Реддинг, Отис

Отис Реддинг
Основная информация
Полное имя	Отис Рэй Реддинг
Место рождения	Доусон, Джорджия, США
Место смерти	Мадисон, Висконсин, США
Годы активности	1958—1967
Профессии	автор-исполнитель, танцор
Жанры	ритм-н-блюз, госпел, соул
Награды	«Грэмми»

Отис Рэй Реддинг-младший (англ. Otis Ray Redding, Jr.; 9 сентября 1941, Доусон — 10 декабря 1967, Мадисон) — американский певец и автор песен, продюсер и аранжировщик. Признанный классик соул-музыки, погибший в авиакатастрофе в возрасте 26 лет. Его песня "(Sittin' On) The Dock of the Bay" с остросоциальным подтекстом стала первой, возглавившей Billboard Hot 100 после смерти исполнителя. На волне большого успеха в хит-параде США побывали и следующие композиции музыканта: "Pain In My Heart", "That's How Strong My Love Is", "I've Been Loving You Too Long", "Mr. Pitiful". В 2008 году журнал Rolling Stone назвал Отиса Реддинга 8-ым среди величайших певцов послевоенного времени, а его песня "Try a Little Tenderness" занимает 204 место в списке журнала Rolling Stone 500 величайших песен всех времен .

Ранние годы

Отис Реддинг родился в городе Доусон, штат Джорджия, США в семье священника-баптиста. С детства он приобщился к стилю госпел: в возрасте 5 лет начал петь в церковном хоре Виневилля, а после занятий в школе все свободное время проводил в местных клубах и барах, где выступали исполнители ритм-энд-блюза и соула, а также обучался игре на гитаре и фортепиано. В юности участвовал в местном шоу талантов "Teenage Party", в котором выиграл главный приз 15 раз подряд, после чего организаторы запретили Реддингу приходить на конкурс в качестве участника. Из-за болезни отца и финансовых проблем в возрасте 15 лет ему приходится покинуть школу, чтобы работать и поддерживать семью материально.

После переезда вместе семьёй в город Мейкон, Реддинг присоединяется к группе The Upsetters, работавшей на сопровождении у Литл Ричарда.

Ставший торговым агентом бывший школьный товарищ Реддинга Фил Уолден согласился на роль менеджера начинающего певца. Уолден довольно быстро сумел организовать своему клиенту работу в группе Johnny Jenkins And The Pinetoppers (там же Реддинг подрабатывал шофёром концертного автобуса коллектива). В этот период (1959—1961 годы) Отис Реддинг начал записываться в местных студиях — имели успех его дебютный сингл «She’s Alright», записанный с группой Otis And The Shooters, и выпущенный следом за ним «Shout Bamalama». В обеих композициях ощущалось заметное влияние Литл Ричарда. Не исключено, что Отис Реддинг так и остался бы звездой местного масштаба, но в 1962 году две его авторские композиции — «These Arms Of Mine» и «Hey Hey Baby» услышал президент фирмы Stax Джим Стюарт и распорядился выпустить их отдельным синглом в дочерней компании Volt. Первоначально Реддинг записал эти песни в конце студийной сессии Johnny Jenkins And The Pinetoppers, но, несмотря на некоторую недоработку музыкального сопровождения, аранжировка главной мелодической линии и качество вокала в оригинале получились лучше, чем при всех последующих записях, и поэтому сингл «These Arms Of Mine» было решено выпустить в первоначальном виде. Пластинка вышла в свет в ноябре 1962 года, а к маю 1963 года песня уже вошла в Billboard Hot 100 США.

Личная жизнь

В возрасте 19 лет Отис Реддинг встретил на конкурсе "The Teenage Party" 15-летнюю Зельму Этвуд и женился на ней в августе 1961 года. У Реддингов было трое детей: сын Декстер, дочь Карла и сын Отис Третий. В 1965 году они переехали на купленное Отисом Реддингом "Ранчо "Большого О" (так Реддинг называл сам себя) в Раунд Ок, штат Джорджия. После смерти Отиса Зельма удочерила девочку по имени Деметрия.

Карьера

"These Arms of Mine" и другие песни, записанные во время сессий 1962-1963 годов, были включены в дебютный альбом Отиса Реддинга Pain in My Heart, вышедший в начале 1964 года и получивший положительные оценки критиков.

В ноябре 1963 года Реддинг был приглашён для выступления в театре Аполло, где публика также приняла его с восторгом.

Большую часть своего материала Реддинг писал самостоятельно, иногда в паре с гитаристом Booker T & The MG’s Стивом Кроппером. Однако его хиты признавались, в основном, в среде любителей соул-музыки.

