Рейд на Пеббл

Рейд на Пеббл — операция британского спецназа в мае 1982 года во время Фолклендской войны, направленная на уничтожение аргентинского аэродрома на острове Пеббл.

Предпосылки

Остров Пеббл входит в состав Фолклендских островов. Во время англо-аргентинского конфликта на нём находился один из трёх аэродромов на островах, на котором базировались аргентинские штурмовики IA-58 «Пукара», лёгкие учебно-боевые самолёты «Турбо Ментор» и транспортные самолёты «Скайвэн». Наибольшее беспокойство британского командования вызывали штурмовики «Пукара», которые, как считалось, могли представлять серьёзную угрозу для наземных британских подразделений после их высадки на Фолклендах. Было принято решение о проведении специальной операции по нейтрализации аэродрома с участием солдат 22-го полка Специальной авиационной службы (SAS).

Проведение

Рейд был проведён в ночь с 14 на 15 мая 1982 года. Два вертолёта «Си Кинг» доставили 45 человек из эскадрона D 22-го полка в точку высадки на острове. После этого британцы совершили 6-километровый ночной переход к авиабазе, причём каждый солдат нёс помимо стандартного снаряжения две 81-мм миномётные мины. Аргентинцы оказались совершенно не готовы к возможным акциям противника. Британцам удалось заминировать часть самолётов, после чего был открыт огонь из всех видов оружия. Под прикрытием миномётов и артиллерийского огня с эсминца «Глэморган» солдаты уничтожили максимальное количество самолётов, которое смогли, после чего начали отход к месту эвакуации. Операция была проведена в полном соответствии с планом.

Итоги

В результате рейда аэродром Пеббл был выведен из строя, на нём было уничтожено 11 аргентинских самолётов: шесть «Пукар», четыре «Турбо Ментор» и один «Скайвэн». Людские потери обеих сторон оказались незначительными — несколько раненых и ни одного погибшего, хотя британцы заявили, что в бою был убит аргентинский офицер. Рейд на Пеббл считается одной из самых успешных операций британского спецназа в ходе Фолклендской войны.

Отрывок, характеризующий Рейд на Пеббл

Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.