Рейман, Макс

Макс Рейман Max Reimann<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Макс Рейман на третьем съезде СЕПГ</td></tr>
Председатель Коммунистической партии Германии
1948 — апрель 1969
Предшественник:	Должность учреждена, Вильгельм Пик как Председатель ЦК КПГ
Преемник:	Должность упразднена; Курт Бахман как председатель ГКП
Рождение:	31 октября 1898(1898-10-31) Эльбинг
Смерть:	18 января 1977(1977-01-18) (78 лет) Дюссельдорф
Место погребения:	Центральное кладбище Фридрихсфельде , Берлин
Партия:	1) Коммунистическая партия Германии (1919-1946) 2) КПГ (1946-1969) 3) Германская коммунистическая партия (с 1971)
Автограф:
Награды:

Макс Рейман (нем. Max Reimann; 31 октября 1898, Эльбинг — 18 января 1977, Дюссельдорф) — деятель немецкого и международного коммунистического движения, первый секретарь Коммунистической партии Германии.

Биография

Родился 31 октября 1898 г. в городе Эльбинге (Восточная Пруссия, ныне Польша) в семье рабочего. Юношей поступил на судостроительные верфи, где получил первую трудовую и политическую закалку. Совсем ещё молодым человеком он становится одним из вожаков союза металлистов родного города. В 1913 вступил в Союз социалистической рабочей молодёжи, в 1916 — в «Союз Спартака». Активно участвовал в революционной деятельности, изучал марксистскую литературу, знакомился с идеями и делами выдающихся революционеров А. Бебеля, К. Либкнехта, Р. Люксембург. Активно участвовал в Ноябрьской революции 1918 г.. В 1919 г. приговорен к году лишения свободы за революционную деятельность, отбывал наказание в кёнигсбергской тюрьме.

С первых дней существования Компартии Германии Макс Рейман в её рядах. Участвовал в подавлении Капповского путча 1920 г. В 1920 г. переселился в Рурскую область — важнейший центр промышленного производства и классовой борьбы Германии. Здесь в городе Алене поступает работать на одну из шахт. Используя уже накопленный опыт борьбы, М. Рейман активно включается в партийную работу среди рурских горняков и металлистов. По заданию руководства КПГ Макс Рейман сосредоточил своё основное внимание в это время на работе в профсоюзах, избирался на различные профсоюзные посты. В 1928—32 секретарь партийной организации в г. Хамм. В 1932 г. Реймана выдвинули на пост секретаря «Революционной профсоюзной оппозиции» Рурской области.

После прихода нацистов к власти в Германии в 1933 г., Макс Рейман ушёл в подполье, выполнял поручения руководства партии в Рурской области, в Берлине, в других местах страны. В 1938 г. гестапо напало на след Реймана и в апреле 1939 арестовало его. Находился в заключении в тюрьме в Дортмунде, затем в концлагере Заксенхаузен. Являлся одним из самых активных членов подпольного антинацистского комитета в Заксенхаузене, руководившего разветвленной, хорошо законспирированной лагерной организацией, которую охране не удалось раскрыть. В октябре 1944 г. по решению подпольного комитета Заксенхаузена Максу Рейману устроен перевод в другой концлагерь — в Фалькензее. Здесь он возглавил антинацистскую организацию, которая начала готовиться к активным действиям. Получив сведения о подходе советских войск, антинацисты Фалькензее подняли восстание, разоружили охрану СС, а затем передали лагерь наступавшим частям Советской Армии. Через несколько дней М. Рейман был в освобожденном Берлине, где вместе с В. Пиком, В. Ульбрихтом и другими немецкими коммунистами активно включился в борьбу теперь уже за организацию и обновление жизни на немецкой земле, освобожденной от власти нацизма.

Вскоре руководство партии приняло решение о том, что Макс Рейман должен вернуться в Рурскую область, где он жил и работал до захвата нацистами власти. В 1945—48 Рейман — сначала первый секретарь организации КПГ в Рурской области, затем руководитель организации компартии земли Северный Рейн — Вестфалия. В 1948—54 председатель правления КПГ. В 1954 был избран первым секретарём правления (с 1956 ЦК) КПГ. В 1949—1953 депутат бундестага, возглавлял в нём фракцию компартии. В условиях преследований со стороны правительства Западной Германии добился того, что Коммунистическая партия Германии в первые послевоенные годы стала одной из ведущих политических партий. Макс Рейман противостоял попыткам реакционных кругов ФРГ разделения Германии на два различных государства и вел борьбу за единую демократическую Германию. В 1949 г. за критику политики западных оккупационных властей и руководства Христианско-демократического союза находился по приговору английского военного трибунала в заключении в дюссельдорфской тюрьме.

В 50-е годы вел борьбу против возрождения милитаризма в ФРГ и развития реваншистских идей, которые активно выдвигались правыми силами, и прежде всего руководства ХДС/ХСС.

После запрета Коммунистической партии Германии в августе 1956 г. Макс Рейман руководил переходом партии к подпольным методам борьбы, созданию нелегальной пропагандистской сети. Распространялись центральные органы печати «Фрайес фольк» и «Виссен унд тат», выходили десятки местных газет на предприятиях и по месту жительства трудящихся, регулярно вещала радиостанция коммунистов «Дойче фрайхайтсзендер 904».

После изменения политического курса ФРГ в середине 60-х гг., в начале 1967 г. руководство КПГ образовало специальную комиссию по вопросам легализации партии во главе с М. Рейманом. Комиссия направила письмо канцлеру Кизингеру с предложением вступить в контакты и обсудить проблему легализации (письмо осталось без ответа). В апреле 1969 г. в Эссене состоялся учредительный съезд Германской коммунистической партии. В сентябре 1971 г. М. Рейман был принят в ряды ГКП одной из рурских первичных организаций. Дюссельдорфский съезд 1971 г. избрал Макса Реймана Почетным президентом Германской компартии. Через некоторое время товарища Реймана избрали также членом Президиума Правления партии.

Макс Рейман умер 18 января 1977 г. в Дюссельдорфе. Похоронен в Мемориале социалистов на Центральном кладбище Фридрихсфельде в Берлине.

Награждён орденом Октябрьской Революции (1968).

Сочинения

• [leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/Max_Reimann.html Рейман Макс. Решения 1945—1956. М Политиздат 1975 г.]
• Избранные статьи и речи, М., 1970
• Влияние Великого Октября на трудящихся Германии, М., 1967.
• Макс Рейман о проблемах послевоенной Западной Германии // Ежегодник германской истории 1985.

Ссылки

• [www.maxreimann.com/Willkommen.html MaxReimann.com]
• [visualrian.ru/images/item/76457 Фото : Почётный президент Германской компартии Рейман в перерыве между заседаниями XXV съезда КПСС]
• [images.google.com/hosted/life/l?imgurl=1ab58689b0f9532e&q=Max+Reimann&usg=__0aeFmxhqmbuXasExtwcqVpi58bE=&prev=/images%3Fq%3DMax%2BReimann%26gbv%3D2%26hl%3Den Photo: German-KPD leader Max Reimann.]

Отрывок, характеризующий Рейман, Макс

– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.