Рейд на станцию Манассас

Рейд на станцию Манассас
Основной конфликт: Гражданская война в Америке
Федеральные эшелоны на станции Манассас
Дата	27 августа 1862
Место	округ Принс-Уильям, Виргиния
Итог	Победа Конфедерации
Противники
США КША
Командующие
Джон Поуп Томас Джексон
Силы сторон
части Вирджинской армии части Северовирджинской армии
Потери
1 174 173

Рейд на станцию Манассас или Операции у станции Манассас (The Manassas Station Operations) - один из эпизодов Северовирджинской кампании, когда часть Северовирджинской армии под командованием генерала Томаса Джексона вышла в тыл федеральной армии и уничтожила федеральные склады и эшелоны на нескольких станциях около Манассаса. События происходили с 25 по 27 августа 1862 года на территории округа Принс-Уильям в Вирджинии.

Вечером 26 августа дивизии Джексона обошли армию генерала Поупа, прошли ущелье Торуфеир-Гэп и перерезали железную дорогу Оранж-Александрия в районе станции Бристо-Стейшен. Утром 27 августа Джексон уничтожил крупный федеральный склад на станции Манассас-Джанкшен. Этот рейд заставил Вирджинскую армию отойти со своих позиций на реке Раппаханнок, а федеральное командование предприняло меры по прикрытию направления на Вашингтон.

Предыстория

В середине августа генерал Роберт Ли предпринял попытку обойти федеральную армию и перерезать её пути снабжения, однако его наступление остановилось на рубеже реки Раппаханок. 23 августа, после рейда Стюарта на Кэтлет-Стейшен, в руки Ли попали документы штаба федеральной армии, изучив которые, Ли решил изменить тактику и обойти правый фланг противника.

Ли послал левое крыло своей армии, которым командовал Томас Джексон, в обход правого фланга Вирджинской армии, через Торуфейр-Гэп. Остальные части армии Юга, которыми командовал Джеймс Лонгстрит, отвлекали внимание федерального главнокомандующего Поупа на берегах реки Раппаханок. Джексон начал свой марш в 03:00 25 апреля, а Лонгстрит послеовал за ним через 36 часов. Маневр Джексона был замечен уже в 09:00, но Поуп решил, что Джексон ушел в долину Шенандоа. Федеральной армии было приказано атаковать оставшиеся части противника на берегу реки Раппаханок, однако из-за неразберихи согласованного наступления не получилось.

Рейд на Манассас

Ночью 25 августа 1862 года Джексон раздал своим солдатам по 60 патронов на мушкет, и в 03:00 его дивизии выступили из Джефферстона в сопровождении 21 батареи (ок. 80 орудий). Они вышли к Аммисвиллю, откуда повернули к броду Милл-Форд, возле которого не было федеральных пикетов. Во избежание задержки Джексон приказал не снимать обуви и одежды при переправе. Первой перешла реку дивизия Юэлла, затем - дивизия Хилла, и последней - дивизия Тальяферро. Кавалерия Томаса Манфорда (2-й вирджинский кавполк) обеспечивала прикрытие марша.

Перейдя реку, колонна двинулась на северо-восток через округ Фокьер - быстро и бесшумно. Пройдя за день 25 миль, колонна вышла через Орлеан к Салему (станции на железной дороге Манассас-Гэп) и там остановилась на ночевку. Дивизия Хилла вышла к лагерю только в 23:00, а дивизия Тальяферро остановилась не доходя Салема.

Передвижения Джексона не остались незамеченными - еще в 08:45 полковник Кларк из штаба Бэнкса заметил колонну между Джефферсонтоном и Аммисвиллем, и в 11:25 новость достигла Поупа, который решил, что Джексон уходит в долину Шенандоа. Ближе к вечеру он узнал о появлении противника возле Салема, но решил, что это небольшой отряд, прикрывающий фланг колонны, идущей в Шенандоа.

Утром 26 августа передовая дивизия Юэлла вошла в Салем и повернула на восток. Колонна двигалась бесшумно, со скоростью 3 мили в час, без остановок на еду. Один из участников вспоминал, что в тот день ему удалось съесть только горсть зерна и три зеленых яблока. Колонна прошла Уайлд-Плейнс и вышла к ущелью Торуфейр-Гэп, где не оказалось федерального охранения. В 16:00 колонна вышла к Гейнсвиллю - таким образом за 32 часа Джексон прошел 50 миль и сумели прорваться в тыл федеральной армии. В Гейнсвилле к Джексону подошел Стюарт с кавалерийскими бригадами Робертсона и Фицхью Ли.

Из Гейнсвилля Джексон отправил дивизию Юэлла и кавполк Манфорда на юг, к станции Бристо. Через два часа южане вышли к Бристо; кавалерия Манфорда обратила в бегство федеральный кавалерийский отряд, а луизианцы из бригады Генри Форно выбили из городка федеральную пехоту. Станция была захвачена, железная дорога Оранж-Александрия перерезана, и все же один локомотив успел прорваться через Бристо к Манасасу. Однако, вскоре был захвачен проходящий через станцию поезд, в который затем врезался третий поезд.

