Рейд на Сен-Назер

Рейд на Сен-Назер
Основной конфликт: Вторая мировая война
Дата	28 марта 1942 года
Место	Побережье Атлантического океана. Город Сен-Назер. Франция
Итог	Цель операции достигнута: вывод из строя крупнейшего сухого дока на территории Франции, способного принимать «Тирпиц».
Противники
Великобритания Германия
Командующие
Роберт Райдер Августус Ньюман Карл-Конрад Меке Герберт Солер Георг-Вильгельм Шульц
Силы сторон
Миноносец. 18 торпедных катеров. 662 человека личного состава Гарнизон порта (по разным оценкам, несколько тысяч человек вокруг города, несколько сотен в порту.)
Потери
169 убито 215 попало в плен 360 убито

Рейд на Сен-Назер (англ. St Nazaire Raid), Операция «Колесница» (англ. Operation Chariot) — спецоперация сил британских коммандос и королевского флота, проведённая во время Второй мировой войны, 28 марта 1942 года, в ходе которой англичанам удалось вывести из строя до конца войны сухой док Луи Жубер Лок (англ. Louis Joubert Lock) во французском городе Сен-Назер, крупном порту и базе кригсмарине — единственный сухой док на побережье Атлантики, способный принимать самый мощный корабль в составе кригсмарине (после потопления «Бисмарка») — линкор «Тирпиц».

Предыстория

Город Сен-Назер расположен на северном берегу Луары, в 400 километрах (250 миль) от ближайшего британского порта. В 1942 году в городе проживало около 50 тыс. человек. Порт внешней гавани Сен-Назера, известный как Аванпорт (англ. Avant Port), был образован двумя пирсами, выступающими в Атлантический океан. С помощью двух уровней шлюзов происходил контроль уровня воды в гавани, так, что он не изменяется под действием приливов. Также действовал док, известный как Бассейн де Пенуэт (англ. Basin de Penhoët), который мог принимать суда водоизмещением до 10000 английских тонн (10160 тонн в метрической системе мер). Существовал также старый вход в залив Сен-Назер через северо-западную часть дока Луи Жубер Лок, который считался крупнейшим сухим доком в мире. Именно в этом доке в 1932 году был построен знаменитый лайнер Нормандия. Посередине между южным пирсом и Аванпортом располагалась пристань «Старый мол» (англ. Old Mole).

24 мая 1941 года в Датском проливе состоялось сражение между кораблями Королевского флота Великобритании (линкор «Принц Уэльский» и линейный крейсер «Худ») и кораблями кригсмарине (линкор «Бисмарк» и тяжёлый крейсер «Принц Ойген»). В ходе сражения был потоплен «Худ», а «Принц Уэльский» получил тяжёлые повреждения. «Бисмарк», также получивший серьёзные повреждения, направился в порт Сен-Назер, где находился единственный в Атлантике док, способный принять корабль такого типа, однако был потоплен британскими кораблями в 380 милях к юго-западу от ирландского города Корк.

Летом 1941 года Отдел военно-морской разведки Великобритании (англ. Britain's Naval Intelligence Division) предложил организовать рейд на Сен-Назер, с целью вывести из строя док Луи Жубер Лок. В январе 1942 года, когда линкор «Тирпиц», принадлежащий к тому же классу, что и «Бисмарк», стал представлять реальную опасность для флота союзников, в Объёдинённом оперативном штабе (англ. Combined Operations Headquarters, ООШ) началась разработка плана рейда. Разработчики плана исходили из того, что в случае вывода из строя единственного дока, способного принимать «Тирпиц», немцы не решатся выводить линкор в Атлантику.

При разработке операции ООШ рассмотрел несколько вариантов разрушения дока. В связи с тем, что на первом этапе войны британское командование стремилось избегать жертв среди гражданского населения, исключался вариант налёта на док бомбардировщиков, которые не смогли бы уничтожить цель, не вызвав потерь среди мирного населения. Управление специальных операций (УСО) заявило, что его агенты не смогли бы взорвать док с помощью взрывчатки, так как для перевозки заряда необходимой мощности потребовалось бы слишком много людей. Вариант использования военных кораблей для разрушения дока был также отвергнут, так как любой корабль с достаточной для выполнения этого задания огневой мощью был бы обнаружен береговой артиллерией противника задолго до подхода к цели.

