Революция 1848—1849 годов в Папской области
Революция 1848—1849 годов в Папской области — буржуазно-демократическая революция в Папской области, одном из 8 итальянских государств, одна из европейских революций 1848—1849 гг. В числе задач революции было установление демократических прав и свобод, ликвидация феодальных пережитков, прежде всего в аграрных отношениях.
В ходе революции 8 февраля 1849 года была провозглашена Римская республика. Подавлена силами французских войск, Римская республика самораспустилась 4 июня 1849 года
Содержание
Предпосылки
В 1846 году на папский престол вступил Пий IX, объявивший амнистию политических заключённых, отменивший цензуру и пообещавший ввести в Папской области конституцию. Именно по этим первым мерам он был принят как либерал, поэтому с ним связывали свои надежды члены «Молодой Италии», буржуазные либералы, другие слои населения, а Мадзини даже предложил ему возглавить Рисорджименто. Вождь «Молодой Италии» пытался убедить первосвященника, что слова «Господь и революция» должны стать «прекрасной и светлой гармонией, дабы управлять судьбами народов». После восстаний на Сицилии, начавшейся во Франции революции, а затем волнений и введения конституции в Пьемонте, папа Пий IX объявил о введении конституции в Папской области.
1848 год, Поддержка Пьемонта в войне с Австрией
К 1848 году Италия состояла из 8 государств с монархическим правлением. Все они, за исключением Сардинского королевства, находились в зависимости от Австрийской империи. Патриоты Италии выступали за изгнание австрийских войск, уничтожение проавстрийски настроенных монархий и объединение всех итальянских государств вокруг Пьемонта во главе с Карлом Альбертом. Под давлением народа и отчасти из личных амбиций 24 марта 1848 года Карл Альберт объявил войну Австрии. Боясь перехода всех плодов победы в руки пьемонтцев и ломбардцев, в войну против Австрии поспешили вступить неаполитанский король и тосканский герцог, послав соответственно 16-ти и 7-тысячные отряды. Папа Пий IX, не рискнувший официально объявить войну Австрии, всё-таки прислал для борьбы против австрийцев 7 тысяч своих бойцов. Однако, по правде, они в основном обеспечивали тыл и практически не принимали участия в боях.
29 апреля 1848 года Пий IX в торжественной речи отказался от командования своими войсками, отзывал их назад и вообще отказался от войны с Австрией. К этому времени он находился в действительно тяжелом положении под прессингом большинства католических стран и боялся возможного раскола между итальянскими и австрийскими католиками. Речь сделала очевидными противоречивость положения Папы как главы Католической Церкви и в то же время главы одного из итальянских государств, то есть между его духовной и светской властью. Столь поспешный выход из войны вызвал недовольство римлян, ставшее одной из причин революции.
Начало революции. Установление Римской республики
Несмотря на упущенную восставшими инициативу и наступление австрийцев, реставрацию в Модене и Парме власти герцогов из династии Габсбургов, волнения не утихали ни в одной части страны. Атмосфера в Риме также была накалена. Росло недовольство папой, «предавшим Италию на поле боя», его нежеланием воевать с оккупантами.
15 ноября 1848 года неизвестным лицом был убит руководитель папской политики граф Пеллегрино Росси, активный противник борьбы с австрийцами, весьма непопулярный в народе. На следующий день, жители Рима заполнили улицы, где демонстративно потребовали демократическое правительство, социальные реформы и объявление войны против Австрийской империи. Папа, не сумев подавить волнения с помощью верных ему наёмников-швейцарцев, был вынужден ввести в правительство буржуазных демократов, но уже 24 ноября бежал из Рима под видом обычного священника в крепость Гаэту под защиту сицилийских Бурбонов.
Восстание ширилось, на помощь восставшим в Папскую область прибыл Гарибальди со своими добровольцами. Именно по его предложению 9 февраля 1849 года в Риме была провозглашена республика. Созданное тогда же Римское Учредительное собрание объявило о лишении папы светской власти. Вся церковная собственность была национализирована, крупное имущество облагалось налогом.
Перемена ситуации. Борьба с реакцией и интервентами
Неудачи Пьемонта в войне с Австрией быстро отозвались эхом в других регионах страны. Уже к 15 мая 1849 года Фердинанд II подавил восстание и полностью подчинил Сицилию. К этому же времени тосканский герцог Леопольд сумел при поддержке австрийцев вернуть себе власть, ликвидировав 11 апреля 1849 г. Флорентийскую республику. Спешил восстановить свою власть и папа Пий IX. 10 февраля он обратился к правительствам католических Франции, Австрии и Испании с просьбой оказать ему военную помощь. Президент Франции Луи Наполеон Бонапарт сразу же откликнулся на призыв. Высадив уже 24 апреля в Чивитавеккье 10-ти тысячную армию, французы пошли к Риму и начали его артиллерийский обстрел. С юга на Рим наступали войска Фердинанда II, с севера — австрийский корпус Радецкого, занявший в мае Болонью. А в порту Террачина вскоре высадился испанский экспедиционный корпус.
Находясь в огненном кольце фронтов, Римская Республика переживала серьёзные внутренние проблемы. Республикой управлял триумвират в составе Карло Армеллини, Джузеппе Мадзини и Аурелио Саффи. В сложной обстановке войны они откладывали проведение аграрной реформы, в то время как крестьяне требовали незамедлительно раздать им конфискованные земли. Вскоре к крестьянам присоединились городские низы, требовавшие повышения зарплаты. Растерянные триумвиры ограничивались лишь декретами, речами и предостережениями против противозаконных захватов земли. Гарибальди предложил свою помощь, требуя, однако, предоставить ему диктаторские полномочия и начать вооружение крестьян. В результате ожесточённых споров с Мадзини он был назначен главнокомандующим вооружёнными силами Республики, но не диктатором, а вот против вооружения крестьян Мадзини решительно возражал. Он справедливо опасался, что они используют его для самовольных конфискаций земель. Это решение предопределило поражение. Малочисленные регулярные войска даже с отрядом Гарибальди не могли противостоять армиям сицилийцев, австрийцев, французов и испанцев общей численностью 40 тысяч человек.
Конец революции и ликвидация Республики
Пока друзья выясняли отношения, французские войска 3 июля прорвались к Риму. Когда Римское национальное собрание сочло невозможным дальнейшую оборону и предложило триумвирам вступить в переговоры с французским генералом Удино о сдаче Рима, Мадзини вместе с товарищами сложил с себя полномочия и эмигрировал в Лондон. 4 июля национальное собрание признало поражение и объявило о передаче власти папе Пию IX.
Уходя со своим отрядом на юг, Гарибальди обратился к своим волонтёрам: «Солдаты! Тем из вас, кто хочет следовать за мной, я предлагаю голод, холод и зной; никаких вознаграждений, отсутствие казарм и запасов, но форсированные марши и штыковые атаки. Словом, кто любит Родину и славу, пусть идёт со мной!» Им удалось уйти морем, в надежде что удастся присоединиться к венецианцам, но путь во всё ещё сражающуюся Венецию им преградил австрийский флот. Отступая, Гарибальди смог прорваться в Пьемонт, был там арестован и по настоятельной рекомендации короля Виктора Эммануила II эмигрировал в США.
Напишите отзыв о статье "Революция 1848—1849 годов в Папской области"
Литература
- Водовозов В. В., —. Революция 1848 года // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Революция 1848—1849 годов в Папской области
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
