: Прогресс. 1986)
  • Европейские революции 1848 г. «Принцип национальности» в политике и идеологии (М., 2001)
  • История Венгрии (М., 1971)
  • Контлер Л. История Венгрии: Тысячелетие в центре Европы (М., 2002)

Ссылки

  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=419499 Очерк Венгерской войны 1848—1849 годов на сайте «Руниверс»]
  • [www.h-net.org/~habsweb/sourcetexts/hungsources.html Документы Венгерской революции 1848—1849 гг.] (англ.)
  • [www.magyarorszag.hu/angol/orszaginfo/tortenelem/tortenelem/1790_1849/reformkor_a.html Hugary.hu История Венгрии в 1790—1849 гг.] (англ.)
  • [www.48.sulinet.hu/bemutato.html Государственные деятели революции] (венг.)
  • [www.h-net.org/~habsweb/sourcetexts/hungind.html Декларация независимости Венгрии 1849 г.] (англ.)
  • Пирожников А. И. [chigirin.narod.ru/book18.html История 10-го пехотного Новоингерманландского полка.] Тула, 1913
  • [narod.ru/disk/2599032000/%D0%92%D0%B5%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%20%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0%201849%20%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0%20%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C%201.pdf.html Походные записки в войну 1853—56 годов.] Алабин П. В. Часть I «Венгерская война 1849»
  • Фридрих Энгельс. [lugovoy-k.narod.ru/marx/06/047.htm Борьба в Венгрии]

Отрывок, характеризующий Революция 1848—1849 годов в Венгрии

– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.