Редукция (Швеция)

Редукция (Швеция) (швед. Reduktion) — процесс возвращения государству (шведской короне) земель, ранее переданных во владение шведскому дворянству. Редукция проходила в XVII веке.

Первая редукция (швед. Fjardepartsrafsten) была проведёна королём Карлом X Густавом в 1655 году. Шведской короне вернулась четверть земель выданных после 1632 года. Большая редукция 1680 года была проведена королём Карлом XI. Эта редукция вернула как земли перешедшие к шведскому нобилитету ранее, так и забрала в пользу казны владения дворянства на захваченных землях Балтийского региона. Редукцию поддержали практически все классы шведского общества, кроме, по понятным причинам, дворянства.

Предпосылки редукции

Карл X Густав и Карл XI

В середине XVII века Швеция под управлением Карла X Густава вела интенсивные войны для расширения своего присутствия в Балтийском регионе. Основными противниками Швеции в разное время были Польша, Дания и Россия, а также иные коалиции. Военным действиям Швеции сопутствовал успех, что не могло не вызывать активизации в противостоянии с другими странами-претендентами на Балтику. На определённом этапе Швеция одновременно вела боевые действия на землях Польши, Ливонии и Дании. Война с Данией окончилась Роскилльским миром 1658 года. По нему к Швеции отошли несколько датских южных провинций. Война с Польшей закончилась мирным договором 1660 года, подписанным в Оливе (под Гданьском). Швеция заполучила по нему Северную Лифляндию. В 1661 году Кардисским миром закончилась война с Россией. По нему в целом территории обеих держав остались прежними, хотя к Швеции отошло несколько пограничных городов. Швеция смогла зафиксировать экспансию, а деньги и материальные ресурсы с новых территорий позволили приостановить редукцию Карла X.

С 1672 года Швеция участвовала в Голландской и Датско-шведской (1675—1679) войнах. Швеция была союзником Франции и противостояла коалиции Бранденбурга, Дании и Голландии. Швеция смогла сохранить почти все завоевания предыдущих десятилетий, но постоянные военные расходы основательно подорвали финансовое благосостояние короны. Государственный долг достиг 20 миллионов далеров. Швеция едва могла кормить и так сократившуюся армию, и редукция земельной собственности дворянства Швеции и дворянства захваченных территорий (в основном остзейского нобилитета) становилась главным способом восстановления экономического могущества Шведского государства.

Крестьянский вопрос

Шведское крестьянство всегда было лично свободным (незакрепощённым) и делилось на две основные группы. Так называемые фрельзовые (швед. fralsebonde «свободные») крестьяне обрабатывали землю феодалов, другая часть сословия обрабатывала земли короны и считалась государственным или податным, скаттным (швед. skatt — подать) крестьянством. К середине XVII века шведский нобилитет значительно увеличил свои земельные владения путём захвата коронных и общинных земель. Если ещё век назад шведскому крестьянству, в основном своей массе податному, жившему на землях короля, было доступно более половины пахотных участков, то к началу правления Карла XI число податных землепашцев уменьшилось вдвое из-за активности нобилитета.

Особенностью шведского социального устройства было то, что податные крестьяне де-юре принадлежали королю, но при этом по факту давно являлись наследственными собственниками обрабатываемых земель. Они участвовали в местном самоуправлении, были представлены в риксдаге. Фрельзовые крестьяне находились на землях дворян, платили за землю натуральные и денежные оброки, и хоть никогда не являлись крепостными, но имели меньше прав и свобод, чем государственные крестьяне.

Массовый переход коронных земель в собственность дворянства уреза́л права государственных крестьян. Они теряли права на землю (на практике — их многопоколенческую наследственную собственность) и попадали в зависимость нобилитета. Члены риксдага, представлявшие крестьянство, постоянно подчёркивали, что лично свободные люди теперь массово превращались в жителей, напрямую зависимых от феодалов.

Усиление позиций шведской аристократии выразилось, в том числе, и в уменьшении прав и свобод фрельзового крестьянства. Теперь крестьянин, обрабатывавший ленные земли, при появлении оброчного долга перед землевладельцем не мог сменить «владельца» до его возврата. Не считая того, что все материально-финансовые сборы с фрельзовых крестьян шли непосредственно владельцам земель, теперь шведская аристократия могла также отправлять зависимых крестьян в рекруты.

