Туми, Реджис

Реджис Туми
Regis Toomey
Лоретта Янг и Реджис Туми. Кадр из трейлера фильма «Она должна была сказать «да» (1933)
Имя при рождении:	John Regis Toomey
Дата рождения:	13 августа 1898(1898-08-13)
Место рождения:	Питтсбург США
Дата смерти:	12 октября 1991(1991-10-12) (93 года)
Место смерти:	Лос-Анджелес Калифорния США
Гражданство:	США США
Профессия:	актёр
Карьера:	1929—1987

Реджис Туми (англ. Regis Toomey; 13 августа 1898 года — 12 октября 1991 года) — американский актёр, который сыграл более 200 ролей в кино в 1930-70-е годы и на телевидении в 1950-70-е годы.

Туми начал свою карьеру в начале 1930-х годов как исполнитель главных ролей, но с середины 1930-х годов перешёл на роли второго плана, играя преимущественно в жанровых лентах. К числу наиболее памятных картин с участием Туми относятся фильмы нуар «Правительственные агенты» (1935), «Леди-призрак» (1944), «Заворожённый» (1945), «Большой сон» (1946), «Грязная сделка» (1948) и «Крик об опасности» (1951), вестерны «Юнион Пасифик» (1939), «Они умерли на своих постах» (1941) и «Шериф» (1959), комедии «Его девушка Пятница» (1940), «Знакомьтесь, Джон Доу» (1941), «Теперь ты в армии» (1941), «Дьявол и мисс Джонс» (1941), «Жена епископа» (1947) и «Парни и куколки» (1955).

В период работы на телевидении в 1950-60-е годы Туми регулярно играл в таких сериалах, как «Шоу Микки Руни» (1954—1955), «Ричард Даймонд, частный детектив» (1957—1958), «Правосудие Бёрка» (1963—1965) и «Станция Юбочкино» (1968—1969).

Ранние годы

Реджис Туми родился 13 августа 1898 года в Питтсбурге, штат Пенсильвания, в семье ирландского происхождения, он был одним из четырёх детей в семье фабричного рабочего. Туми вырос и закончил среднюю школу в Питтсбурге, где ещё в раннем возрасте стал проявлять интерес к театру. Планируя сделать карьеру юриста, он поступил на учёбу в Университет Питтсбурга, где серьёзно увлёкся драматическим искусством и стал играть в любительских спектаклях.

После окончания Университета Туми не смог найти постоянную актёрскую работу, и ему пришлось поступить на работу в отдел продаж сталелитейной компании. Свой заработок Туми использовал для финансирования собственной учёбы на вечерних драматических курсах Технологического института Карнеги. В 1924 году после двух лет обучения в Институте Карнеги Туми решил попробовать счастья в Нью-Йорке, и уже через четыре дня после приезда получил роль дублёра в мюзикле «Розмари».

Вскоре Туми начал работать в антрепризах и репертуарных театрах, где стал утверждаться как исполнитель мюзиклов. В 1925 году Туми получил приглашение в Лондон сыграть главную юношескую роль в мюзикле «Маленький Нелли Келли», а по возвращении в США уже не имел проблем с ролями в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. На игру Туми в мюзикле «Подъём!» обратил внимание продюсер и режиссёр Роланд Уэст, который пригласил его в свой первый фильм «Алиби» (1929).

Карьера в кино

Работы в фильмах 1929—1939 годов

В 1929 году Туми дебютировал в кино в популярной гангстерской драме «Алиби» (1929) с Честером Моррисом, где «запомнился продолжительной сценой смерти, которая вызвала как восхищение, так и резкое неприятие». После премьеры «Алиби» Туми заключил многолетний контракт с компанией «Парамаунт» и в течение нескольких последующих лет играл главные роли в паре с такими крупнейшими именами Голливуда, как Констанс Беннетт в романтической мелодраме «Богатые люди» (1929), Уильям Пауэлл и Джин Артур в психологической драме «Улица удачи» (1930), Гэри Купер в военной мелодраме «Человек из Вайоминга» (1930), Мэри Астор и Джеймс Кэгни в мелодраме «Женщины других мужчин» (1931), Клара Боу в криминальной драме «Удар» (1931), Барбара Стэнвик в романтической мелодраме «Изношенная» (1932) и Лоретта Янг в социальной мелодраме «Она должна была сказать «да»» (1933). Другими наиболее заметными фильмами первой половины 1930-х годов, в которых Туми исполнял ведущие роли, были криминальная драма «Подставленная» (1930) с Эвелин Брент, вестерн «Свет западных звёзд» (1930), мелодрама «24 часа» (1931) с Мириам Хопкинс и романтическая мелодрама «До 18» (1931).

