Рейд 21-й танковой бригады на Калинин

Рейд 21-й танковой бригады на Тверь (тогда «Калинин»).
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Калининская оборонительная операция
Дата	17 октября 1941
Место	подступы к городу Калинину, СССР
Противники
СССР СССР: 21-я танковая бригада Третий рейх Третий рейх: 1-я танковая дивизия 36-я моторизованная дивизия
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
1361 чел., 61 танк ≈20 000 чел. (гарнизон Калинина)
Потери
25 танков, 450 человек 38 танков, 200 машин, 70 орудий, 16 самолётов

Рейд 21-й отдельной танковой бригады на Калинин — боевая операция советских войск, проведённая 17 октября 1941 года по выходу 21-й отдельной танковой бригады в тыл калининской группировке немецких войск для содействия освобождению города Калинина силами 16-й армии.

Предыстория

Прорвав оборону Западного фронта, части 3-й танковой группы при поддержке пехотных дивизий 9-й армии Вермахта в период с 2 по 13 октября прошли 215 километров и вышли на подступы к городу Калинину. К 14 октября в районе Калинина были только 5-я и 256-я стрелковые дивизии, сил которых было недостаточно для прочной обороны. Поэтому в течение 14 октября большая часть города была захвачена немецкими войсками. Советское командование не располагало достаточными силами для организации полноценного контрнаступления, тем не менее, были запланированы энергичные наступательные операции силами оперативной группы Н. Ф. Ватутина и 21-й танковой бригады.

21-я отдельная танковая бригада была сформирована 10 октября 1941 года в городе Владимир в составе:

• Управление бригады — 54 чел.
• Рота управления — 175 чел.
• Разведывательная рота — 107 чел.
• 21-й танковый полк — 422 чел.
  • 1-й танковый батальон
  • 2-й танковый батальон
• Мотострелково-пулемётный батальон — 422 чел.
• Зенитный дивизион
• Ремонтно-восстановительная рота — 91 чел.
• Автотранспортная рота — 62 чел.
• Медико-санитарный взвод — 28 чел.

На 10 октября 1941 года в бригаде насчитывался 61 танк: 19 Т-34 с 76-мм пушками, 10 Т-34-57 с 57-мм пушками ЗИС-4, 2 ХТ-26, 5 БТ-2, 15 БТ-5 и БТ-7, 10 Т-60 и 4 САУ ЗИС-30.

12 октября 1941 года начальником АБТУ Я. Н. Федоренко перед 21-й отдельной танковой бригадой была поставлена задача после получения танков следовать через Москву в Калинин, разгрузиться там и не допустить захвата города. 13 октября 1941 года на станцию Владимир прибыли эшелоны с танками из Горького и Харькова. Харьковский эшелон уже был полностью укомплектован экипажами. Их не разгружали, пополнили боеприпасами и имуществом. К рассвету 14 октября пять эшелонов бригады прибыли на Курский вокзал Москвы, где представитель Генштаба РККА полковник Демидов подтвердил приказ генерала Федоренко следовать в Калинин. Обстановку в городе он уточнить не мог. По прибытии на станцию Клин офицер связи передал начальнику штаба бригады Д. Я. Клинфельду топографические карты окрестностей Калинина, но прояснить обстановку также не смог.

По прибытии на станцию Завидово, от начальника станции стало известно, что Калинин уже занят противником, станция Редкино эвакуируется, а высоких платформ, пригодных для выгрузки техники, на этом участке больше нет. В связи с этим, бригада была вынуждена разгружаться в Завидово, а оставшиеся 5 эшелонов — на станции Решетниково.

Во второй половине дня 14 октября пошёл густой мокрый снег, прикрывший бригаду от авиаразведки. 16 октября 21-я танковая бригада в условиях дождливой осени преодолела вдоль восточного побережья Московского моря более 10 км и форсировала две реки: Ламу и Шошу, потеряв на переправе один танк (командир Исаак Окрайн), где для обороны была оставлена рота мотострелков. В этот же день, разгромив немецкий гарнизон, бригада заняла село Тургиново. Штаб расположился в деревне Селище.

Ход операции

Внешние изображения
	[img-fotki.yandex.ru/get/5501/diabollus-sanctus.7/0_6ade0_86fc730d_orig Схема операции]

Наступление на Калинин началось рано утром 17 октября тремя группами. Первая группа командира полка М. А. Лукина ушла на запад к Волоколамскому шоссе в район деревни Панигино, вышла на шоссе и двинулась на север к селу Пушкино. Вторая группа командира батальона М. П. Агибалова наносила удар по селу Пушкино, где располагался штаб противника. Третья группа старшего лейтенанта И. И. Маковского из Тургиново пошла на Калинин по Тургиновскому шоссе.