В конечном итоге, было решено использовать для рейда подразделения британских коммандос при поддержке военно-морского флота. В это время, из-за весеннего половодья, уровень моря у Сен-Назера был выше обычного, что позволяло британским кораблям пройти через песчаные отмели в устье Луары и войти в док.

План рейда

В первоначальном плане рейда были обозначены три основные цели — вывод из строя дока, разрушение старых шлюзов у входа в гавань Сен-Назера вместе с насосной техникой, а также уничтожение всех судов, стоящих в гавани, включая подводные лодки. Для высадки десанта планировалось использовать два эсминца — первый должен был высадить коммандос на берег, после чего последние заложили бы взрывчатку в доке. Затем он должен был быть взорван вместе с сооружениями дока. Второй эсминец, при огневой поддержке ВВС, должен был забрать коммандос.

Когда этот план был представлен на утверждение Адмиралтейства, он был отвергнут в связи с тем, что Адмиралтейство ни при каких обстоятельствах не желало допустить потери кораблей. Было предложено использовать для высадки коммандос и их последующей эвакуации корабль «Свободной Франции» «Ураган» (фр. Ouragan) при поддержке флотилии малых катеров. 3 марта 1942 года был утверждён окончательный план рейда, получивший название Операция «Колесница» (англ. Operation Chariot). В итоговом варианте плана было сокращено число самолётов, которые должны были подавлять немецкую артиллерию. В связи с этим, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль высказался за более тщательный выбор целей для авиаударов в ходе проведения операции.

При разработке плана операции Объединённый оперативный штаб работал совместно с другими ведомствами — такими как Отдел военно-морской разведки, который занимался сбором информации о дислокации немецких войск, Секретная разведывательная служба, предоставившая подробный план Сен-Назера, военная разведка, предоставившая информацию о дислокации артиллерии противника. Технические характеристики дока Луи Жубер Лок были получены из довоенных технических журналов. С помощью разведданных, полученных в результате расшифровки сообщений немецкой шифровальной машины «Энигма», удалось выяснить расположения минных полей на побережье и маршруты пролётов Люфтваффе в этом районе.

Состав сил рейда

Для участия в рейде был выбран устаревший эсминец «Кэмпбелтаун» (англ. HMS Campbeltown), в прошлом — американский миноносец «Бьюкенен» (англ. USS Buchanan), переданный США флоту Великобритании в рамках договора от 2 сентября 1940 года «Эсминцы в обмен на соглашение по базам». Командовал эсминцем лейтенант-коммандер Стивен Халден Битти (англ. Stephen Halden Beattie). В соответствии с планом операции, «Кэмпбелтаун» должен был протаранить шлюзы дока.

Для подготовки «Кэмпбелтауна» к рейду потребовалось десять дней. Эсминец был облегчен, его водоизмещение сокращено настолько, чтобы он мог спокойно проходить через песчаные отмели в устье Луары. Это было достигнуто путём полного демонтажа всего оборудования внутренних отсеков. На верфи с эсминца были сняты три 4-дюймовых (100 мм) орудия, торпеды и глубинные бомбы, вместо них были установлены 12-фунтовые орудия. На верхней палубе было установлено восемь 20-миллиметровых пушек «Эрликон» (англ. Oerlikon). Борты корабля были устланы двумя слоями брони; также дополнительная броневая защита была установлена на капитанском мостике и в рубке рулевого. Это было сделано для того, чтобы попадание случайного снаряда не вызвало детонацию. Две из четырёх труб были удалены, оставшиеся две — подрезаны; это было сделано для того, чтобы силуэт «Кэмпбелтауна» издали можно было бы принять за силуэт немецкого миноносца. На корабле был заложен заряд взрывчатки массой 4,5 тонны, залитый бетоном для того, чтобы его не смогла найти команда разминирования кригсмарине. Согласно плану операции, «Кэмпбелтаун» должен был быть взорван после того, как коммандос покинут Сен-Назер.