Однако «в качестве главного героя Туми добился скромных успехов», а «через несколько лет интерес к нему пошёл на спад». Ещё в первой половине 1930-х годов Туми ушёл со студии, чтобы работать самостоятельно, однако его звезда начала затухать. К 1936 году, по словам одного критика, «он прошёл через длинную серию пьяниц и бандитов, и никому он был не нужен. С 1500 долларов в неделю его зарплата упала до нуля».

Он вновь стал более востребованным, когда сменил амплуа, «снял парик и стал появляться на экране как характерный актёр в ролях зрелых, опытных парней». Среди наиболее заметных картин второй половины 1930-х годов — комедийный детектив «Убийство на школьной доске» (1934), полудокументальный фильм нуар «Правительственные агенты» (1935) и вестерн «Юнион Пасифик» (1939).

Работы в фильмах 1940-х годов

В 1941 году Туми «нашёл свою золотую жилу», когда в фильме Фрэнка Капры «Знакомьтесь, Джон Доу» сыграл небольшую, но запоминающуюся роль продавца газированной воды, который произнёс настолько прочувствованную речь, что критик «New York Morning Telegraph» оценил её как «одну из самых захватывающих, самых насыщенных драматизмом киносцен года». После этого фильма Туми заключил семилетний контракт со студией «Уорнер бразерс» . Одна из первых работ Туми на этой студии вошла в историю — в военной комедии «Теперь ты в армии» (1941) его поцелуй с Джейн Уаймен, продолжавшийся 185 секунд, в течение многих лет фигурировал в Книге рекордов Гиннесса как самый долгий поцелуй на экране.

Кроме того, в первой половине 1940-х годов Туми сыграл роли второго плана в таких успешных романтических комедиях, как «Его девушка Пятница» (1940) Говарда Хоукса с Кэри Грантом, «Дьявол и мисс Джонс» (1941) Сэма Вуда с Джин Артур и Робертом Каммингсом, а также в вестерне Рауля Уолша «Они умерли на своих постах» (1941) с Эрролом Флинном и Оливией де Хавилланд.

Во второй половине 1940-х годов Туми снялся с таких популярных фильмах, как нуаровый триллер Альфреда Хичкока «Заворожённый» (1945) с Ингрид Бергман и Грегори Пеком, комедия «Жена епископа» (1947) с Кэри Грантом и Лореттой Янг, вестерн «Станция Вест» (1948) с Диком Пауэллом и Джейн Грир и биографическая драма «Приходи в конюшню» (1949), трогательная история о двух монахинях (их играют Лоретта Янг и Селеста Холм), которые решают построить больницу в небольшом городке.

Работы в фильмах нуар 1944—1951 годов

В период 1944—1951 годов Туми сыграл небольшие роли в нескольких значимых фильмах нуар, среди них «Леди-призрак» (1944), классический «Большой сон» (1946) Говарда Хоукса с Хамфри Богартом, «Грязная сделка» (1947) Энтони Манна, «За лесом» (1949) Кинга Видора с Бетт Дэвис и Джозефом Коттеном, а также «Крик об опасности» (1951) Роберта Пэрриша с Диком Пауэллом и «Высокая мишень» (1951) Энтони Манна снова с Пауэллом.

