Резня в Маалоте

Резня в Маалоте
Место атаки	Школа «Нетив Меир», город Маалот, Израиль 33°01′00″ с. ш. 35°17′09″ в. д.33.0167639° с. ш. 35.286083° в. д. / 33.0167639; 35.286083
Цель атаки	Мирные жители (в том числе дети)
Дата	13—15 мая 1974
Способ атаки	Захват заложников, убийство мирных жителей и военнослужащих
Оружие	пистолеты, автоматы, самодельные взрывные устройства
Погибшие	29 (включая четырех человек, убитых накануне захвата школы)
Раненые	не менее 30
Число террористов	3
Террористы	Демократический фронт освобождения Палестины
Организаторы	Зияд Камаль Хасан Рахим
Число заложников	89

Резня в Маалоте — массовое убийство израильских мирных граждан, совершённое в период с 13 по 15 мая 1974 года боевиками террористической организации Демократический фронт освобождения Палестины (ДФОП) в городе Маалот. Проникнув в Израиль через границу с Ливаном, террористы убили четырёх мирных жителей в разных местах и, сумев избежать поимки, взяли в заложники не менее 89 человек в школе «Нетив Меир», после чего потребовали освободить 26 своих соратников из израильских тюрем.

После осады здания, длившейся почти десять часов, спецназ предпринял попытку штурма, но террористы успели убить 25 и ранить не менее 30 заложников, перед тем как были уничтожены сами. Всего в результате резни погибло 29 человек, из которых большую часть составили дети, находившиеся в заложниках в школе «Нетив Меир».

Ход событий

Предшествовавшие события

Вечером 13 мая три террориста, проникшие в Израиль с территории Ливана, обстреляли на одной из приграничных автотрасс микроавтобус, убив одну и ранив несколько пассажиров. Сумев избежать поимки, в ночь с 14 на 15 мая эта же банда, которой руководил 22-летний Зияд Камаль Хасан Рахим, убила семью из трёх человек (включая четырёхлетнего ребенка) в Маалоте и направилась к школе «Нетив Меир».

В ту ночь в школе остановилась на ночлег большая группа старшеклассников из государственной религиозной школы города Цфат, прибывшая на традиционную в связи с государственным праздником экскурсию в Западную Галилею. Руководство школы уже знало о теракте у границы и перед отправкой детей поинтересовалось у полиции, не стоит ли отложить поездку. Полиция ответила, что делать это необязательно, необходимо лишь передвигаться на автобусах исключительно по центральным дорогам. На ночлег мальчики из Цфата заняли коридор второго этажа школы «Нетив Меир», а девочки разместились на третьем.

Захват

У входа в школу террористы столкнулись с учителем, заночевавшим в автобусе. Избив преподавателя, преступники велели провести их в школу, после чего разделились: один остался около дверей, другой принялся сгонять мальчиков в конец коридора, третий — приказал девочкам спускаться на второй этаж. В школе началась паника. В сумятице некоторым школьникам и учителям удалось выпрыгнуть в окно и сбежать, несмотря на автоматный огонь, открытый им вслед. Всего захвата избежали 17 человек.

Всего в руках террористов оказалось 89 человек, из которых 85 были подростки от 15 до 17 лет, два учителя и два медработника. Согнав заложников в один класс, террористы заминировали помещение при помощи самодельных взрывных устройств, соединённых в одну цепь и установленных по периметру.

Осада

В 4:45 утра о захвате были оповещены премьер-министр Израиля Голда Меир и глава генштаба Мордехай Гур, который через два часа вместе с министром обороны Моше Даяном прибыл в Маалот. К школе были стянуты силы спецназа «Сайерет Маткаль», однако вступить с террористами в переговоры никак не удавалось: в ответ на малейшую попытку приблизиться к зданию они открывали огонь.

Спустя пару часов боевики передали письмо с ультиматумом, в котором требовали от израильских властей выпустить из заключения и переправить в Дамаск 26 их соратников. Также было указано, что после выполнения этого условия туда же должны отправиться террористы со всеми заложниками, откуда их отпустят домой. Террористы потребовали выполнения условий до 18:00 того же дня, пригрозив взрывом помещения с заложниками в случае отказа.