Танки старшего сержанта C. Х. Горобца и командира взвода Киреева, выйдя на Волоколамское шоссе, шли впереди батальона майора Агибалова с задачей выявлять противника и уничтожать его огневые средства. Группа Агибалова некоторе время двигалась незамеченной за немецкой колонной автомашин с пехотой и бронетехникой. Но вскоре немцы обнаружили, что за ними следуют советские танки, по головным машинам был открыт огонь из противотанковых орудий. Танк Киреева был подбит, а экипаж Горобца оторвался от своей колонны на 500 метров и избежал несколько мощных авиаударов врага с воздуха.

В селе Пушкино танкисты группы Агибалова встретили сильное сопротивление и разгромили германский штаб. Группа за первые два часа рейда уничтожила 10 танков, до 40 автомашин с пехотой, 6 орудий и несколько тягачей, до 15 автоцистерн с горючим. Их действия в районе села Пушкино поддержала вторая танковая колонна майора Лукина. К деревне Трояново обе группы прорвались вместе.

Танк Т-34 № 3 старшего сержанта С. Х. Горобца (механик-водитель старший сержант Литовченко Ф. И., башенный стрелок сержант Коломиец И. К., стрелок-радист Пастушин И. И.), оторвался от основной группы, прошёл по проспектам 50-ти лет Октября и Ленина, с боями прорвался в центр Калинина, а затем — на его восточную окраину, где держала оборону 5-я стрелковая дивизия.

Судьба других танковых экипажей сложилась иначе. Пока танк С. Х. Горобца успешно прорывался через город, на улицах Калинина были подбиты или сгорели в своих танках 7 других экипажей из 1-го батальона капитана М. П. Агибалова.

Экипаж танка старшего политрука Г. М. Гныри (механик-водитель Ковалёв К. Ф., радист-стрелок Борисов В. Г., башенный стрелок Захаров И. С., автоматчик Ищенко В. А.), комиссара 1-го батальона 21-го полка, на Волоколамском шоссе атаковал немецкую колонну, уничтожив 29 машин и 3 противотанковые пушки. Затем танк ворвался на аэродром, располагавшийся на окраине Калинина, где находилось до 50 самолётов авиации противника. Один бомбардировщик был протаранен, второй уничтожен огнём из пушки. Бомбовыми ударами с поднявшихся самолётов танк Гныри был подбит, но сам он, сержант Ищенко и стрелок Захаров сумели с боем прорваться к своим.

Другой танк Т-34 старшего сержанта С. Е. Рыбакова (механик-водитель Т. П. Пырх, стрелок-радист Терентьев, командир роты лейтенант Кудрявцев) прорвался к городу в районе нынешнего микрорайона «Южный». Здесь они также атаковали вражеский аэродром, уничтожили много самолётов противника, но немцы подбили танк, окружили танкистов и взяли их в плен; впоследствии Рыбакову удалось бежать.

Танковый экипаж старшины Алексея Шпака прорвался на южную окраину Калинина, где в это время ещё шел бой с немцами. Уничтожая технику противника, Шпак повёл свой танк к железнодорожному вокзалу, где, вступив в неравный бой, погиб.

Танк Т-34 лейтенанта Воробьёва прорвался на южную окраину Калинина, где было уничтожено три огневые точки и несколько автомашин. В дальнейшем, экипаж смог продвинуться дальше в центр города, где, в продолжении уличных боев, погиб.

На улицах города Калинина погиб и экипаж лейтенанта Я. Н. Малева, успевшего уничтожить несколько грузовых машин с немецкой мотопехотой.

Внешние изображения
	[vif2ne.ru/rkka/forum/files/Coast70/(090809134204)_6b52d8ca9412.jpg Танковый таран Т-34 №4 экипажа Луценко под Калинином]

Экипаж танка лейтенанта Д. Г. Луценко совершил таран немецкой САУ StuG III лейтенанта Тачински из 660-й батареи штурмовых орудий. Завести танк не удалось, и экипаж был взят в плен, его дальнейшая судьба неизвестна.

Был взят в плен экипаж Журбенко Ивана Григорьевича.

В ходе боя у деревни Напрудное отказало основное орудие танка командира Агибалова, который стал лёгкой мишенью для немецких противотанковых орудий. Танк был подбит, и, прикрывая отход своего экипажа к лесу, капитан Агибалов погиб.

