Рейнджер-9

Рейнджер-9
Ranger D
«Рейнджер-9»
Заказчик	НАСА
Производитель	Лаборатория реактивного движения
Задачи	съёмка поверхности Луны
Запуск	21 марта 1965 года в 21:37:00 UTC
Ракета-носитель	Атлас-Аджена B
Стартовая площадка	мыс Канаверал
Сход с орбиты	Удар о поверхность Луны 24 марта 1965 года, 14:08:19.994 UTC, в кратере Альфонс 2°43′ с. ш. 24°37′ в. д.2.72° с. ш. 24.61° в. д. / 2.72; 24.61
NSSDC ID	[nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=1965-023A 1965-023A]
SCN	[www.n2yo.com/satellite/?s=01294 01294]
Технические характеристики
Масса	366,9 кг
Мощность	200 Вт
Источники питания	Солнечные батареи
Срок активного существования	64 Часа 31 мин 18 сек
Разрешение изображения	0,25 м

Рейнджер-9 (англ. Ranger 9) — американская автоматическая межпланетная станция, запущенная 21 марта 1965 года по программе «Рейнджер». Целью полёта Рейнджера-9 было получение детальных фотографий лунной поверхности в последние минуты полёта перед столкновением. Никаких других экспериментов программой полёта не предусматривалось. Продолжительность полёта аппарата — 64 часа, 31 минута и 18 секунд.

Устройство

Конструкция и состав бортового оборудования были такими же, как у аппарата Рейнджер-8, кроме камер, снабженных усовершенствованными видиконами. Применение более чувствительного материала в видиконах повысило силу электрического сигнала вдвое, до 4 x 10-8 а. Линейная разрешающая способность — 59 лин/мм, разрешающая способность на местности — 0,25 м. Камеры откалиброваны на получение снимков при яркости от 323 до 16150 л/с. Количество линий разложения изображения для камер типа F—1152, для камер типа Р—300. Суммарный вес аппарата составлял 366,9 кг, а высота — 3,6 м.

Космический аппарат был оборудован шестью телевизионными камерами, из которых две камеры типа F обеспечивали полное, а четыре других типа P — частичное сканирование поверхности. Камеры типа P производили съёмку центральной части участка поверхности попавшего в поле зрения камер F. Оба комплекта камер были разведены на разные каналы и имели разные источники питания, таймеры, передатчики, чтобы повысить надёжность аппарата и увеличить вероятность получения высококачественных снимков.

Аппарат имел две панели солнечных батарей и два серебряно-цинковых аккумулятора, способных обеспечивать работу систем аппарата в течение 9 часов.

Полёт

Рейнджер-9 был запущен 21 марта 1965 года с мыса Канаверал, ракетой-носителем Атлас-Аджена B. При запуске он имел имя Ranger D, но позже был переименован в Рейнджер-9 после выхода на траекторию полёта к Луне. При сближении с Луной аппарат ориентирован так, чтобы центральная ось камер совпадала с вектором скорости, что позволило избежать «смазывания» изображения. 23 марта в 12 час.03 мин., когда аппарат находился на расстоянии 280 000 км от Земли, была проведена коррекция траектории полёта. Разогрев телевизионной системы начался за 20 минут, а включение системы на полную мощность — за 18 минут 47 секунд до падения. Камеры начали работать за 17,5 минут до падения, когда расстояние до поверхности Луны составляло 2360 км, а съёмка прекратилась за 0,2 секунды до падения аппарата, когда до поверхности оставалось 610 м. 24 марта 1965 года, в 14 часов 8 минут и 20,06 секунд, аппарат совершил жёсткую посадку на дно чаши кратера Альфонс, в точке с координатами 2°43′ с. ш. 24°37′ в. д.2.72° с. ш. 24.61° в. д. / 2.72; 24.61 , в 4,5 км от расчетной точки падения. Всего было получено 5814 телевизионных изображений поверхности Луны. Работа Рейнджера-9 была удостоена высшими оценками.

Галерея

• 1965 74994L.jpg

  Борозды в кратере Альфонс, запечатленные Рейнджером-9

• Ranger 9 sudden impact.gif

  Полёт Рейнджера-9 в представлении художника

• Ranger 6789.svg

  Устройство Рейнджера-9

См. также

• Программа «Рейнджер»
• История исследования Солнечной системы
• Список искусственных объектов на Луне

Отрывок, характеризующий Рейнджер-9

– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.