Реза, Людвикас

Людвикас Реза

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Лю́двикас Ре́за (лит. Liudvikas Gediminas Rėza, нем. Ludwig Rhesa; 9 января 1776 года, деревня Карвайчяй на Куршской косе, Королевство Пруссия — 30 августа 1840 года, Кёнигсберг) — литовский поэт, критик, филолог, переводчик, протестантский пастор. Родился в семье курсениеков.

Биография

Деревня, в которой родился Реза, была засыпана песком. Рано лишился родителей. Воспитывался родственниками. В Кёнигсберге окончил школу для бедных. По окончании там же университета (1795—1799) был армейским пастором. С 1807 года профессор Кёнигсбергского университета, преподавал теологию и с 1818 года руководил семинаром литовского языка. В переписке с И. В. Гёте обсуждал вопросы, связанные с фольклором.

Издательская деятельность

Впервые опубликовал произведения Кристийонаса Донелайтиса — «Времена года» („Das Jahr in vier Gesängen. Ein ländliches Epos aus dem Litauischen des Christian Doneleitis, genannt Donalitius, in gleichem Versmaass ins Deutsche übertragen von D. L. J. Rhesa“, 1818) и басни (вместе со своими переводами на литовский язык басен Эзопа, 1824). Литовский текст «Времён года» в издании Резы сопровождался предисловием с характеристикой творчества Донелайтиса и параллельным немецким текстом. Подготовил новый литовский перевод Библии (1816). Издал историю переводов Библии на литовский язык („Geschichte der litthauischen Bibel“, 1816) и комментарий к тексту переводов („Philologisch-kritische Anmerkungen zur litthauischen Bibel“, 1816, 1824).

Фольклористическая деятельность

Подготовил и выпустил сборник литовской народной поэзии „Dainos, oder littauische Volkslieder“ («Дайны, или литовские народные песни», 1825) со своей статьёй „Betrachtung über littauische Volkslieder“ («Соображения о литовских народных песнях»), став тем самым основоположником литовской фольклористики. Под воздействием эстетических воззрений И. Г. Гердера народную поэзию понимал как выражение духовной культуры народа, большую эстетическую ценность и вместе с тем отражение реальной жизни и истории. Сборник вызвал широкий резонанс. Он переиздавался и переводился на английский, итальянский, немецкий, польский, русский, чешский языки.

Пытался произвести реконструкцию несохранившегося литовского мифологического эпоса, используя мотивы латышского фольклора.

Литературная деятельность

Поэтические произведения создавал преимущественно на немецком языке. Однако в них отражались интересы и настроения литовцев. Мотивы литовских народных песен (дайн) и сюжеты литовской истории использованы в сборниках „Prutena“ («Пруссия», ч. I, 1809; ч. II, 1825) и «Военные песни» („Kriegsgesänge“, 1813). Поэзия носит классицистский характер, с элементами романтических тенденций.

Литература

• История литовской литературы. Вильнюс: Vaga, 1977. С. 68-70.

Ссылки

• [www.lle.lt/FMPro?-db=lle2004.fp5&-format=detail.htm&-lay=straipsnis&-op=eq&a=r&-max=2147483647&-recid=41967&-find= Rėza (Rhesa), Liudvikas Gediminas]
• [anthology.lms.lt/texts/7/main.html The Study of Lithuanian Folk Songs]

Отрывок, характеризующий Реза, Людвикас

– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.