Кроме «Кэмпбелтауна», в рейде участвовали и другие суда. Два эсминца типа «Хант» — «Тайндейл» (англ. HMS Tynedale) и «Эфирстоун» (англ. HMS Atherstone), должны были сопровождать «Кэмпбелтаун» до французского побережья, оставшись в открытом море во время самой операции. На артиллерийском катере MGB 314 находился командный пункт, с которого командующий рейдом и начальник коммандос осуществляли руководство операцией. Перед торпедным катером MTB 74 под командованием младшего лейтенанта Майкла Вина были поставлены две задачи: в случае, если ворота внешнего шлюза были бы открыты, он должен был торпедировать ворота внутреннего шлюза, в противном случае капитану катера было приказано торпедировать шлюзовые ворота в старом бассейне Сен-Назера. Для переброски коммандос к месту десанта предназначались 12 моторных катеров, входившие в состав 20-й и 28-й флотилий. Каждый из них был вооружён двумя «Эрликонами», по одному на носу и на корме, и пулемётом «Льюис». Незадолго до начала рейда в состав сил эскадры были включены ещё четыре моторных катера из 7-й флотилии, вооружённых, как правило, 3-фунтовым орудием Викерс, двумя пулемётами «Льюис» (по одному на носу и корме) и имевшими на борту по 12 глубинных бомб. Эти катера должны были отвлекать на себя корабли кригсмарине в устье Луары. К верхней палубе каждого катера был прикреплён дополнительный топливный бак объёмом 500 галлонов. Наконец, в операции участвовала подлодка типа «S» «Осётр» (англ. HMS Sturgeon), которая должна была служить навигационным маяком для руководства действиями сил рейда.

Командующим силами коммандос был назначен подполковник Чарльз Ньюман (англ. Augustus Charles Newman); из 2-го батальона коммандос, которым он командовал, в состав сил рейда было выделено 173 бойца. Остальные 92 бойца были выделены из других батальонов коммандос — 1-го, 3-го, 4-го, 5-го, 9-го и 12-го. Коммандос были разделены на три группы: первую и вторую разместили на катерах, а третью — на борту «Кэмпбелтауна». Первая группа, которой командовал капитан Ходжесон (англ. Hodgeson), должна была захватить пристань «Старый мол» и уничтожить немецкую зенитную артиллерию на южных причалах, затем прийти в старую часть города и взорвать электростанцию, переправы и шлюзы, ограждающие выход в залив Сен-Назер через Аванпорт. Главной целью был захват причала — после выполнения этого задания группа должна была начать подготовку к эвакуации. Вторая группа, под командованием капитана Бёрна (англ. Burn), должна была высадиться возле старого входа в залив Сен-Назер, взорвать шлюзы, ограждающие этот вход, уничтожить немецкую зенитную артиллерию, отбив, в случае необходимости, атаки подводных лодок противника. Третья группа, под командованием майора Уильяма (Билла) Копланда (англ. William «Bill» Copland), также бывшего заместителем командующего Ньюмана, должна была обеспечить безопасность территории вокруг Кэмпбелтауна, когда он причалит к берегу, уничтожить находящиеся неподалёку шлюзы, насосные станции и топливные баки. Все три группы были разделены на штурмовые команды, диверсионные команды и команды обороны. Первыми должны были столкнуться с врагом штурмовые команды; перед ними была поставлена задача расчистить путь для бойцов двух других видов команд. После этого бойцы диверсионных команд должны были заложить взрывчатку на объекты, обозначенные в плане операции, а бойцы команд обороны, вооружённые пистолетами-пулемётами Томпсона, в это время должны были защищать их от огня противника. Значительную помощь в планировании операции оказал капитан Корпуса королевских инженеров Билл Причард (англ. Bill Pritchard), до войны работавшего на Большой Западной железной дороге. В 1940 году, во время службы в Британском экспедиционном корпусе во Франции, он предложил план эвакуации оборудования французских портов, в том числе и порта Сен-Назер, на случай их захвата вермахтом. Этот план не удалось воплотить в жизнь, но британское командование оценило усилия Причарда и воспользовалось его помощью при подготовке рейда на Сен-Назер.

Силы вермахта

В районе Сен-Назера было около 5000 немецких солдат. Сен-Назерский порт оборонял 280-й морской артиллерийский батальон под командованием капитана первого ранга Эдо Дикманна (нем. Edo Dieckmann). На вооружении батальона было 28 орудий различного калибра, от 75-мм пушек до 280-мм орудий железнодорожной артиллерии. Также защиту порта обеспечивала 22-я бригада морской зенитной артиллерии в составе трёх батальонов — 703-го, 705-го и 809-го, которой командовал капитан первого ранга Карл-Конрад Мекке (нем. Karl-Conrad Mecke). Она имела 43 зенитных орудия с калибрами от 20 до 40 мм. Эти орудия могли использоваться и в качестве зенитных, и в качестве орудий береговой обороны. Многие из них были размещены на подводных лодках и других объектах Сен-Назерской базы субмарин.