Весной 1965 года в американский хит-парад попали сразу две песни Отиса Реддинга - "I've Been Loving You Too Long", созданная в соавторстве с известным певцом Джерри Батлером, и "Respect", написанная самим Отисом. Следом за синглами вышла долгоиграющая пластинка Otis Blue, представившая слушателю такие песни как "Shake", "Satisfaction" и "A Change is Gonna Come", ставшие классикой американского ритм-энд-блюза. Слушателя пленяла не только сама музыка, но и вокальная манера Отиса Реддинга. 

Вскоре состоялось невероятно успешное выступление Реддинга в лос-анджелесском рок-клубе Whisky a Go Go, при этом Реддинг стал одним из первых соул-исполнителей, выступавших на подобных площадках в западной части США. Его выступление получило одобрение критиков, в том числе газеты Los Angeles Times. Концерт посетил известный американский певец Боб Дилан, позднее предложивший Реддингу записать альтернативную версию его песни "Just Like a Woman".

Популярность исполнителя пересекла границы Соединенных Штатов, его с восторгом принимали в Лондоне, Париже, Стокгольме, затем последовало выступление в телешоу "Ready Steady Go!", а еженедельник Melody Maker присвоил Реддингу звание "No. 1 Male Vocalist".

С большим уважением к творчеству исполнителя отнеслась группа The Rolling Stones, записавшая кавер-версии его песен "That's how strong my love is" и "Pain in my heart", на что Реддинг ответил фанковой версией знаменитой роллинговской "Satisfaction".

В 1967 году увидел свет дуэт Реддинга со знаменитой соул-исполнительницей Карлой Томас - сингл «Tramp», вошедший в альбом King & Queen и приобретший невероятную популярность.

Летом 1967 года Отис Реддинг принял участие в грандиозном для мира музыки событии - фестивале Monterey Pop Festival, появившись перед аудиторией в 30.000 человек. Выступление на фестивале закрепило успех песен Отиса и сделало певца ещё более знаменитым. Публика приветствовала его восторженными криками и громкими аплодисментами.

7 декабря 1967 года Реддинг записал песню "(Sittin' On) The Dock of the Bay", вдохновляясь звучанием альбома Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band, выпущенного группой The Beatles несколькими месяцами ранее. Сингл, в который вошла эта песня, увидел свет в начале 1968 года, а сама композиция стала национальным хитом, заняв первое место в чарте Billboard, тираж пластинки всего за 3 недели превысил 1 миллион проданных копий.

Авиакатастрофа

10 декабря 1967 года, направляясь на концерт, Отис Реддинг погиб в авиакатастрофе над озером Монон в штате Висконсин. Вместе с ним погибли четверо участников его сопровождающей группы Bar-Kays. Выжить удалось только одному её участнику — Бену Коули. Почтить память певца на похороны в Мейконе пришли более 4500 человек.

Посмертная слава

Смерть певца привела к стремительному росту тиражей его пластинок — записанный за три дня до катастрофы сингл «(Sittin' On) The Dock Of The Вау» возглавил хит-парад США (в Великобритании он занял 3-е место). В 1981 году два сына Отиса Реддинга и его племянник объединились в коллектив под названием The Reddings и сделали новую аранжировку этой композиции, которая вошла в Тор 30 США в категории ритм-энд-блюз.

Реддинг оставил после себя много нереализованного материала, вошедшего в 4 посмертных альбома.

Стиль Отиса Реддинга по-прежнему остается уникальным — практически все современные афроамериканские исполнители обязательно называют имя Реддинга среди тех музыкантов, которые повлияли на их творчество. Влияние Реддинга справедливо отмечают и такие музыканты, как The Rolling Stones, Джордж Харрисон, Арета Франклин, Марвин Гэй, Эл Грин и другие.

В 1989 году имя Отиса Реддинга было увековечено в Зале Славы Рок-н-Ролла, а в 1999 удостоен Grammy Lifetime Achievement Award.

Дискография

• Pain in My Heart (1964)

• The Great Otis Redding Sings Soul Ballads (1965)
• Otis Blue: Otis Redding Sings Soul (1965)
• The Soul Album (1966)
• Complete & Unbelievable: The Otis Redding Dictionary of Soul (1966)
• King & Queen (1967)
• The Dock of the Bay (1968)
• The Immortal Otis Redding (1968)
• Love Man (1969)
• Tell the Truth (1970)

Отрывок, характеризующий Реддинг, Отис

– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.