У моста через реку Каменку у деревни Трояново была разорвана гусеница танка майора М. А. Лукина, и восстановить её не удалось. Продолжая упорный бой из неподвижной машины, танкисты израсходовали весь боезапас. Прикрывая отход своего экипажа (механик-водитель сержант Нененко, башенный стрелок Сашков, радист-стрелок Емельянов, автоматчик Емельянов), майор Лукин погиб.

Группа И. И. Маковского продолжала своё движение по тургиновскому шоссе к Калинину. У деревни Покровское танкисты с мотострелками разгромили до батальона противника, и продолжили продвижение к Калинину. В районе деревни Володино группа приняла ещё один бой. На южной окраине города группа прорвала оборону и устремилась в район железнодорожного вокзала, где у немцев был укреплённый пункт. Там группа понесла тяжёлые потери, сам Маковский был тяжело ранен.

Встретив значительное сопротивление, батальонный комиссар 21-го полка Закалюкин вывел из рейда и боя в лес под деревней Трояново двенадцать танков Т-34 из группы Лукина, где они провели весь день и всю ночь с 17 на 18 октября, скрываясь от немцев, при этом горючее и боекомплект у них не были израсходованы. Комиссар Закалюкин и командир 2-й роты 21-го полка старший лейтенант Болдырев подобрали в районе деревни Трояново трёх членов экипажа танка майора Лукина, узнав о его гибели. Обстановка была неясной, и было принято решение о выдвижении на восток, где держала оборону 29-я армия.

Потери сторон

По советским данным, в ходе рейда 17 октября 1941 года под Калинином и в самом городе было уничтожено 38 танков противника, до 200 автомашин, 82 мотоцикла, около 70-ти орудий и миномётов, не менее 16-ти самолётов на аэродромах, 12 цистерн с горючим, большое число солдат и офицеров, разгромлено 3 штаба.

Всего в боях с 16 по 19 октября 1941 года из состава 21-й танковой бригады было потеряно 25 танков (Т-34 — 21, БТ — 3 и Т-60 — 1) и 450 человек личного состава.

Итоги операции

Внезапный прорыв танков 21-й танковой бригады на ближние подступы к городу Калинину, а затем и в сам город с юга и юго-запада вызвал замешательство, а местами и панику у частей противника, нанёс ему большие потери. Однако этим и другими ударами по Калинину советскому командованию не удалось овладеть городом. Итогом действий советских войск под Калининым стал срыв выполнения основной задачи, ради которой 3-я танковая группа вермахта разворачивалась от Москвы на север. Так, 1-я танковая дивизия, продвигавшаяся на север к Вышнему Волочку, была отозвана для поддержки оборонявшейся в городе 36-й моторизованной дивизии. Началась немецкая оккупация Калинина.

Литература

• Майстровский М. Я. Всем смертям назло // На правом фланге Московской битвы. — Тверь: Московский рабочий, 1991. — С. 91-99. — 352 с. — ISBN 5-239-01085-4.
• [obd-memorial.ru/html/info.htm?id=2942165 Донесение о безвозвратных потерях №0464 Калининского фронта от 29.11.1941.] в электронном банке документов ОБД «Мемориал» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 11458, д. 11)

Статьи

• Супрунов А. И. [karavan.tver.ru/html/n502/article6.php Советские танкисты в боях за город Калинин, ч.1] // Тверской край в борьбе с фашизмом. 1941-1945 гг. — Тверь, 2009.
• Супрунов А. И. [www.karavan.tver.ru/html/n504/article6.php Советские танкисты в боях за город Калинин, ч.2] // Тверской край в борьбе с фашизмом. 1941-1945 гг. — Тверь, 2009.
• Супрунов А. И. [www.karavan.tver.ru/html/n508/article5.php Советские танкисты в боях за город Калинин, ч.3] // Тверской край в борьбе с фашизмом. 1941-1945 гг. — Тверь, 2009.
• Супрунов А. И. [www.karavan.tver.ru/html/n510/article6.php Советские танкисты в боях за город Калинин, ч.4] // Тверской край в борьбе с фашизмом. 1941-1945 гг. — Тверь, 2009.
• Витрук А. А. [vif2ne.ru/rkka/forum/arhprint/57113 О них слагают легенды] // Ленинское Знамя. — 1966. — № 144—145.
• Иванов П. [vif2ne.ru/rkka/forum/arhprint/57112 Танкисты из легенды] // Ленинское Знамя. — 1966. — № 151—153.

Ссылки

•  [youtube.com/watch?v=r_5vZ8haRt4 Первый шаг в сторону Берлина] Инфо-портал Тверской области Tverigrad.ru. (18 октября 2011)

Отрывок, характеризующий Рейд 21-й танковой бригады на Калинин

Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.