За оборону порта и находящихся в нём судов и подводных лодок отвечал командир порта, корветтен-капитан Келлерман (нем. Kellerman). 333-я пехотная дивизия отвечала за оборону побережья на участке между Сен-Назером и Лорьяном. Часть войск дивизии было размещено непосредственно в городе, часть — в окрестных деревнях. В случае нападения на порт они должны были быть немедленно переброшены к месту высадки войск союзников.

В устье Луары стояли три корабля кригсмарине — эсминец, военно-морской траулер и тральщик класса «Шпербрехер» (нем. Sperrbrecher), причём последний стоял в порту Сен-Назер в качестве сторожевого корабля. В ночь на 28 марта в гавани также находились четыре лодки и десять тральщиков типа М из 16-й и 42-й флотилии. В доках Сен-Назера стояло два танкера. 6-я и 7-я флотилии подводных лодок, которыми командовали соответственно капитан-лейтенант Георг-Вильгельм Шульц (нем. Georg-Wilhelm Schulz) и корветтен-капитан Герберт Золер (нем. Herbert Sohler), постоянно базировались в порту. Численность обеих флотилий на момент рейда неизвестна. За день до рейда, 27 марта, база подводных лодок была проинспектирована командующим подводным флотом кригсмарине вице-адмиралом Карлом Дёницем (нем. Karl Dönitz). В разговоре с ним корветтен-капитан Золер заявил, что «нападение на базу будет опасным и в высшей степени невероятным» (англ. «An attack on the base would be hazardous and highly improbable»).

Ход операции

Выход конвоя

26 марта 1942 года в 14 часов из порта Фалмут вышел конвой в составе трёх эсминцев и 16 катеров. В процессе движения суда разделились на три колонны, среднюю образовали эсминцы. По прибытии в Сен-Назер катера из левой колонны высадили коммандос, находящихся у них на борту, на пристань «Старый мол», катера из правой колонны — возле старого входа в залив. Катера MTB 314 и MGB 74 были взяты на буксир «Кэмпбелтауном» и «Эфирстоуном». 27 марта в 07:20 эсминец «Тандейл» обнаружил подводную лодку кригсмарине и открыл по ней огонь — впоследствии выяснилось, что это была U-593. В погоню за подлодкой были посланы два эсминца, на неё были сброшены глубинные бомбы, но ей удалось уйти, не получив повреждений. Эсминцы вернулись в конвой в 09:00. Затем на пути у конвоя появились два французских рыболовецких траулера — из соображений сохранения секретности проводимой операции они были затоплены, а их экипажи взяты в плен. В 17:00 конвой получил сообщение от командующего войсками округа Плимут о том, что недалеко от конвоя находятся пять немецких торпедных катеров. Два часа спустя было получено другое сообщение, в котором говорилось, что к конвою должны присоединиться ещё два эсминца — «Кливленд» (англ. HMS Cleveland) и «Броклсби» (англ. HMS Brocklesby).

В 21 час, когда конвой был на расстоянии 65 морских миль (120 километров) от Сен-Назера, он сменил курс и направился к устью Луары, оставив «Эфирстоун» и «Тандейл» патрулировать акваторию. После этого был изменён порядок следования кораблей: возглавляли конвой MGB 74 и два моторных катера, за ними шёл Кэмпбелтаун, оставшиеся моторные катера сформировали две колонны по обе стороны Кэмпбелтауна, замыкал конвой MTB 314. Первым судном, потерянным во время рейда, стал моторный катер ML 341, экипаж которого был вынужден оставить его из-за остановки двигателя. В 22:00 подлодка «Осётр» зажгла навигационные огни, для того чтобы корабли смогли идти в ночных условиях. Примерно в это же время на «Кэмпбелтауне» был поднят немецкий военно-морской флаг, чтобы его можно было принять за эсминец кригсмарине.

Авиаудар

Атаке с моря предшествовала бомбардировка силами Королевских ВВС, не приведшая ни к каким результатам.