Первым его нуаром стал «Леди-призрак» (1944) Роберта Сиодмака с Эллой Рейнс и Франшо Тоуном в главных ролях. В этом фильме он сыграл роль «неряшливого детектива, который произносит лишь две фразы». Год спустя в небольшом нуаре Эдгара Ульмера «Странная иллюзия» (1945) Туми исполнил значительно более значимую роль доброго врача, который не только заботится о психическом состоянии главного героя, но и помогает ему разоблачить опутавшую того преступную банду. После этого, «довольно необычного» фильма Туми появился в своём третьем нуаре «Большой сон» (1946), который известен своим высоким темпом и крайне запутанным сюжетом. Здесь Туми предстал в образе ловкого детектива из отдела убийств, который является другом частного сыщика Филиппа Марлоу (его сыграл Хамфри Богарт). Фильм вызвал восторженную реакцию критики, а Туми был отмечен как один из многочисленных артистов, обеспечивающих успех фильму.

В низкобюджетном нуаре «Виновный» (1947) по рассказу Корнелла Вулрича Туми сыграл одну из главных ролей детектива, который распутывает сложное убийство одной из двух сестёр-близняшек. Фильм не произвёл впечатления на критику, впрочем, как и игра Туми. Несколько более удачным был следующий нуар «Я бы не хотел оказаться в твоей шкуре» (1948), также поставленный по Вулричу. В этом фильме (также категории В) Туми вновь был детективом, расследующем убийство, в котором обвинён профессиональный танцор, следы обуви которого найдены на месте преступления. Фильм разочаровал в коммерческом плане. В более значимых картинах Туми играл небольшие роли: в очень удачном фильме «Грязная сделка» (1948) он сыграл капитана полиции, а в «За лесом» (1949) участие Туми, который сыграл отца многодетной семьи, ограничилось несколькими минутами.

В фильме «Крик об опасности» (1951) Туми был лейтенантом полиции, который наблюдает за несправедливо осужденным героем (Дик Пауэлл), который вышел на свободу с намерением найти истинного грабителя и убийцу, и который в итоге задерживает истинных преступников. Туми исполнил здесь одну из своих лучших ролей, на которую обратила внимание «Нью-Йорк таймс», особенно отметив, что она «хорошо сыграна». После этой первоклассной игры Туми снялся в своём последнем фильме нуар «Люди против О’Хары» (1951), сыграв второстепенную роль радиотехника департамента полиции, который по большей части стоял к публике спиной. Роль инспектора в «Высокой мишени» (1951) Манна была совсем небольшой, и его имя даже не было указано в титрах.

Работы в фильмах 1950-х годов

В начале 1950-х годов Туми продолжал играть второстепенные роли в фильмах различного качества, лучшими среди которых были весёлый детектив с убийством «Миссис О’Мэлли и мистер Мелоун» (1951), где он сыграл газетного репортёра, а также «Френчи», слабый римейк «Дестри снова в седле» (1939) с Шелли Уинтерс и Джоэлом Маккри в главных ролях. Заметными фильмами с участием Туми стали мюзикл «Плавучий театр» (1951)с Авой Гарднер и Кэтрин Грэйсон, вестерн «Томагавк» (1951) с Ваном Хефлиным и Ивонн де Карло и приключенческие фильмы с Джоном Уэйном «Остров на небесах» (1953) и «Великий и могучий» (1954). В 1955 году Туми сыграл «дядю Арвида из Армии спасения в хитовой музыкальной комедии Джозефа Манкевича «Парни и куколки» (1955) вместе с Марлоном Брандо, Фрэнком Синатрой и Вивьен Блэйн, за эту роль его по-прежнему хорошо помнят».

На рубеже 1950-60-х годов самыми памятными его фильмами стали вестерны «Шериф» (1959) Эдварда Дмитрика с Ричардом Уидмарком и Генри Фондой, «Повешенный» (1959) Майкла Кёртиса с Робертом Тейлором и «Последний закат» (1961) Роберта Олдрича с Роком Хадсоном и Кирком Дугласом.

Работы в фильмах 1960—1970-х годов

С 1960-х годов стал меньше работать в кино и всё больше — на телевидении. Среди его фильмов самыми заметными были приключенческая лента «Путешествие на дно моря» (1961) и романтическая комедия Говарда Хоукса «Любимый спорт мужчин» (1964) с Роком Хадсоном.