К 70-м годам XVII века вопрос редукции — возвращении в казну захваченных дворянством государственных земель — стал едва ли не самым острым в Швеции. Земли короны уже мало влияли на благосостояние страны. В редукции оказались заинтересованы все классы, кроме лендлордов.

Крестьянство рассчитывало, что редукция вернет их в статус обрабатывающих земли короны, что гарантировало посильные королевские налоги и отсутствие давления на личную свободу.

Бюргеры ждали от редукции снижения налоговой нагрузки, потому что Швеция вновь бы заполучила такой ресурс, как государственные земли.

Также надо учитывать тот факт, что шведская армия XVII в. набиралась из числа свободных крестьян. Сокращение этого сословия уменьшало рекрутскую социальную базу, чего нельзя было допускать в условиях частых европейских войн того времени.

Результаты

Редукция положительно сказалась на увеличении доходов казны и стимулировала экономическое развитие Швеции, ослабила позиции нобилитета Швеции и недавно захваченных регионов: Ингерманландии, Эстляндии, Лифляндии и шведской Померании. К 90-м годам XVII века годам ежегодная прибыль казны от редукции оценивалась в 3 млн далеров.

Редукция значительно усилила политическую и экономическую власть короля и существенно снизила значение аристократии. Риксрод, представлявший и защищавший до начала редукции интересы шведских дворянских верхов, практически потерял своё прежнее значение.

Армия была увеличена. Карл XI мог считаться абсолютным монархом.

Тем не менее, аристократия Швеции сохранила свои наследственные имения. Крестьянство оказалось, в целом, не удовлетворено редукцией. Воспользоваться плодами аграрно-политической реформы смогла лишь состоятельная часть крестьянства (особенно при последующем законе 1701 года, который позволил покупать в собственность коронные земли). Среднее крестьянство было недовольно размерами новых наделов и повышением соответствующих налогов. Среди беднейших слоев крестьянства батрачество стало массовым явлением. Малоземельное крестьянство эксплуатировалось через денежную или издольную аренду. Появилась и капиталистическая аренда: когда богатые крестьяне или управляющие землевладельцев арендовали их земли, выплачивая ренту и извлекая прибыль из интенсивного использования труда батраков.

Стоит отметить разницу и в сути, и в глубине редукции непосредственно в Швеции и на относительно недавно захваченных землях. Крестьяне прибалтийских провинций, даже при переходе в статус «государственных», не получали никакой личной свободы. При этом тяжесть платежей и оброков только возрастала. Швеция при фактическом поглощении земель местного дворянства не распоряжалась наделами самостоятельно, а оставляла их им на правах аренды.

Прибалтика к окончанию XVII века находилась в положении колониальных земель для Швеции. Ситуацию усугубляли несколько неурожайных лет и массовые эпидемии. Поэтому к началу Северной войны всё это не могло не сказаться на настроениях населения этих земель и настроении остзейского дворянства. Так, одним из примеров последствий шведской редукции в Прибалтике для местного нобилитета стал тот факт, что немалая часть из них в новой войне не поддержала шведскую сторону. Одним из наиболее заметных деятелей, пострадавших от редукции и впоследствии перешедших на русскую службу, стал Иоганн Паткуль.

Ссылки

• [bibliotekar.ru/polk-8/153.htm Иловайский Д. И. «Древняя история. Средние века. Новая история. Глава XIII. СЕВЕРНАЯ И ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА В XVIII ВЕКЕ. УПАДОК ШВЕЦИИ И ПОЛЫНИ И ВОЗВЫШЕНИЕ РОССИИ»]
• [books.google.ru/books?id=af-cAAAAQBAJ&pg=PA193&lpg=PA193&dq=Reduction+(Sweden)#v=onepage&q=Reduction%20(Sweden)&f=false «Denmark, Finland, and Sweden» Britannica Educational Publishing]

Отрывок, характеризующий Редукция (Швеция)

Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.