27/28 Марта 1942 года. Рейд на Сен-Назер. 35 бомбардировщиков Whitley и 27 Wellington вылетели на бомбежку немецких позиций в окрестностях Сен-Назера для поддержки операции ВМФ и коммандос по уничтожению сухого дока. Самолёты имели приказ отработать по цели только в случае чёткой видимости объекта. Но в условиях сильного обледенения и сплошной облачности (10 из 10 по шкале видимости), только четыре самолёта отбомбились по городу. Шесть самолётов сбросили бомбовый груз над запасными целями. Один Whitley был потерян над морем при возвращении. Оригинальный текст (англ.)   27/28 March 1942. The St Nazaire Raid. 35 Whitleys and 27 Wellingtons to bomb German positions around St Nazaire in support of the naval and Commando raid to destroy the dry-dock gates in the port. The aircraft were ordered to bomb only if the target had clear visibility. Conditions were bad, however, with 10/1Oths cloud and icing, and only 4 aircraft bombed at St Nazaire; 6 aircraft bombed elsewhere. 1 Whitley was lost in the sea. — Отчёт командования бомбардировочной авиации Королевских ВВС по лётной активности за март 1942 года

Необычно высокая активность британских бомбардировщиков обеспокоила командующего немецкой 22-й бригадой морской зенитной артиллерии Мекке. В 00:00 28 марта он разослал по войскам предупреждение о том, что в ближайшее время в районе Сен-Назера может быть высажен британский парашютный десант. В 1:00 зенитчики получили от Мекке приказ прекратить стрельбу и погасить прожектора, для того чтобы бомбардировщики противника не смогли найти порт. В порту был объявлен режим повышенной боевой готовности, работники оборонных предприятий порта и экипажи кораблей эвакуировались в бомбоубежища. Получив информацию об активности британских судов в море, Мекке приказал уделить особое внимание подготовке к обороне входов в порт.

Прибытие конвоя к месту высадки

28 марта в 01:22, когда конвой вошёл в устье Луары, немецкая береговая охрана обнаружила его с помощью прожектора, и, используя военно-морские световые сигналы, потребовала от кораблей конвоя идентифицировать себя. Прежде, чем они успели ответить на сигнал, некоторые береговые батареи открыли огонь по конвою. Вскоре, однако, англичанам удалось убедить немцев в том, что их корабли являются немецкими и, значит, находятся под огнём своих же батарей. Огонь был прекращён. Однако, через несколько минут немецкие батареи возобновили огонь по кораблям конвоя. В 1:28, когда конвой находился в одной сухопутной миле (~1,6 километрах) от входа в порт, капитан «Кэмпбелтауна» Битти приказал спустить на корабле немецкий флаг и поднять белое знамя британского военно-морского флота, после чего огонь немецких батарей усилился. Сторожевой корабль кригсмарине также открыл огонь по конвою, но прекратил его после того, как каждый из кораблей конвоя дал залп по нему. Когда все корабли подошли к берегу настолько, что немецкие батареи оказались в радиусе действия их орудий, по батареям и прожекторам был открыт ответный огонь. Несмотря на полученные в бою повреждения, Кэмпбелтаун смог увеличить скорость до 19 узлов (35 км/ч). Огнём немецких батарей был убит рулевой эсминца, сменивший его новый рулевой был ранен, и его также пришлось сменить. Под шквальным огнём противника «Кэмпбелтаун» подошёл к пристани «Старый мол» и протаранил ворота сухого дока на 33 фута (10 метров).

«Кэмпбелтаун» повредил массивные шлюзы дока и подъёмные механизмы, но торпедные катера, следующие за ним, попали под сильный артиллерийский огонь, и несколько из них были уничтожены сразу. Так, к причалам Сен-Назера сумели подойти только пять из шестнадцати катеров. Уцелевшие корабли поспешили выйти из зоны интенсивного огня, рассчитывая на высадившихся бойцов десанта.

Высадка

После того, как «Кэмпбелтаун» протаранил ворота дока, началась высадка коммандос. Первыми высадились две штурмовые команды, пять диверсионных команд и группа миномётчиков. Три диверсионные команды приступили к уничтожению насосных станций и прочей инфраструктуры порта. Четвёртой удалось уничтожить четыре немецких зенитных орудия, потеряв при этом четырёх бойцов. Пятая диверсионная команда потеряла почти половину личного состава в бою с силами вермахта.

