Проводниковая анестезия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Регионарная анестезия»)
Перейти к: навигация, поиск

Проводниковая анестезия — обратимая блокада передачи нервного импульса по крупному нервному стволу (нерв, сплетение, узел) введением раствора местного анестетика в параневральное пространство. Этот прием можно использовать как средство диагностики невралгии. Необратимая блокада проведения нервного импульса возникает при повреждении нерва.





История

В 1884 году, хирург Уильям Холстед, использовал открытый в 1860 году Альбертом Нейманном кокаин для блокады плечевого сплетения, полового и большеберцового нервов, а также внутрикожной инфильтрационной анестезии.

Клиническое применение

Проводниковая блокада используется как компонент современной анестезии, например, при травматологических операциях, либо как терапевтическое средство у пациентов с хроническим болевым синдромом (ишиас, невралгия тройничного нерва, грыжа межпозвонкового диска и прочее).

Методики

Временная блокада достигается введением раствора содержащего местный анестетик рядом с нервным волокном. В качестве дополнительных компонентов (адъювантов) могут быть использованы адреналин, стероидные препараты или опиоиды (морфин, фентанил). Адреналин приводит к спазму регионарного сосудистого русла, что замедляет абсорбцию местного анестетика и удлиняет клинический эффект блокады. Стероиды — это один из важнейших противовоспалительных препаратов, а опиоиды обладают анальгетическими свойствами. Блокировать нерв можно однократным введением раствора местного анестетика или установкой стерильного катетера для продленной анестезии.

На верхней конечности, в зависимости от предстоящей операции, выбирают одну из нескольких методик:

На нижней конечности, также в зависимости от предстоящего вмешательства, используют:

Методика терапевтического нейролизиса идентична методике обратимой блокады нерва, но предполагает разрушение нервной ткани введением препаратов, содержащих фенол или спирт, криоанальгезией или радиочастотной аблацией.

Проводниковая блокада это процедура проводимая в стерильных условиях любого медицинского стационара. В современных условиях в зависимости от оборудования клиники поиск нерва осуществляется с использованием нейростимулятора или под ультразвуковым контролем.

Осложнения

Проводниковая анестезия, как и любая другая медицинская манипуляция, не лишена риска осложнений. В зависимости от типа выполняемой процедуры и локализации нервного ствола осложнения могут включать:

  • Ранение соседних кровеносных сосудов
  • Пневмоторакс
  • Ранение нерва
  • Разрыв грудного лимфатического протока
  • Инфицирование места пункции
  • Токсическое действие местного анестетика
  • Аллергические реакции на местные анестетики и адъюванты

Напишите отзыв о статье "Проводниковая анестезия"

Ссылки

  • www.esraeurope.org/
  • www.rusanesth.com/forum/
  • nerveblocks.ru/files/ul_trazvuk-assistirovanaya_ra_-_nastoyawee_i_buduwee.pdf

Отрывок, характеризующий Проводниковая анестезия

– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.