В то же время Джексон узнал, что станцию Манассас охраняет всего несколько сотен человек. В 21:00 Исаак Тримбл вызвался атаковать станцию двумя полками - 21-м джорджианским и 21-м северокаролинским. На всякий случай Джексон отправил с ним кавалерию Стюарта. В это время на станции Манассас находилось 115 федеральных кавалеристов под командованием капитана Самуэля Крейга из 105-го пенсильванского полка. Он уже слышал о событиях на станции Бристо, но счёл это набегом партизан. Крейг успел расставить пикеты и установил три орудия на позицию у железной дороги. Полкам Тримбла удалось скрытно подойти к станции, и они бросились в атаку, застав противника врасплох - федеральные артиллеристы даже не успели навести орудия и их два залпа прошли поверх атакующих, после чего артиллеристы бежали, бросив шесть орудий. Станция была взята. Из 500 участников атаки двое были убиты и двое ранены.

Первые сообщения о происходящем достигли штаба федеральной армии в 20:00 по телеграфу, и Поуп велел послать в Манассас пехотный полк, чтобы узнать, что там происходит. Несколько позже генерал осознал, что проблема больше, чем казалась на первый взгляд. В сложившейся ситуации он решил воспользоваться тем фактом, что дивизии Джексона изолированы от основной армии, и приказал армии отступать от реки Раппаханок на север с целью уничтожения Джексона. Одновременно в Вашингтоне предприняли меры по прикрытию столицы - бригада Джорджа Тейлора была отправлена к мосту через Булл-Ран.

Утром 27 августа к Манассасу с севера подошёл 2-й Нью-Йоркский артиллерийский полк с двумя орудиями. Его командир, полковник Густав Ваагнер, решил что имеет дело с партизанским отрядом. Джексон отправил навстречу дивизию Хилла и Ваагнер поспешно отступил. Именно в это время около Бул-Ранского моста развернулась федеральная бригада Тейлора (1 200 человек) и начала наступление в сторону Манассаса. Джексон приказал подпустить противника поближе, и только когда ньюджерсийцы подошли на 300 метров, приказал открыть огонь. Тейлор велел примкнуть штыки и атаковать, но вскоре понял, что почти окружен, и решил отступать. Остатки его бригады отошли к мосту, где были атакованы кавалерией Робертсона и Фицхью Ли. Погиб сам Тейлор, 201 человек попал в плен. Всего бригада потеряла 339 человек. Положение отчасти спасли два огайских полка - 11-й и 12-й, которые заняли оборону у булл-ранского моста и прикрыли отступление ньюджерсийцев.

В то же утро с юга к станции Бристо стала подходить дивизия Хукера - это были передовые колонны армии Поупа, которые шли на перехват Джексона. Ранним утром Хукер послал на разведку к станции Бристо 72-й ньюйоркский пехотный полк, который встретил у станции дивизию Юэла и отступил, не ввязываясь в бой. В полдень подошла вся дивизия Хукера и вступила в перестрелку с дивизией Юэлла - бригадами Генри Форно, Лоутона и Эрли. Это столкновение стало известно, как сражение при Кэттл-Ран. Джексон разрешил Юэллу отойти к Манассасу, и Юэлл осуществил отступление в полном порядке и без потерь. Это столкновение показало Джексону, что противник уже близко и он приказал в ночь на 28 августа отойти на запад.

27 августа в 21:00 Джексон начал отход - первой выступила дивизия Тальяферро, которая уже на рассвете вышла к уоррентонской дороге у холма Мэтьюз. В полночь выступила дивизия Хилла: она должна была выйти к Греветону но из-за ошибки проводника пришла в Сентервиль. Последним, уже на рассвете, отходил арьергард - дивизия Юэлла. Джексон держал в секрете место концентрации и из-за накладок дивизия так же ушла в сторону Сентервила. Джексон успел осознать ошибку и послал вестового, который застал дивизию Юэлла у переправы Блэкбернс-Форд. Через несколько часов практически все дивизии Джексона были сконцентрированы у Граветона.

Последствия

Рейд Джексона на Манассас изменил весь ход Северовирджинской кампании. Он заставил Поупа оставить позиции на реке Раппаханок и начать отступление к Манассасу. Федеральное командование, узнав о разгроме бригады Тейлора, решило не посылать Поупу дополнительных корпусов, а оставить их для обороны Вашингтона. Маневры Вирджинской армии в итоге привели ко второму сражению при Бул-Ран на следующий день.

Литература

• Cheeks, Robert C. "Ewell's Flawless Performance at Kettle Run", in America's Civil War, Volume 13, Number 5 (Number 2000).
• Hennessy, John J. Return to Bull Run: The Campaign and Battle of Second Manassas. — University of Oklahoma Press, 1993. — 607 p. — ISBN 0-8061-3187-X.

Ссылки

• [civilwardailygazette.com/2012/08/26/jackson-sacks-the-railroad-while-pope-does-nothing/ Jackson sacks the railroad while pope does nothing]
• [www.civilwarhome.com/jackmann.htmll Рапорт Джексона за 15 августа - 5 сентября]

Отрывок, характеризующий Рейд на станцию Манассас

– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.