В 1970-е годы Туми появился в немногих фильмах, среди них «Вон Тон Тон, собака, которая спасла Голливуд» (1976), сатирическая комедия, которая провалилась в прокате, несмотря на целое созвездие актёров в камео-ролях. Последним появлением Туми на большом экране был также плохо принятый фильм «Собачья охранная система дома» (1979), в котором он сыграл шефа полиции.

Актёрское амплуа и оценка творчества

Экранная карьера Туми начиналась с исполнения ролей главных героев, но затем он зарекомендовал себя как один из самых надёжных характерных актёров. На протяжении своей длительной кинокарьеры, продолжавшейся несколько десятилетий и охватившей более чем 200 фильмов, Туми был востребованным характерным актёром, «играя главным образом людей действия, хороших парней второго ряда или копов». «Его сильной стороной был стремительный криминальный экшн». И «хотя его имя не так широко известно, его лицо на экране одно из самых узнаваемых. Кого бы он не играл — бескомпромиссного сыщика, обходительного джентльмена, безжалостного гангстера или отважного адвоката, Туми всегда играл с большой силой».

Карьера на телевидении: 1950—1970-е годы

С 1950-х годов Туми стал постоянно работать на телевидении, исполняя роли преимущественно хороших парней — судей, шерифов, бизнесменов или сержантов полиции. В 1954—1955 годах Туми сыграл в 24 эпизодах ситкома «Шоу Микки Руни» (1954), исполняя роль офицера полиции Лос-Анджелеса и отца главного героя.

В течение многих лет Туми дружил с Диком Пауэллом, «который, как и он, начинал карьеру как поющий актёр». Став продюсером, Пауэлл помог Туми получить роли в двух своих телесериалах — в нуаровом детективе «Ричард Даймонд, частный детектив» (1957—1958), где в восьми эпизодах Туми играл роль лейтенанта полиции Нью-Йорка, и в детективе «Правосудие Бёрка» (1963—1965), где он в 64 эпизодах играл детектива полиции Лос-Анджелеса.

Кроме того, в 1961—1962 годах Туми играл босса главного героя, страхового следователя в 10 эпизодах детективного телесериала «Шэннон», а позднее получил постоянную роль в ситкоме «Станция Юбочкино» (1968—1969), сыграв роль заботливого врача в семи эпизодах сериала.

Туми также играл разовые роли в таких сериалах, как «Шайенн» (1956—1962), «Маверик» (1958), «Сыромятная плеть» (1959—1960), «Перри Мейсон» (1960—1965), «Шоссе 66» (1961), «Караван повозок» (1962) и «ФБР» (1972) и «Остров фантазий» (1978).

Туми продолжал играть, даже когда ему было уже за 80 лет.

Личная жизнь и смерть

Туми женился в 1925 году, в браке у него родилось двое детей.

Реджис Туми умер 12 октября 1991 года в Вудленд-Хиллз в возрасте 93 лет.