Действия двух штурмовых команд были не столь успешными. Большая часть моторных катеров, которые должны были доставить десантников к месту высадки, была уничтожена немецким огнём. Только двум катерам — ML 457 и ML 177 — удалось достичь цели: с первого был высажен десант на пристань «Старый мол», второй же добрался до старого входа в порт, после чего десантники добрались до места высадки на двух буксирах, пришвартованных в порту. Кроме них избежали уничтожения только два катера — ML 269, который потерял управление, и ML 160.

К этому времени экипаж эсминца «Кэмпбелтаун», который, согласно плану операции, должен был быть взорван возле входа в порт, покинул корабль. ML 177 подошёл к эсминцу и взял на борт 30 человек из его экипажа, включая Битти и некоторых раненных. Не зная о том, что в ближайшей акватории находятся другие британские суда, способные принять на борт оставшуюся часть команды, майор Копланд приказал своим подчинённым эвакуироваться на пристань «Старый мол».

Подполковник Ньюман высадился на французский берег в числе первых, несмотря на то, что как командующий силами коммандос, имел право остаться на борту MGB 314 и не подвергать свою жизнь опасности. По его приказу был открыт миномётный огонь по немецкой подводной лодке, находящейся в надводном положении, огонь орудия которой привёл к значительным потерям среди коммандос. Также был открыт пулемётный огонь по немецкому военному траулеру, стоящему в порту, в результате чего траулер, для спасения от огня, был перемещён выше по течению Луары. Под руководством Ньюмана на побережье была организована оборона коммандос от сил вермахта, которая позволила диверсионным группам выполнить свои задачи.

Когда стало ясно, что эвакуировать всех коммандос морем не представляется возможным, на побережье оставалось ещё около 100 коммандос, которые несли большие потери в боях с немцами. Собрав оставшихся в живых солдат, Ньюман отдал им три приказа:

Сделать всё возможное, чтобы вернуться в Англию;
Не сдаваться, пока не кончатся боеприпасы;
Не сдаваться вообще, если будет такая возможность.

Оригинальный текст (англ.)  

'To do our best to get back to England;
Not to surrender until all our ammunition is exhausted;
Not to surrender at all if we can help it.

Коммандос, во главе с Ньюманом и Копландом, удалось под плотным огнём противника прорваться из старой части Сен-Назера в новую часть, однако вскоре они были со всех сторон окружены немцами, и, после того, как закончились боеприпасы, были вынуждены сдаться. Большинство из них попало в плен, и лишь пятерым коммандос удалось через территорию оккупированной Франции, Испанию и Гибралтар вернуться на родину.

Ожидаемый взрыв эсминца «Кэмпбелтаун» произошёл лишь в 10 часов 30 минут утра 28 марта; им был уничтожен док и досматривающая его немецкая сапёрная команда и группа высокопоставленных немецких офицеров и военных инженеров (всего порядка 100 чел.).

Итоги

Потери

Из 622 участников рейда:

• В Великобританию сумели вернуться 228;
• 5 коммандос с помощью местных жителей сумели вернуться в Великобританию через Испанию и Гибралтар;
• 169 человек погибли (105 матросов, 64 коммандос);
• 215 попали в плен.

Малые суда

Большинство британских моторных катеров сгорели на подходе к берегу. Катер, возглавлявший правую колонну, загорелся первым, однако капитану удалось довести его до пристани «Старый мол». Выжившие члены экипажа этого катера были подобраны катером ML 160. Катер ML 443 был обстрелян береговыми орудиями прямой наводкой и забросан ручными гранатами в 10 футах (3 метрах), после чего загорелся. Командиры ML 160 и ML 443 лейтенанты Т. Бойд (англ. T Boyd) и Т. Д. Л. Платт (англ. T. D. L. Platt) за храбрость были награждены орденом «За выдающиеся заслуги».

Катера ML 192 и ML 262 затонули в результате пожара, из членов экипажа в живых осталось только шесть человек. ML 268 был взорван, выжил один член экипажа. ML 177, на борту которого находилась часть коммандос, снятых с «Кэмпбелтауна», затонул в районе устья Луары. ML 269 был подбит немецким огнём и потерял управление. Через десять минут команде катера удалось восстановить управление, но возобновившийся вражеский огонь вывел из строя двигатель, после чего катер затонул.

Уничтожен эсминец «Кэмпбелтаун», использованный в качестве тарана.

Результаты операции противоборствующими сторонами были оценены диаметрально противоположно.