Попытки переговоров с привлечением израильского главного переговорщика, главы отдела расследований «Шабака» Виктора Коэна, ни к чему не привели. Боевики наотрез отказались принимать еду и воду для заложников и не шли ни на какие уступки. Моше Даян отдал приказ срочно начать подготовку к штурму, но Мордехай Гур упорно настаивал на продолжении переговоров. Штурм должен был санкционировать кабинет министров во главе с Голдой Меир, которая с трудом склонилась к позиции Гура. Переговоры продолжились, но при обсуждении процедуры освобождения заключённых-палестинцев процесс застопорился.

Штурм

По утверждённому к полудню плану штурма снайперы должны были уничтожить двух террористов, а несколько бойцов спецназа - взобраться по лестнице к окну класса с заложниками и ликвидировать последнего боевика. Другая группа солдат должна была проникнуть в здание через главный вход, подняться на второй этаж и прорваться в класс из коридора. На всю операцию отводились считанные секунды.

Штурм начался в 17:25, но план распался с первых секунд. Снайпер смог лишь ранить в плечо главаря боевиков. Бойцы, которые должны были подобраться к окну класса снаружи, не сделали этого, так как не было дано команды о начале операции, и фактически она началась с выстрелом снайпера. Вторая группа ворвалась в школу, однако при входе Зияд Рахим встретил их автоматной очередью. Трое солдат были ранены и отступили. Из-за того, что кто-то из спецназовцев некстати воспользовался дымовой гранатой, штурмовая группа пробежала лишний лестничный пролёт. Благодаря этой заминке, Рахим успел вернуться в класс и открыл огонь по заложникам. Спецназовцы, остававшиеся под окном, решили, что их товарищи уже приступили к ликвидации боевиков, и стали помогать детям, которые начали выпрыгивать из окна. Рахим успел расстрелять два магазина из автомата Калашникова и бросить гранату, до тех пор пока не был застрелен спецназом, ворвавшимся в класс через двери.

Операция продолжалась около 30 секунд, но за это время Рахим успел убить 25 человек и тяжело ранить 10. Ещё 20 человек получили ранения средней тяжести.

Последствия

На следующий день после резни в Маалоте Армия обороны Израиля нанесла авиаудар по тренировочным лагерям ДФОП и НФОП. Согласно репортажу BBC, бомбёжка нанесла ущерб семи палестинским деревням и лагерям беженцев в южной части Ливана. Погибло не менее 27 человек, и порядка 138 получили ранения.

Оценивая операцию по спасению заложников, руководство Израиля сделало вывод, что главным успехом можно назвать предотвращение взрыва школы, и постановило, что в дальнейшем в подобных ситуациях следует атаковать как можно быстрее, даже если существует риск для жизни заложников. Были разработаны чёткие рекомендации к действиям при массовом захвате заложников, созданы силы полицейского спецназа, увеличены полномочия израильской полиции.

В мае 1975 года была назначена Комиссия по расследованию обстоятельств теракта. Отчёт комиссии выявил ряд ошибок, допущенных правительством и службами безопасности, и вынес рекомендации по предотвращению подобных трагедий в будущем.

По информации «Газета.Ru», после резни в Маалоте все детские учреждения страны постоянно охраняются. Школьный участок обнесён оградой, на которой установлены камеры видеонаблюдения. Безопасность объекта в зависимости от его размеров обеспечивают от 5 до 20 охранников, вооружённых пистолетами определенных параметров (длинноствольные, ёмкость магазина не менее 10 патронов). Ни один посторонний — в том числе и родители — не может пройти через будку охраны у ворот, а официальные лица пропускаются только по предъявлении служебного удостоверения, под магнитной рамкой и после проверки вещей. Учителя и воспитатели, имеющие право на ношение оружия, часто его носят. Неоднократно бывали случаи, когда нападавшего террориста останавливали огнём именно сотрудники школы. В школах, расположенных вне городской черты, хранится автоматическое оружие, которое директор в случае тревоги раздаёт педагогам. Во время выездных игр, экскурсий, пикников, крупных общешкольных мероприятий школа обращается к родителям, и детей сопровождают вооружённые родители.

Ссылки

• [www.safed.co.il/safed-tragedy-1974.html The Ma'alot Massacre] safed.co.il  (англ.)

Отрывок, характеризующий Резня в Маалоте

Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!