Фильмография

Избранные фильмы

1929 — Алиби / Alibi — Дэнни МакГэнн 1929 — Колесо жизни / The Wheel of Life — Лейтенант МакЛарен 1930 — Улица удачи / Street of Chance — «Бейб» Марсден 1930 — Подставленная / Framed — Джимми МакАртур 1930 — Свет западных звёзд / The Light of Western Stars — Боб Дрекселл 1930 — Тень правосудия / Shadow of the Law — Том Оуэнс 1930 — Человек из Вайоминга / A Man from Wyoming — Джерси 1931 — Женщины других мужчин / Other Men’s Women — Джек 1931 — Скандальная храника / Scandal Sheet — Риган 1931 — Кончики пальцев / The Finger Points — Чарли «Бризи» Расселл 1931 — Удар / Kick In — Чик Хьюс 1931 — Убийство по часам / Murder by the Clock — Офицер Кэссиди 1931 — Взятка / Graft — Дастин Хотчкисс 1931 — 24 часа / 24 Hours — Тони Бруцци 1931 — До 18 / Under 18 — Джимми Слокам 1932 — Второсортная / Shopworn — Дэвид Ливингстон 1932 — Полуночный патруль / The Midnight Patrol — Джон Мартин 1932 — Они так и не вернулись / They Never Come Back — Джимми Нолан 1932 — Странное приключение / A Strange Adventure — Детектив, сержант Митчелл 1932 — Уголовный кодекс / The Penal Code — Роберт Палмер 1933 — Она должна была сказать «да» / She Had to Say Yes — Томми 1934 — Невесты по фотографиям / Picture Brides — Дейв Харт 1934 — Убийство на школьной доске / Murder on the Blackboard — Детектив Смайли Норт 1934 — Красное утро / Red Morning — Джон Хастингс 1935 — Тень сомнения / Shadow of Doubt — Рид Райан 1935 — Великий Бог золото / Great God Gold — Фил Стюарт 1935 — Правительственные агенты / G' Men — Эдди Бьюканен 1935 — Тени Востока / Shadows of the Orient — Инспектор Боб Бакстер 1935 — Череп и корона / Skull and Crown — Боб Франклин / Рокки Морган 1936 — Утреннее издание / Bulldog Edition — Джим Харди 1937 — Большой город / Big City — Фред Хокинс 1937 — Снова в продаже / Back in Circulation — Бак 1938 — Невидимая угроза / The Invisible Menace — Лейтенант Мэтьюз 1938 — Сокрушение шпионской организации / Smashing the Spy Ring — Тед Холл 1939 — Крылья флота / Wings of the Navy — Первый лётный инструктор 1939 — Юнион Пасифик / Union Pacific — Пэдди О’Рурк 1939 — Автострада Индианаполиса / Indianapolis Speedway — Дик Уилбур 1939 — Призрачная угроза / The Phantom Creeps — Лейтенант Джим Дейли 1940 — Его девушка Пятница / His Girl Friday — Сэндерс 1940 — Северо-западный проход / Northwest Passage — Уэбстер 1940 — До новой встречи / 'Til We Meet Again — Фредди 1940 — Северо-западная конная полиция / North West Mounted Police — Констебль Джерри Мур 1940 — Аризона / Arizona — Грант Ури 1941 — Знакомьтесь, Джон Доу / Meet John Doe — Берт 1941 — Дьявол и мисс Джонс / The Devil and Miss Jones — Первый полицейский 1941 — Догадка наобум / A Shot in the Dark — Детектив, лейтенант Уильям Билл / Уилли Райдер 1941 — Тайна медсестры / The Nurse’s Secret — Инспектор Том Пэттен 1941 — Пикирующий бомбардировщик / Dive Bomber — Тим Гриффин 1941 — Закон тропиков / Law of the Tropics — Том Маршалл 1941 — Они умерли на своих постах / They Died with Their Boots On — Фитцоу Ли 1941 — Теперь ты в армии / You’re in the Army Now — Капитан Рэдклифф 1942 — Шрамы от пуль / Bullet Scars — Доктор Стивен Бишоп 1942 — Меня подставили / I Was Framed — Боб Лидс 1942 — Лесные рейнджеры / The Forest Rangers — Фрэнк Хэдфилд 1942 — Теннесси Джонсон / Tennessee Johnson — Блэкстоун МакДэниел 1943 — Истребитель / Destroyer — Лейтенант-командир Кларк 1943 — Джек Лондон / Jack London — Скрэтч Нельсон 1944 — Леди — призрак / Phantom Lady — Детектив с жевачкой 1944 — Следуя за парнями / Follow the Boys — Доктор Хендерсон 1944 — Песня открытой дороги / Song of the Open Road — Коннорс 1944 — Глупые девчонки / The Doughgirls — Тимоти Уолш, агент ФБР 1944 — Убийство в синей комнате / Murder in the Blue Room — Инспектор МакДональд 1944 — Тёмная гора / Dark Mountain — Стив Дауни 1945 — Предательство с Востока / Betrayal from the East — Агент, выдающий себя за сежанта Джимми Скотта 1945 — Странная иллюзия / Strange Illusion — Доктор Винсент 1945 — Завороженный / Spellbound — Детектив, сержант Гиллеспи 1946 — Тинственное проникновение / Mysterious Intruder — Джеймс Саммерс 1946 — Глубокий сон / The Big Sleep — Старший инспектор Бёрни Олс 1946 — Секрет её сестры / Her Sister’s Secret — Билл Гордон 1946 — Дитя развода / Child of Divorce — Рэй Картер 1947 — Тринадцатый час / The Thirteenth Hour — Дон Паркер 1947 — Виновный / The Guilty — Детектив Хеллер 1947 — Большой сговор / The Big Fix — Лейенант Бреннер 1947 — Кульминационный момент / High Tide — Инспектор О’Хэффи 1947 — Волшебный город / Magic Town — Эд Вивер 1947 — Жена епископа / The Bishop’s Wife — Мистер Миллер 1948 — Помощь с небес / Reaching from Heaven — Пастор 1948 — Я бы не хотел оказаться в твоей шкуре / I Wouldn’t Be in Your Shoes — Инспектор полиции Клинт Джадд 1948 — Станция Вест / Station West — Годдард 1948 — Мальчик с зелеными волосами / The Boy with Green Hair — Мистер Дэвис 1949 — Могучий Джо Янг / Mighty Joe Young — Джон Янг 1949 — Приходи в конюшню / Come to the Stable — Монсиньор Талбот 1949 — Подручные дьявола / The Devil’s Henchman — Тип Бэннинг 1949 — За лесом / Beyond the Forest — Соррен 1950 — Заминированный проход / Dynamite Pass — Дэн Мэдден 1950 — Девушка под прикрытием / Undercover Girl — Хэнк Миллер 1950 — Френчи / Frenchie — Картер 1951 — Крик об опасности / Cry Danger — Кобб 1951 — Народ против О’Хары / The People Against O’Hara — Фред Колтон, полицейский звукооператор 1952 — Шесть моих заключённых / My Six Convicts — Доктор Гордон 1952 — Битва на перевале апачей / The Battle at Apache Pass — Доктор Картер 1952 — Только для тебя / Just for You — Мистер Ходжес 1952 — Мой друг Гас / My Pal Gus — Фарли Норрис 1953 — Никогда не отказывайся от женской службы / Never Wave at a WAC — Генерал Нед Прейджер 1953 — Это случается каждый четверг / It Happens Every Thursday — Мэр Халл 1953 — Сын Белль Старр / Son of Belle Starr — Том Рен 1953 — Небесный остров / Island in the Sky — Сержант Харпер 1953 — Он из Небраски / The Nebraskan — Полковник Маркем 1954 — Великий и могучий / The High and the Mighty — Тим Гарфилд 1954 — Человеческие джунгли / The Human Jungle — Детектив Боб Геддес 1954 — Барабаны за рекой / Drums Across the River — Шериф Джим Бил 1955 — Парни и куколки / Guys and Dolls — Арвид Эбернати 1955 — Лучший стрелок / Top Gun — Джим О’Хара 1956 — В утро Великого дня / Great Day in the Morning — Отец Мёрфи 1956 — Происшествие в Дакоте / Dakota Incident — Менестрель 1958 — Поездочка / Joy Ride — Майлс 1959 — Десять заповедей / The Ten Commandments (телефильм)