Оценка Германии

Германия оценила акцию как провальную, а съёмки пленных английских солдат и затонувших на побережье кораблей королевского флота министерство пропаганды демонстрировало всю войну, вкупе с кинохроникой действительно провального Дьепского десанта, чтобы показать силу оборонительных мощностей атлантического вала и бесперспективность морских десантов сил антигитлеровской коалиции.

Оценка Великобритании

Великобритания заявила о решительном успехе и полностью достигнутых целях миссии, заочно наградив пленённого немцами офицера, руководившего операцией. По мнению английской стороны, именно по результатам рейда линкор «Тирпиц» так и остался запертым в норвежских фьордах и не смог качественно повлиять на ход войны в Атлантике.

89 человек были представлены к наградам, из них пятеро к высшей награде Великобритании — Кресту Виктории.

В Великобритании за рейдом на Сен-Назер также закрепилось название «Рейд всех времён» (англ. The Greatest Raid of All).

Вошедший в состав королевского ВМФ в 1989 году фрегат класса тип-22 (англ.) получил название «Кэмпбелтаун».

Последствия

• После рейда на Сен-Назер немецкое командование было вынуждено усилить охрану побережья Нормандии, использовав для этого части, снятые с Восточного фронта.

Любопытные факты

• Сержант Том Дюррант был посмертно награждён крестом Виктории по представлению офицера противника — командира немецкого эсминца «Ягуар» (Kapitänleutnant F. K. Paul). Случай уникальный в британской истории.

См. также

• Битва за Дьеп

Литература

• Bradham Randolph. Hitler's U-boat fortresses. — Santa Barbara: Greenwood Publishing Group, 2003. — ISBN 0275981339.
• Dorrian James. Storming St. Nazaire: the Gripping Story of the Dock-Busting Raid, March, 1942. — Annapolis: Naval Institute Press, 1998. — ISBN 1557508496.
• Ford Ken. St. Nazaire 1942: The Great Commando Raid; Osprey Campaign series #92. — Oxford: Osprey Publishing, 2001. — ISBN 1841762318.
• Harrison Gordon A. United States Army in World War II: European Theater of Operations, Cross-Channel Attack. — Washington: Defense Dept., Army, Center of Military History, 1951. — ISBN 8029002876.
• Hinsley F.H. British Intelligence in the Second World War: Its Influence on Strategy and Operations. Volume Two. — London: Her Majesty's Stationary Office, 1981. — ISBN 0116309342.
• Allied Coastal Forces of World War II: Fairmile Designs and US Submarine Chasers Volume 1 of Allied Coastal Forces of World War II. — London: Conway, 1990. — ISBN 0851775195.
• Moreman Timothy Robert. British Commandos 1940–46. — Oxford: Osprey Publishing, 2006. — ISBN 184176986X.
• Mountbatten Louis. Combined Operations: The Official Story of the Commandos. — Verona: Read Books, 2007. — ISBN 1406759570.
• Neilands Robin. The Dieppe Raid. — Bloomington: Indiana University Press, 2005. — ISBN 0253347815.
• St. George Saunders Hilary Aidan. The Green Beret: the Story of the Commandos, 1940–1945. — Sevenoaks: New English Library, 1949. — ISBN 0450010074.
• Zaloga Stephen J. The Atlantic Wall (1): France, Volume 1. — Oxford: Osprey Publishing, 2007. — ISBN 184603129X.
• Tirpitz: The Life and Death of Germany's Last Super Battleship. — Havertown: Casemate Publishers, 2009. — ISBN 1935149180.

Ссылки

• Рейд на Сен-Назер: тематические медиафайлы на Викискладе
• [commi.narod.ru/bmc/mk1ka/ka39.htm Три взрыва в Сен-Назере]
• Юрий Ненахов. [modernlib.ru/books/nenahov_yuriy/voyska_specnaznacheniya_vo_vtoroy_mirovoy_voyne/read_4/ Войска спецназначения во второй мировой войне] в электронной библиотеке ModernLib.Ru
• [pilotka.org/content/blogcategory/4/30/ Униформа воздушно-десантных войск Великобритании]
• Дон Миллер. [militera.lib.ru/research/miller/03.html Коммандос: Формирование, подготовка, выдающиеся операции спецподразделений. Ч. 3. Ответ союзников: от Рингвэя до Каира (1940—1945)]

Отрывок, характеризующий Рейд на Сен-Назер

M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.