1959 — Шериф / Warlock — Скиннер 1960 — Стрелки Тимберленда / Guns of the Timberland — Шериф Тейлор 1961 — Последний закат / The Last Sunset — Милтон Уинг 1961 — Король яростных 20-х / King of the Roaring 20’s: The Story of Arnold Rothstein — Билл Бэйрд 1961 — Путешествие на дно моря / Voyage to the Bottom of the Sea — Доктор Джеймисон 1961 — Посыльный / The Errand Boy — Директор студии у Барона 1964 — Любимый спорт мужчин / Man’s Favorite Sport? — Бэгли 1966 — Ночь гризли / The Night of the Grizzly — Коттон Бенсон 1967 — Ганн / Gunn — Епископ 1969 — Смена привички / Change of Habit — Отец Гиббонс 1969 — Приезжие / The Out of Towners — Пилот в самолёте (не подтверждено) 1972 — Лечение доктора Кэри / The Carey Treatment — Сандерсон, патологоанатом 1974 — Призрак Голливуда / The Phantom of Hollywood (телефильм) — Джо 1976 — Вон Тон Тон: собака, которая спасла Голливуд / Won Ton Ton: The Dog Who Saved Hollywood 1977 — Город зла / Evil Town — Док Хупер 1979 — Собачья охранная система дома / C.H.O.M.P.S. — Шеф Паттерсон Телесериалы 1949—1951 — Семейный театр / Family Theatre (3 эпизода) 1951 — Театр «Бигелоу» / The Bigelow Theatre (2 эпизода) 1952—1956 — Театр «Четыре звезды» / Four Star Playhouse (8 эпизодов) 1953 — Твоя любимая история / Your Favorite Story (1 эпизод) 1953—1955 — Звёздный театр «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (3 эпизода) 1954 — Театр у камина / Fireside Theatre (1 эпизод) 1954 — Видеотеатр «Люкс» / Lux Video Theatre (1 эпизод) 1954 — Кавалькада Америки / Cavalcade of America (1 эпизод) 1954 — Телевизионный театр «Форда» / The Ford Television Theatre (1 эпизод) 1954—1955 — Шоу Микки Руни / The Mickey Rooney Show (24 эпизода) 1955 — Декабрьская невеста / December Bride (3 эпизода) 1955 — Сцена 7 / Stage 7 (1 эпизод) 1956 — Продюсерская витрина / Producers' Showcase (1 эпизод) 1956 — Перекрёстки / Crossroads (1 эпизод) 1956 — Утренний театр / Matinee Theatre (2 эпизода) 1956 — Лучшее в детективном жанре / The Best in Mystery (1 эпизод) 1956 — На суде / On Trial (1 эпизод) 1956 — Театр Этель Берримор / Ethel Barrymore Theater (1 эпизод) 1956—1957 — Час «Двадцатого века Фокс» / The 20th Century-Fox Hour (2 эпизода) 1956—1960 — Письмо к Лоретте / Letter to Loretta (6 эпизодов) 1956—1962 — Шайенн / Cheyenne (4 эпизода) 1957 — Студия 57 / Studio 57 (1 эпизод) 1957 — Приключения Оззи и Харриет / The Adventures of Ozzie & Harriet (1 эпизод) 1957 — Кульминация / Climax! (1 эпизод) 1957 — Миллионер / The Millionaire (1 эпизод) 1957 — Приключения Джима Боуи / The Adventures of Jim Bowie (1 эпизод) 1957 — Освободите место для папочки / Make Room for Daddy (1 эпизод) 1957—1958 — Ричард Даймонд, частный детектив / Richard Diamond, Private Detective (8 эпизодов) 1957—1958 — Театр Зейна Грея / Zane Grey Theater (2 эпизода) 1958 — Театр 90 / Playhouse 90 (1 эпизод) 1958 — Корабельный журнал / Navy Log (1 эпизод) 1958 — Сломанная стрела / Broken Arrow (1 эпизод) 1958 — Разыскивается живым или мёртвым / Wanted: Dead or Alive (1 эпизод) 1958 — Мэверик / Maverick (1 эпизод) 1958 — Выслеживание / Trackdown (2 эпизода) 1959 — Театр «Люкс» / Lux Playhouse (1 эпизод) 1959 — Шоу Дэвида Найвена / The David Niven Show (1 эпизод) 1959 — Беспокойное оружие / The Restless Gun (1 эпизод) 1959 — Маркем / Markham (1 эпизод) 1959 — Театр «Гудйир» / Goodyear Theatre (1 эпизод) 1959—1960 — Сыромятная плеть / Rawhide (2 эпизода) 1959—1963 — Диснейленд / Disneyland (5 эпизодов) 1960 — Канатоходец / Tightrope (1 эпизод) 1960 — Бронко / Bronco (1 эпизод) 1960 — Территория Тумстоуна / Tombstone Territory (1 эпизод) 1960 — Представитель закона / Lawman (1 эпизод) 1960 — Помощник шерифа / The Deputy (1 эпизод) 1960 — Театр «Дюпон» с Джун Эллисон / The DuPont Show with June Allyson (1 эпизод) 1960 — Истории Уэллс-Фарго / Tales of Wells Fargo (1 эпизод) 1960 — Человек из «Чёрного ястреба» / The Man from Blackhawk (1 эпизод) 1960 — Театр «Дженерал Электрик» / General Electric Theater (1 эпизод) 1960 — Высокий человек / The Tall Man (1 эпизод) 1960 — Питер Ганн / Peter Gunn (1 эпизод) 1960—1965 — Перри Мейсон / Perry Mason (2 эпизода) 1961 — Шоссе 66 / Route 66 (1 эпизод) 1961 — Дилижанс на Запад / Stagecoach West (1 эпизод) 1961 — Шугарфут / Sugarfoot (1 эпизод) 1961 — Лучшее из «Пост» / The Best of the Post (1 эпизод) 1961 — Дни в долине смерти / Death Valley Days (1 эпизод) 1961—1962 — Шэннон / Shannon (10 эпизодов) 1962 — Сотня Кейна / Cain’s Hundred (1 эпизод) 1962 — Караван повозок / Wagon Train (1 эпизод) 1963 — Виргинец / The Virginian (1 эпизод) 1963 — Идти своим путём / Going My Way (1 эпизод) 1963 — Одиннадцатый час / The Eleventh Hour (1 эпизод) 1963 — Доктор Килдэр / Dr. Kildare (1 эпизод) 1963—1965 — Правосудие Бёрка / Burke’s Law (64 эпизода) 1965 — Путешествие на дно океана / Voyage to the Bottom of the Sea (1 эпизод) 1965 — Дочь фермера / The Farmer’s Daughter (1 эпизод) 1966 — Зеленые просторы / Green Acres (1 эпизод) 1966 — Легенда Джессе Джеймса / The Legend of Jesse James (1 эпизод) 1967 — Туннель во времени / The Time Tunnel (1 эпизод) 1968—1969 — Станция Юбочкино / Petticoat Junction (7 эпизодов) 1972 — Шоу Дорис Дэй / The Doris Day Show (1 эпизод) 1972 — История с привидениями / Ghost Story (1 эпизод) 1972 — ФБР / The F.B.I. (1 эпизод) 1972 — Мозаика / Jigsaw (1 эпизод) 1973 — Адам-12 / Adam-12 (1 эпизод) 1973 — Полицейская история / Police Story (1 эпизод) 1974 — Оуэн Маршалл, адвокат / Owen Marshall, Counselor at Law (1 эпизод) 1978 — Остров фантазий / Fantasy Island (1 эпизод) 1982 — Это жизнь / It’s a Living (1 эпизод)

Литература

• Alain Silver (Editor), Elizabeth Ward (Editor). [www.amazon.com/Film-Noir-Encyclopedic-Reference-American/dp/0879514795 Film Noir: An Encyclopedic Reference to the American Style, Third Edition]. — Woodstock, New York: The Overlook Press, 1992. — ISBN 978-0-87951-479-2.
• Spencer Selby. [www.amazon.com/Dark-City-The-Film-Noir/dp/0786404787 Dark City: The Film Noir]. — Jeffeson, NC and London: McFarland & Co Inc, 1997. — ISBN 978-0-7864-0478-0.
• Geoff Mayer and Brian McDonnell. [www.amazon.com/Encyclopedia-Film-Noir-Geoff-Mayer/dp/0313333068/ Encyclopedia of Film Noir]. — Westport, Connecticut: Greenwood Press, 2007. — ISBN 978-0-3133-3306-4.
• Karen Burroughs Hannsberry. [www.amazon.com/Bad-Boys-Actors-Film-Noir/dp/0786437391/ Bad Boys: The Actors of Film Noir]. — Jefferson, North Carolina, and London: McFarland & Company, Inc., 2008. — ISBN 978-0-7864-3739-9.

Ссылки

• [www.allmovie.com/artist/regis-toomey-p71342 Реджис Туми] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/person/192986%7C128701/Regis-Toomey/ Реджис Туми] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Туми, Реджис

Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.